Они вышли. Было действительно промозгло и уныло. Проходя мимо рекламной тумбы, Максу бросилась в глаза свежая афиша концерта в органном зале. Он приостановился, чтобы посмотреть на дату, потом взглянул на часы и, кивнув в сторону афиши, спросил: - Тоня, как ты к этому относишься? Она посмотрела отсутствующим взглядом, прочла и удивилась. - Концерт органной музыки? Это добъёт меня окончательно. - А я уверен, что это именно то, что тебе сейчас нужно! – вдруг заупрямился Макс, - у нас в запасе 50 мин. Пойдём, может, ещё есть билеты.
У Тони не было сил спорить, она выдохлась от собственной откровенности и злилась на себя. Макс же, наоборот, воспрял. Он, как многие мужчины, не умел утешать, но понимал, что Тоне нужна какая-то встряска. Пригласить её к себе домой, пока Милочка у Лизы, и в виде поддержки использовать секс сейчас было неуместно. Она рассказывала очень драматические вещи, но при этом не плакала и сейчас уходит в себя, а это обычно либо приводит к нервному срыву, либо ввергает в депрессию. Они сократили путь, свернув на маленькую улочку, поднялись на небольшую горку, на которой и возвышался органный зал. Была очередь в несколько человек, Макс купил билеты, они вошли и заняли места довольно близко к сцене. В длинном зале с толстыми стенами, высоким сводчатым потолком и мраморным чёрно-белым полом было ещё холоднее, чем снаружи. Возможно, если бы он был заполнен до отказа, стало бы теплее, но слушателей было мало. Левую руку, не снимая перчатки, Тоня сунула за полу пальто между пуговицами, а правую грел Макс. Первых два произведения её не впечатлили. Она безучастно рассматривала органные трубы, старинную лепнину и скульптуры на стенах, наблюдала за работой ног органиста и думала о том, как это сложно: играть одновременно и руками, и ногами. Эти наблюдения немного отвлекли её от гнетущих мыслей. Макс осторожно следил за её выражением лица и волновался, что ей скучно и его идея не сработала. Мягко угас последний аккорд Сарабанды Генделя, на минуту воцарилась тишина, затем раздались не очень длительные аплодисменты и покашливания. Помощница перевернула страницу. Органист размял пальцы, потёрл ладони одну о другую, положил их на колени, опустил голову, как будто собираясь с мыслями или молясь, прикоснулся к клавишам и раздались призывные, как победный горн, звуки знаменитой баховской фуги. Макс почувствовал, что Тоня сразу сосредоточилась, напряглась. Она видела, чувствовала эту музыку. Вот она нагнетается, окутывает её страхом неизбежного, потом мечется где-то высоко и тонко, как будто даёт призрачную надежду: “А может быть, а может быть?” – “Нет, нет, нет, нет!” – басами отвечает судьба. Вот она наползла, как предчувствие беды, дала отдышаться, снова накатила мощно и неотвратимо, заволновалась в растерянности и наконец строго и убедительно, размеренными, основательными аккордами, не терпящими возражения, постановила:”Всё плохое – позади!” Когда последний вздох органной трубы растаял под высоким потолком, зал встал и взорвался такими громкими аплодисментами, как будто был наполнен до отказа. Тоня вынула руку из-под полы, вытерла слёзы и взглянула на Макса. Он сжал её правую руку и спросил: - Как ты? Она кивнула как-то утешительно и сказала: - Пойдём. Они ещё немного поаплодировали, стоя в проходе и тихо вышли, когда публика уселась. - Спасибо тебе, что привёл меня сюда, - сразу сказала Тоня, заметив растерянность Макса. – Мне нужна была именно эта музыка. Я хочу, чтобы она ещё некоторое время звучала у меня в голове, поэтому попросила уйти сейчас. Ты, наверно, хотел слушать ещё? - Нет, что ты! – ответил Макс, которому отлегло от души, - я вообще не любитель органной музыки и первый раз здесь, но почему-то почувствовал, что тебе она будет кстати. - Да, она показала мне мою жизнь и дала надежду.
Они спустились с полукруглого крыльца со ступеньками с обеих сторон и прошли несколько метров за этим разговором. Давно стемнело. Тоня оглянулась. Старинный собор был подсвечен яркими прожекторами и выделялся на чёрном беззвёздном небе. Он совершенно не был похож на ту русскую пр
вославную церковь, в которой отпевали всех её умерших родственников, но любой храм вызывал у неё только тяжёлые воспоминания. Тоня вздохнула и повернулась к Максу: - Тебе не пора Милочку забирать? Тот посмотрел на часы. - Да, хотелось бы успеть до того, как Лиза уложит её спать.
Погода в этом году совершенно сошла с ума. На 8 Марта выпал густой снег, а сейчас, в преддверии Нового года она была больше похожа на начало марта. Пока они были на концерте, мокрый снег прекратился и мороз прихватил мостовую тонким льдом. Органный зал находился на пригорке и до улицы им надо было спуститься вниз по выстланной булыжником тропинке. Они не шагали, а осторожно передвигали ноги по скользким камням. Тоня держала Макса под руку. Оставался буквально метр до ровной дороги, как Тоня поскользнулась, качнулась назад. Макс пытался удержать её, но, падая, она подставила ему подножку. Они оба упали, и, хохоча, съехали чуть вбок. Хрустнул тонкий лёд, а под ними оказалась лужица. Пытаясь встать и помочь подняться своей спутнице, Макс опять смешно поскользнулся и упал. Тоня смеялась и плакала одновременно, закрыв лицо руками. Нет, это не была истерика. Это было облегчение, тот самый всплеск эмоций, которого он искал, чтобы вывести её из многолетнего напряжения. Он почувствовал, что она освободилась, сбросила все горести, которые выпали на её жизнь. Она была прекрасна! Она так искренне и красиво смеялась! Макс присел, отнял её руки от лица и поцеловал. Кто-то из прохожих пробурчал что-то про бесстыжую молодёжь.
- Ты очень красивая, когда смеёшься. Я постараюсь тебя побольше смешить, - сказал Макс.