Из хроник отъезда в Израиль
Весной 1971 года МВД Литвы, очевидно под давлением центрального руководства из Москвы, начало выдавать разрешения на выезд в Израиль. Власти хотели избавиться от приносящих беспокойство граждан, постоянно устраивающих забастовки, голодовки, пикеты. И выезды стали массовыми.
К этому времени у меня уже была специальность техника-электрика, с которой можно было зарабатывать, и я решила, что оставаться в Литве, столь обеднённой евреями, стало нецелесообразным и даже опасным. Уезжало множество моих друзей, и я написала своему родственнику в Израиле – дяде Меиру, папиному брату письмо с просьбой выслать вызов.
Дядя, из-за сионистских убеждений проведший лучшие свои годы в сибирских лагерях, после смерти И.В. Сталина получил амнистию, однако ему не было разрешено переехать в центр страны, и он снял комнатку в Темиртау карагандинской области. А уже во второй половине пятидесятых годов ему разрешили жить в Москве, и он снял комнатку на Кутузовском Проспекте столицы в коммунальной квартире.
Ещё до его переезда в Москву он наезжал в Вильнюс, навещая нас, и мы по нескольку дней проводили вместе. Это был очень добрый человек, любивший детей. У него детей и жены не было. В молодости он расстался с любимой девушкой, не желая усложнять жизнь свое подруге, предчувствуя, как его будут преследовать за сионистские взгляды. Помню его первый визит к нам, когда я ещё была совсем маленькой, лет шести, и тогда среди нас, детей (нас с сестрой и подруг) он стал авторитетом.
Позже, когда мне было уже 9 лет, он пригласил меня в Москву навестить и город посмотреть. Мы целыми днями гуляли: на Красной площади, в Мавзолее, в музеях, в ГУМе и ЦУМе. В один из дней моего визита мы пошли в парк ВДНХ, и я с удовольствием каталась на каруселях и всевозможных аттракционах. Мне сразу понравились там крутящиеся ракеты. Очень хотелось на них покататься, но дядя не разрешил – то ли у него не осталось денег, то ли он уже был уставшим. Тогда я решила сама организовать мероприятие. Мама дала мне на поездку денег, и они ещё не закончились. Я сказала дяде, что отойду купить мороженное. А сама встала в очередь на аттракцион. Я была очень довольна собой. Только очередь оказалась достаточно длинной. «Может, вернуться к дяде? – размышляла я». Однако эти ракеты манили мою душу. К этому времени в космос уже летали советские спутники, и собака Лайка. И мне ужасно хотелось испытать, хоть какие-то ощущения полёта с перегрузками. Моя очередь подошла, только оказалось, что ездить на таких ракетах даже страшновато, хотя я одновременно испытала море полёта и удовольствия. А в это время дядя уже разыскивал меня повсюду и волновался. После аттракциона я вернулась к нему. Естественно он нервничал и ругал меня.
А немного позже, уже в Вильнюсе мы много гуляли, он научил меня массе практических вещей, например, устному счёту и пр. Папа приятно удивился, когда я стала с высокой скоростью в уме перемножать двузначные числа. Я безумно любила прогулки с дядей, когда мы беседовали на различные темы. В частности, он убедил меня пойти учиться в радиотехнический институт. Я тогда заканчивала восьмой класс и сообщила родным о своём разговоре с дядей. Посовещавшись со всеми родственниками, мы пришли к окончательному решению – после восьми классов, в 15 лет, я пошла учиться в электромеханический Техникум, где преподавал физику муж моей двоюродной сестры (увы, сейчас уже покойный). А после Техникума поступила в радиотехнический институт на вечернее отделение и работала в первой половине дня в Министерстве местной промышленности Литвы.
Когда мне исполнилось семнадцать лет, в 1966 году (я ещё тогда училась в Техникуме) дядя получил разрешение на выезд в Израиль, что являлось целью всей его жизни. В свой прощальный визит к нам, в Вильнюс, дядя Меир предложил выслать мне вызов. И вот, тогда я по-настоящему смутилась: допустим, я приеду туда, как же устроюсь одна? Что буду делать?
Теперь, оглядываясь на то время и пожив уже пятьдесят лет в Израиле, понимаю, что моя неуверенность абсолютно себя не оправдывала. И ещё я тогда не знала израильского уклада жизни. Но, если бы тогда приехала по вызову дяди, то пошла бы на каком-либо этапе в армию, что, наверняка, решило бы мою судьбу. Ведь в армии я, будучи молодой, перезнакомилась бы со многими, узнала, как живут люди, да и года службы дали бы мне возможность обдумать, кем стать, пойти ли работать или учиться. Кстати, всё это я тогда взвешивала, руководствуясь знанием советских порядков, к которым приспособилась в Вильнюсе: то есть учиться, когда захочешь и бесплатно, хотя и в Вильнюсе была большая конкуренция на поступление в ВУЗы, а у евреев шансы поступить понижались почти до нуля. Всё же я знала, что в Израиле за учёбу надо было платить и немало. Однако не знала я также о материальной помощи Сохнута, который поддерживал приезжих в устройстве и получении образования. Всё это было тогда далеко от меня, неизвестно и туманно. Да и жизненного опыта в семнадцать лет много не наберёшь, в особенности, когда умом управляет азарт.
Я тогда отказалась от предложения дяди из-за боязни не справиться одной. Всё-таки в Вильнюсе у меня всё знакомо и устоялось, есть стипендия, квартира, семья тёти, которая с удовольствием в любое время нас поддержит. Да и сестре уже было двадцать лет, она училась в консерватории и смогла очень скоро начать зарабатывать. Я также полагала, что дядя, тогда уже будучи совсем немолодым, не смог бы мне много помочь в устройстве в незнакомой стране.
* * *
И вот, люди уезжают, а мне уже двадцать один год, я – самостоятельна, есть специальность, работа, своя жизнь. Только ещё знала, что большинство моих друзей уезжают, и я останусь без них.
И вот, созрело готовое полноценное решение уехать в Израиль.
На моё письмо с просьбой прислать вызов дядя ответил, что в данное время приезжать не стоит из-за экономического и политического положения в Израиле. Честно, получив такой ответ от человека, который всю свою жизнь посвятил стремлению уехать в эту страну, я смутилась. Почувствовала противоречие между принципами и действительностью. Со своей стороны, он был прав. Только он не знал, что творилось в Вильнюсе и вообще в Союзе, чувствовал ответственность за меня, но помочь мне устроиться на свою пенсию он бы не смог. А я смотрела на этот вопрос с диаметрально противоположной стороны – цель была использовать факт массового уезда и «протиснуться» вместе с другими.
Мне посоветовали выслать дяде телеграмму: «Срочно присылай вызов». Я сразу поняла, что такая телеграмма могла дядю испугать. Ещё я подумала, что такое содержание могут не пропустить. Но выхода не было. И телеграмма была послана. Через некоторое время пришёл вызов. Тогда главная волна отъезда многолетних отказников уже утихла, но бумаги на выезд я подала, и через месяц пришёл ответ - не успела со всеми «проскочить»…
В то время ОВИР, где подавали документы на выезд, был одним из мест сбора людей. Там можно было поделиться свежими новостями, услышать анекдот или просто беседовать. Там сидели и литовцы, у которых советская власть отобрала страну. Они к евреям относились неплохо и завидовали нам, которым было, куда ехать.
Когда я вышла от служащей с отказом, люди, сидевшие в ОВИРе предложили мне пойти с ними в вильнюсское МВД. Меня тогда можно было заманить любым предложением. Если решаешь уехать, то каждое действие должно быть направлено в пользу выполнения решения. И я пошла с ними, зная, что подобные действия могут привести к преследованиям. Никого из нас тогда не приняли, даже не пустили внутрь. Тогда тут же, на месте люди предлагали различные действия. В результате решено было поехать в московский МВД с просьбой пересмотра решений правительства о выезде. Присоединившихся к планируемой поездке проинструктировали, где встретиться, а также дали и прочие, почти детальные указания. Возможно, некоторым устроят ночлег, если нужно будет – без обещания. Ну, в двадцать один год кто о ночлеге думает?.. Всё эти переговоры, разумеется, велись на ходу с перерывами, по двое-трое человек, чтобы не дать понять представителям власти, о чём идёт разговор.
В то время «стремящихся в столицу Советского Союза по делам отказов могли снять с поезда. Я отдавала себе в этом отчёт. Билет купила заранее. Но прибыла на вокзал в последнюю минуту с букетом цветов, будто провожающая, и прошагала к вагону. Поезд тут же тронулся, словно только меня и ждал. Не помню, почему, то ли других мест не было, то ли просто я подумала, что в купе меньше будут заходить и проверять и взяла купейный вагон. Зашла в своё купе, забралась на верхнюю полку, повернулась лицом к стенке и сделала вид, что сплю. Мне ещё дали с собой телефоны для связи. Память у меня тогда была отличная. Я незаметно вынула бумажки с номерами телефонов, ещё раз взглянула на них, чтобы лучше запомнить, и съела бумажку. Она оказалась безвкусной и даже не пожаловалась на экзекуцию. В мои те-то года, и без романтики… Тут же я вспомнила рассказы папы о его борьбе в подполье. Бедный папа! Убеждённый коммунист, подпольщик! Если бы он узнал, что я собираюсь поехать в Израиль, он бы умер вторично. Хотя… в последнее время жизни, после убийства Сталина, он уже начинал задумываться, куда же ведёт людей новая власть…
И вот, я, то есть мы – в Москве. (Мы – потому что были разбросаны по всему поезду и не общались друг с другом). А по выходе из поезда, я, следуя данным в Вильнюсе инструкциям, пошла быстрым «московским» шагом (этому меня, в мою бытность у него в гостях, в Москве, научил дядя) к условленному месту. Всё было, как договорились…
Мы вошли в МВД. Я увидела очень большой зал, возле него в коридоре виднелись горы стульев. У меня промелькнула мысль, что только нас там и ждали… Мы все договорились вести себя тихо, чтобы не дать повод недовольству администрации. Все чинно расселись. Попросили приёма у министра. Секретарь пошёл «узнавать».
В это время ко мне подошёл краснощёкий парень. Он не принадлежал нашей группе, но сидел в той же приёмной со своей матерью, также с целью пересмотра дела об отъезде в Израиль. Мать всё время просила сына отойти от нас: может, их сегодня примут, но сын не обращал на неё внимания. Парня звали Игорь. Они с матерью приехали из Бердичева несколькими днями раньше нас и ежедневно упорно ждали приёма министра внутренних дел, остановившись в гостинице. Он указал на магендавид с именем на моей шее, я совсем забыла о нём – надо было его снять перед поездкой, но теперь, когда мы были уже всей группой вместе, это не имело значения. Мы договорились с Игорем, что он вышлет мне деньги, и я закажу для него такой же кулон.
Игорь, наконец, внял увещеваниям матери и отошёл от нас. Как я узнала потом, для них контакт с виленчанами был опасен, так как в его городе Бердичеве проживали всего четыре еврейских семьи, и с евреями там совершенно не церемонились. Хотя, время доказало, что наша встреча в МВД пошла ему и его матери на пользу. Но, не буду забегать вперёд.
И вот, тут наша группа и познакомилась с неким, назвавшим себя «Леонтием Кузьмичом». Впоследствии он «сопровождал» нас довольно длительное время, пока мы бывали в Москве. Из-за двери одной из комнат вышел невзрачный на вид невысокий, средних лет, плотный, но не толстый человек в штатском. Он назвал «своё имя» (во всяком случае, пришлось звать его так) и объяснил, что наши ходатайства будут пересмотрены, а теперь нам надо уезжать, потому что министра сегодня нет. Говорил он слащаво, даже ласково. Что же не понравилось мне в его голосе?.. Он, как будто провозглашал: «А теперь, дорогуши, сматывайтесь, а не то...» Не надо было обладать богатой фантазией, чтобы понять, что же заключается в этом «не то...» Люди, так же спокойно, как и он говорил, начали задавать ему вопросы. К нему подошла и мать Игоря, говоря, что они уже четыре дня в Москве, но их до сих пор не приняли.
Леонтий Кузьмич спокойно, с первого впечатления – даже по-дружески отвечал на все вопросы людей, не нервничая, и настоятельно рекомендовал нам вернуться домой в Вильнюс, потому что в тот день некому, по его словам, было нас принять. Он также добавил, что нам никогда не разрешат уехать, даже по вызовам родственников. Эти слова он повторил не раз, и мы поняли, что ничего другого не остаётся делать, как «поверить» обещанию данного представителя и возвратиться домой.
Обычно билеты на поезд Вильнюс - Москва и обратно надо было покупать заранее, и достать их было нелегко, однако в этот день билеты были в наличии для всех. Нетрудно было догадаться, что КГБ приложит все усилия, чтобы дать нам спокойно покинуть столицу. Только, что будет по приезде в Вильнюс – неизвестно. Поезд уезжал после обеда, до него оставалось время, и каждый сделал в Москве всё, что планировал, но вот, мы все - в поезде.
А назавтра утром на вильнюсском вокзале нас встречала милиция. Однако они, видимо, получили специальные указания и никого не трогали. Они оставили нам узкий коридор для прохода, однако всех впустили в город.
Ответ на поездку не замедлил прийти. Через пару недель меня вызвали в ОВИР и «раздали» следующий отказ. Так я встретила свой день рождения - 22 года.