Дни летят, складываясь в недели, месяцы, а те – в годы.
А далее, как в театре: занавес – прошло 10, 20,30 лет, и ты уже не юноша, а человек, достаточно испивший из чаши бытия то горького, то, в лучшем случае, полусладкого настоя.
Но я не о вине, а о театре. Точнее, об актёре.
Году приблизительно в 1982 я был вызван к главному дирижёру и художественному руководителю симфонического оркестра и, представ пред троном, выслушал, что мне немедленно предстоит отправиться в город Волгодонск для организации недельного турне творческого коллектива.
Сборы были недолги, и на следующий день я уже осматривал сцены и гостиницы в компании замечательной улыбчивой Тони (дай Бог памяти!) - администратора Ростоблфилармонии в Волгодонске.
К вечеру осмотры были закончены, и, высадив меня из видавшей виды «копейки» у «отеля», Тоня спросила, не желаю ли я завтра посетить знаменитый местный дегустационный зал с группой актёров московского театра, приехавших в город на гастроли.
Конечно же, я желал и ровно в 11.50 стоял в положенном месте, ожидая известных всей стране спутников. Артисты не заставили себя ждать. Я никогда не был киноманом, но уж Владимира Земляникина и Ростислава Плятта узнал сразу не потому, что они сразу же подошли ко мне и поздоровались (Тоня, видимо их предупредила), а потому, что «Дом, в котором я живу» и «Семнадцать мгновений весны» знал практически наизусть.
Остальными участниками группы были актрисы, многих из которых, что совершенно естественно, я где-то видел, и Плятт лично представил меня своим очаровательным коллегам.
Через 15 минут мы сидели за вычурным столом, уставленном бокалами и рюмками, и дегустатор читал нам лекцию по истории вин и коньяков, любезно предлагая оценить достоинство того или иного напитка. Беседа шла легко и непринуждённо, но минут через десять приняла форму монолога, к удовольствию всех участников. Говорил, не побоюсь этого слова, великий Плятт.
Такого наслаждения от услышанного и самой формы выражения, я не получал ни ранее, ни по сей день. Казалось, сам его величество Русский язык очнулся от долгого сна и блещет всеми красками, оттенками, метафорами, насыщая серость жизни светлым юмором, высоким штилем – всем, о чём многие из нас успели забыть. В потрясающем исполнении я слушал рассказы об истории спектаклей, режиссёрах, актёрские байки, воспоминания о Раневской, Грибове, Жарове… Если бы всё это удалось записать на магнитофон, то, созданная на основе записи, книга стала настоящим хитом. И, что интересно: присутствующие слышали всё это, конечно, не впервые, но, как в первый раз.
Монолог Мастера длился не менее часа, а затем, вдруг, он обратился ко мне.
- Дорогой юный друг, Вы неправильно пьёте коньяк (весь этот час я получал удовольствие от жизни по полной программе). Рюмку надо поставить на ладонь, и только после того, как драгоценный напиток примет температуру Вашего тела, можно пригубить. Только так можно вкусить букет. А Вы пьёте залпом, как «Столичную».
Сказано это было настолько тактично, по-доброму, что я немедленно стал исправляться. Не мог же я открыть Мастеру истину, сказав, что в коньяке и винах не понимаю ни бельмеса, а с удовольствием употребляю лишь водку, порой запивая пивом. Только не это.
Повеселели все. В разговор вступил и Земляникин, и прекрасные дамы. Когда одной из них я поцеловал руку, Плятт одобрительно кивнул, и я понял, что не окончательно безнадёжен.
Дегустация закончилась, мы вышли на улицу, подошёл микроавтобус. На прощание я получил приглашение посетить спектакли почти всех ведущих театров Москвы, чем не воспользовался ни разу в жизни. Небожители уехали, естественно, в сторону Олимпа, а пошёл к себе в гостиницу, понимая, что встреча эта – счастливое знамение, подаренное судьбой.