Заводик

 Мы, когда приехали в Израиль, немного осмотревшись (пару дней), сняли квартиру в городе-спутнике Тель-Авива – Холоне. Там я, по примеру опытного знакомого, на земле предков он появился за четыре месяца до нас, пошёл работать на заводик. Здесь выпускали всякую утеплительную ерунду для строительства. И, мало того, я напросился в цех, где делали трубы из стекло- и шлаковаты. В этом каторжном цеху, в отличие от других, оплата была сдельной. По хитрой формуле. Пока ты производишь определённое количество труб (допустим, тридцать) - тебе платят почасово. Это минимальный тариф. А с тридцать первой трубы тебе платят за каждую следующую по ценнику, что намного дороже. И ты пашешь, воюя со своим организмом, чтобы выколотить что-то похожее на зарплату, а не на пособие. Производство под открытым небом. На улице сорок градусов Цельсия в тени. У тебя вальцовочный станок с пилой и печи для обжига. На тяжёлый металлический стержень на станке накручиваешь эту чёртову вату, обрезаешь и ставишь в печь (триста пятьдесят градусов). Одет ты в пять слоёв одежды, так как возможность ожога велика. На руках перчатки, покрытые чехлами из толстой замши. Выдавая их, предупредили, что цена им пять английских фунтов и они дороже чем я весь, а значит не портить и не терять – замены не предвидится. Под все эти слои набивается стеклянная пыль. Тело мокрое от пота, пыль прилипает и въедается. Что сказать? Такого зуда я не испытывал никогда. Веки вечно были отёчны, что вызывало сонливость. В конце смены я включал горячую воду на полную мощность и минут по двадцать стоял под напором, чтобы усмирить зуд. До крана холодной воды я даже не дотрагивался. И это я, для которого всякая вода выше комнатной температуры считалась уже горячей. Я потерял на той работе за первые два месяца восемнадцать килограммов. Жена при виде меня, возвращавшегося с работы, втихомолку плакала. Но внутри меня пылал восторг. Я смог! С первых дней и месяцев я обеспечиваю семью, как и обещал.

 На этом заводе, кроме хозяина и прорабов, не было коренных израильтян. Даже инженерами, за исключением главного, набирали за гроши новых репатриантов, не говоря уже о рабочих. На территории завода ещё была какая-никакая химлаборатория, обслуживаемая химичкой Таней, руководителем и подчинённой в одном лице. А вот конструкторского бюро точно не было. Мозговой штурм происходил так: хозяин и главный инженер свистали на задний двор, полный металлическим хламом, пару слесарей и сварщика и тут же, на месте, экспериментировали. «Ану-ка, отрежь это, привари то, подними, тут поставь на шарнир, пробуй.» Не подошло – «отрежь это к чёрту, привари вон то.» Через несколько часов усилий получалось вполне себе отвечающее нуждам производства приспособление и тут же привлекалось к делу.

 Как-то хозяину понадобилось расширить главный конвейер. Нарастить его полотно, сантиметров на шестьдесят. На это время, естественно, сам конвейер выбывал из строя. Значит реконструкцию надо было провести быстро, буквально молниеносно. Решили делать это ночами, до этого на заводе ночных смен не было. Главный инженер опять поколдовал со своими подручными слесарями над задачей, выработал технику расширения полотна, насметал, что весь процесс займёт три ночных смены по шесть человек в каждой. Затем спросил у окруживших рабочих, кто готов отработать сегодня ночью. Парень, стоявший рядом, тихо поинтересовался у меня: «В преферанс играешь?» Я играл. «Просись», – подсказал он и я вызвался в ночную смену. Оставшись на производстве первой ночной бригадой, мы сгрудились у конвейера, примеряясь к работе. Слово взял мой едва знакомый преферансист. Он сразу осадил наш производственный мандраж, сказав, что тяжело трудиться не придётся, мы здесь не за этим. Тут же предложил всем расслабиться и заняться кто чем любит. Трое из нас сели писать пульку. Мне думы о несделанной работе и возможном завтрашнем увольнении не давали сосредоточиться на игре, и я донимал «бригадира» вопросами про его план относительно конвейера. В конце концов он сдался, подозвал нас к полотну и показал онемевшим от удивления соратникам чудо-технику, позволяющую двум человекам, по одному с каждой стороны, наращивать кольчужное полотно конвейера со скоростью, дающей закончить всю работу в течение двух-трёх часов. Это было просто, но феерично. Просто феерично! Успокоившись, мы принялись за более важные дела. Откуда-то появилась бутылка водки и закуска. Игра в преферанс потекла в более серьёзном русле. С мешков стекловаты, сложенных в углу цеха, послышался храп парочки «утрудившихся». Таким образом мы прокоротали ночь до рассвета, а там за час, посвистывая, выполнили ночную норму работ. Явившийся с утра вахтёр застал нас колотящими молотками по станинам, звенящими кольчужной сеткой конвейера, имитирующими упорную работу. Опытные мужики знали, что стукач-вахтёр доложит начальству как мы не покладали рук. Так и случилось. Главный инженер был доволен, что мы выполнили запланированную им суровую норму и, поблагодарив, распустил по домам отдыхать. Наш «бригадир» проинструктировал парней из следующей ночной смены, как им поработать не потея, и остерёг от превышения устоявшегося плана. Правда, эти ушлые работнички, видимо, в надежде на премию, завершили всю работу к утру, и наша синекура накрылась до срока. А наивным «стахановцам» в благодарность досталась благодарность.

 Долго продолжить мне трудиться в цеху не пришлось. К этому времени я уже обратился в одну из крупнейших больниц на юге страны за работой по специальности и получил дату собеседования. Слухи в заводском мирке расходились быстро, и назавтра после приглашения на встречу с представителем руководства больницы, меня остановил хозяин завода – для меня небожитель – поздравил с началом профессиональной карьеры в стране и пожелал удачи. Со временем, года через два, мне было жаль услышать, что самому ему удача изменила. Он умер от рака. Дети не захотели заморачиваться заводиком – у каждого была своя стезя. Помню его сына, офицера с серебристым пистолетом на боку – признаком коммандос, прохаживающимся с отцом по цехам со скучающим видом. Нужна ему стекловата. Со смертью хозяина и сам завод приказал долго жить. Осталось мне вспоминать о нём со щемящей грустью и признательностью.

4/07/2025