Биография:
Родилась в Днепропетровске. По профессии врач и литератор.
Закончила Днепропетровский медицинский институт и литературный институт имени А.М. Горького. Публиковалась с 1941 года в газетах и журналах Украины, России, Сибири и Кавказа. Участник Великой
Отечественной войны. Пошла добровольцем в госпиталь после третьего курса медицинского института. Ещё четверть века проработала в военном госпитале, уже после окончания мединститута.
Закончила и Литературный институт им. А.М. Горького (класс Льва Кассиля). Еще до войны Лидия занималась в литературной студии для подростков, которую вел Корней Иванович Чуковский, он ей и дал литературную путевку в жизнь. Но путь был долгий и непростой. Война, работа в военном госпитале. "Я помню, как в наш военно-полевой госпиталь привозили ночью по пять эшелонов раненых из Севастополя. Это был какой-то кромешный ад."
В Израиле с 1994 года. Публиковалась в газетах, альманахах и журналах Израиля. Издала 3 книжки для детей и 3 для взрослых, из них 2 в Израиле.
Член союза русскоязычных писателей Израиля.
За вклад в литературу о Второй Мировой войне удостоилась звания "Лауреат премии имени Виктора Некрасова".
Жила Гиватаеме.
* * *
Всё в этой жизни суетно и зыбко,
Но если, как спасительная нить,
Кому-нибудь нужна моя улыбка,
То это тоже повод, чтобы жить.
* * *
Я отдала и ненависти дань,
И дань любви, и дань многотерпенью,
А что осталось? – призрачная грань
Меж гибелью и недоразумением.
Удушье чую от засилья слов:
«Не надо всуе вспоминать о Боге», -
Когда, как зрелый плод, упасть готов
Весь род людской нечистому под ноги.
Быть может, богохульствую я зря
И уповать на Бога всё - же надо,
Но жить, негодованием горя,
И требовать за праведность награду?!
Не лучше ли самим судить себя
Таким судом, каким других мы судим
И помнить, негодуя и любя,
Что люди мы, и рядом с нами – люди?!
И если это знание придёт
И общие усилья не напрасны, –
Быть может самый лютый зверь поймёт,
Что зверем будь, а лютым быть опасно.
Котелок
Живем солидно: есть набор кастрюль - Лазурные от мала до велика. Стоят на полке чинно, как патруль, Подставив грудь игриво солнца бликам. А среди них - солдатский котелок. Ему, как видно, здесь стоять неловко: Помят его видавший виды бок, Следы осколков, как татуировка. В огне боев он был с отцом всегда И вместе с ним прошел дорог немало. На нем, как орден, выжжена звезда, Под ней - отцовские инициалы. Когда отец принес его с войны, Он нам служил единственной посудой: В нем суп варили и пекли блины, Над ним дышали паром от простуды… Теперь у нас - обилие кастрюль, Нашествие сияющей лазури. И глядя в эту ясную лазурь, Не думаешь о мир потрясшей буре. Об этом помнит отслуживший срок Солдатский почерневший котелок.
Солдатам ЦАХАЛа
Цейлоны* расцвели в аллеях Тель-Авива
И мир сиренев стал, и город не узнать!
Соцветия плывут в безветрии ленивом,
Роняя на сердца покоя благодать.
А за углом – война. В огонь идут солдаты:
То наши сыновья и дочери идут.
И, словно осудив, молчание набата,
Цейлоны им во след неистово цветут.
*Цейлоны – народное название дерева якаранга.
Осень в Тель-Авиве.
А в Тель-Авиве осенью весна.
Нет – не красна, - зелёно-золотистая!
А небо – ярко-синее и чистое, -
Пронизанная солнцем глубина.
И от жары от летней очумевшие,
Пришли в себя деревья и цветы.
В садах, в лесах приободрились лешие,
Русалки в водах серебрят хвосты.
А куст алое – верный страж у дома,
Целитель наш и добрый наш сосед,
Колючей, ржавой проволоки комом,
Глядевший грустно летом нам вослед,
Зазеленел вдруг ярко и счастливо -
В колючках мягких, - сочный и густой, -
Чтоб любовались древние оливы
Его задорной, свежей красотой.
***
На малом пятачке ульпана
Для единенья собрались,
Послав своих детей, все страны.
Все страны! Только оглянись:
Нет, нет, не все здесь - иудеи;
Нет, нет, не все здесь – бедняки!
Ради единственной идеи
И всем наветам вопреки,
Сюда всё едут, едут люди
Из бедных и богатых стран
И этой лавы не остудит
Ни свой, ни пришлый великан.
Что за волшебная нирвана
Влечёт туристов и олим
На край земли обетованный
И в храм её – Ерусалим!
Чудаки
Они встречались в жизни изначально.
Встречаются нередко и сейчас.
Но их судьба, порой, необычайна.
Не то, что у умеренных, у нас.
Уверенных, незнаек и всезнаек,
По ветру распускающих хвосты,
Согласных не «завинчиванье гаек», -
Доверчивых, послушных и простых.
Но чудаки, - бедны или богаты, -
Они всегда к событиям чутки:
Когда война, - они идут в солдаты
Дозволенным отсрочкам вопреки.
В труде они жалуют подачки
Под лозунгом мифических побед.
И мне смешно, когда в толпе: «Чудачка»
С шипением бросают мне вослед.
***
Мои друзья последнего призыва,
Пока мы вместе, я ещё жива.
А вы в строю, и значит тоже живы
Пока светла от мыслей голова.
Мы выжили в безумия эпоху,
Но в завершенье нашего пути
Обязаны не дать словам заглохнуть
И правду до потомков донести.
Морская прогулка
Тронутые пламенем заката,
Пепельные волны за бортом.
Все спешат, торопятся куда-то,
Исчезая в сумраке густом.
Ещё светел над каймою алой
Гаснущий за морем небосклон.
Чайки крылья чёрные устало
Распластали над кострами волн.
Там – в салоне музыка и танцы.
Кто-то жадно ловит чей-то взгляд.
Пожилые, словно чужестранцы,
Внешне безразличные, сидят.
Я уже своё оттанцевала,
Но у сердца свой на это взгляд:
Музыку заслышав, бьётся шало,
Точно так, как двадцать лет газад.
Ноги, подгоняемые ветром,
Несмотря на возраст, рвутся в пляс,
Ни споткнуться не боясь при этом,
Ни устать, нисколько не боясь.
Нет, ещё своё не отплясала,-
Молодых оставлю позади!
Что ж вы, чайки, машете устало,
Ведь ещё дорога впереди?
Нам плывут приветливо навстречу
Бакенов весёлые огни, -
Подмигнут совсем по человечьи,
будто ближе нет тебе родни.
То надежды огоньки во мраке,
Людям указующие путь.
Здравствуй бакен, до свиданья бакен!
Может быть и я когда-нибудь
В памяти детей своих и внуков,
Отходивших после дел ко сну,
В час веселья или час разлуки
Из небытья ласково мигну.
Пусть в пути не гаснут эти вехи.
И пока они во тьме горят,
Языком надежды и утехи
Мёртвые с живыми говорят.
Однажды утром
Утро. В скверике по-домашнему уютно. Солнышко ещё не жаркое, ласковое. Деревья отбрасывают на землю узорные тени. Посетители - главным образом, - "ходоки за здоровьем" и владельцы собак со своими питомцами. Детишек, - подлинных хозяев этих мест, - ещё нет. Скоро появятся: с нянями и бабушками, в колясках и без. Оживут песочницы, качели, крутые горки; заполонится пространство смехом, криками, весёлыми и капризными, зарябит в глазах от многоцветья детских игрушек и одежд. А пока - тихо. На свежей зелени газона расположились три кошки. Греются на солнышке. Две из них, - серые, в тёмную полоску, - дремлют рядышком, а третья, разлёгшись несколько поодаль, тщательно вылизывает язычком и без того чистую, белую, с оранжевыми и коричневыми фестонами, шёрстку.
Кошки были сыты и довольны жизнью: позаботились окрестные жители.
Это довольство, которое исходило от всего окружающего, дарило покой и радость, и опрометчивое чувство беспечности, которое не могло быть долгим. Вдруг заливистый лай ворвался в тишину скверика. Рыжая, с шелковистой шерсткой собачонка, размером с кошку, с острыми торчащими ушками и пушистым хвостиком, азартно поблёскивая бусинками глаз, бежит за кем-то и, захлёбываясь, лает. Сначала я не поняла, в чём дело: из зарослей медленно выдвигается нечто огромное, призрачно-белое, пятнистое, трусит неторопливо впереди собачки, нимало не реагируя на её истерический лай. Надеваю очки и - о, Боже! Громадный дог, белый, с чёрными пятнами по всему телу, что в тени деревьев создавало иллюзию призрака, словно плыл над газонами, неспешно перебирая своими длинными, стройными ногами. Я посмотрела на кошек. Те, что спали, проснулись, но с места не сдвинулись. А красавица, которая прихорашивалась, заслышав лай, мгновенно повернула голову в сторону назревающего скандала. Убедившись в полной своей безопасности, приняла прежнюю, удобную позу и с удовольствием продолжала прерванное занятие.
Собачка на мгновение присела. В своей короткой жизни малявка, вероятно, впервые увидела столь странное существо и сначала растерялась. Но тут - же, сообразив, что её собачье достоинство не может терпеть на своей территории чужого, какой бы он ни был большой и страшный, с новой силой бросилась вслед пришельцу. "Ай, моська!", - подумалось.
А дог неторопливо продолжал свой путь, и, не обращая внимания на несущийся из-под ног лай, спокойной трусцой бежал, направляясь к выходу, где его ждала молодая хозяйка. Расстояние между собаками увеличивалось: не могли маленькие быстрые ножки пёсика угнаться за длинным спокойным шагом пришельца.
Собачонка, замедлив бег, остановилась. Убедившись, что незваный гость уходит, она с радостным победительным лаем побежала к людям и кошкам, которые стали свидетелями её торжества. Она уселась перед ними, гордо подняв головку и, сияя бусинками глаз, как бы говорила: "Посмотрите на меня: я - такая маленькая, а, всё-таки, прогнала чужого из нашего скверика"!..
…Такая жизнь. Событие - не ново. Как тут не вспомнить дедушку Крылова?
НОКТЮРН
Кроссворды окон светятся в ночи
Тая загадку человечьих судеб.
А звёзды смотрят строго, словно судьи.
А ночь, как заговорщица, молчит.
В созвездьях окон и твоё окно,
Моя надежда и моя загадка.
О, если бы ты знала, как давно
Сюда хожу я, чтоб взглянуть украдкой
На этот дом, в котором ты живёшь
Своей, отдельной от моей, судьбою;
Где даже воздух освящён тобою
И где меня, конечно, ты не ждёшь.
За клеткой клетку гасит окна ночь.
Светлы лишь строчки лестничных пролётов.
Она для нас свои раскрыла ноты,
Чтоб нам с тобой, медлительным, помочь.
Ты вслушайся в её нестройный хор:
Там сердца моего услышишь звуки
И, протянув доверчивые руки,
Поймёшь его тревожный разговор.
Но ты – глуха. Мне снова суждено
Чужой кроссворд разгадывать сквозь ветки.
А мне бы в нём одну заполнить клетку,
Одну лишь клетку – где твоё окно.
ВОЕННЫЕ КЛАДБИЩА В ИЗРАИЛЕ.
Посвящается солдату Михаилу Ляльмиеву,
погибшему в войне в 1979 году за независимость Израиля.
Плечом к плечу на ложе каменном:
В могилах, выстроенных в ряд,
Плющом накрыты, словно знаменем,
Солдаты юные лежат.
У этих девушек и юношей
При жизни дел- невпроворот:
Любить, рожать, радеть о будущем,
Хранить свой дом, крепить свой род.
Но им судьба другое прочила-
Наитягчайшее свершить:
Изгнать врага из дома отчего
И смерть собой остановить…
Хожу, брожу между могилами,
Над каждым именем склонясь.
У них с другими, сердцу милыми
Своя, невидимая связь:
Там – Саши, Вани, Маши, Цалики,
Здесь – Рон, Моше, Яэль, Андрей;
И там и здесь слезами налиты,
Сердца отцов и матерей.
Рукою теплый камень трогаю –
Погибших множатся ряды:
Здесь нет покоя, есть надгробия
И чувство острое беды.
СФИНКС
Иные, на Олимпе разместясь,
Нисходят к нам. Там скучно, вероятно.
О, эта исключительности власть!
Она одна реальна и приятна.
Таят безмолвье омуты зрачков
И цедятся слова едва сквозь зубы. -
Так смотрит сфинкс из глубины веков
На род людской, столь низменный и грубый.
О, мудрый сфинкс, являющий свой лик
Народам и парящим над веками!
Не забывай, что ты всего лишь – камень,
И оттого прекрасен и велик,
Что создан человечьими руками.
* * *
Когда в стихах нет личной боли
И личной радости в них нет,
Знать, то - поделка и не – боле,
А значит, автор - не поэт.
* * *
Нездешние пейзажи
Мне снятся по ночам.
Глухая ночь на страже,
Бревенчатый причал,
И степь предгрозовая,
И плеск речной волны;
И боль, ещё живая,
Приходит в эти сны.
* * *
У вдохновенья есть своя отвага
Но и отваги нет без вдохновенья.
Они едины, как эфес и шпага,-
Как древко с флагом. Но не устремленье,
А лишь поступок крепче всяких уз
Венчает этот тройственный союз.
ДВА ЦВЕТА
Белый цвет и чёрный цвет
Всюду ходят рядом –
Неразлучны. Только нет
Между ними ладу.
Белый гордо говорит:
- Я высок и светел,
Ты – ни ростом, ни на вид
Глазу не приметен.
Всё хоронишься в тени –
Хоть за хвост тебя тяни!
Отвечает чёрный цвет
Белому спокойно:
- В жизни нет иных примет, -
Всем внимай достойно.
Ты вот – рядышком со мной
Ходишь и не понял,
Что сверкаешь белизной
Лишь на чёрном фоне.
Без тебя не виден я, -
Потому мы и друзья.
Если нас перемешать,
Станет скучно людям:
Нас не смогут распознать –
Оба серы будем.
Быть друг с другом –
Наш удел.
Будь судьбе покорен:
Чем ты больше будешь бел,
Тем я больше – чёрен.
Стихи для детей.
Золотой кораблик
Золотой кораблик
По небу плывет,
Он скользит по глади
Темно-синих вод.
Должен он полсвета
За ночь обойти,
Бросить горстку света
Каждому в пути.
Маленький кораблик
Над пучиной вод
Никакая сила
С курса не собьет.
Даже если встанут
Облака грядой –
Будет плыть кораблик –
Месяц молодой!
Щенок Яшка
Яшка мчится, как ракета,
Уши реют на ветру,-
Жизнь – прекрасна! Радость эта
К нам приходит поутру.
Белой молнией сверкая,
Он летит навстречу дня,
Как песчинку, увлекая
Этим вихрем и меня!
«Помогли»
В доме сегодня варят варенье, -
Не абрикосы, а загляденье!
Мама купила их утром на рынке
Полную, с верхом,
большую корзинку.
Мама сказала:
«помой их, Танюша.
Те, что помягче,
можешь покушать,
те, что потвёрже, в ведро положи.
Кончишь работу, мне покажи.
В гости пришли Игорёк и Серёжа
И предложили:
«Мы тоже поможем».
Возле ведёрка уселись в кружок,
А между ними – собака Дружок.
Знать, и ему потрудиться охота!)-
И у ребят закипела работа:
Звякнет о донце оранжевый плод, -
Следом другой отправляется в рот...
Можно работу показывать маме!-
Мама вошла… и всплеснула руками:
Косточек сладких – гора на окне,
А абрикосов – в ведёрке, на дне…
Маленький дельфин
Жил когда-то в синем море
Маленький Дельфин.
Никогда он на просторе
Не гулял один:
Справа - папа, слева - мама,
Посредине - он,
Охраняемый упрямо
Сразу с двух сторон.
Как-то раз пришёл к ним в гости
Старый друг Дельфин
И сказал тихонько: "Бросьте, -
Пусть плывёт один!
Дайте вашему ребёнку
Повидать простор".
Это был для Дельфинёнка
Важный разговор:
Кувыркнулся над волною
Маленький Дельфин
И ушёл, мелькнув спиною,
В глубину глубин.
Мама бросилась за сыном,
Но отец сказал:
"Он вернётся. Он Дельфином
Настоящим стал".
Яшка
Солнце шариком плывёт Всё цветёт кругом. Яшка бабушку ведёт Шагом и бегом. Натянулся поводок, Не прогнуть рукой. Эх, из бабушки ходок Видно, никакой! Детвора невдалеке Радостно визжит: - У щенка на поводке Бабушка бежит!