ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ 1 В среду утром за завтраком сын попросил: - Мама, спеки мне сегодня вечером пиццу с грибами. - У тебя будут гости? - Да, несколько армейских друзей приедут в пятницу. - А, ну тогда я в четверг спеку. - Когда же ты успеешь? - Успею, - опустила глаза Люба. - Ты что, не едешь на выходные в Беер-Шеву? Люба отрицательно покачала головой. Сын растерялся: надо, наверное, что-то спросить, но что? Ещё расплачется, чего доброго. Но молчание выглядело бы безразличием. - С ним всё в порядке? – спросил он. - Надеюсь. - А с тобой? - Будем жить, сынок! – нарочито бодро ответила Люба, - всё путём. Сколько человек будет? - Со мной пятеро. Продукты я уже купил. - Да, я видела. Будет сделано, командир! Она не плакала. Всю неделю она ходила, как во сне. Жизнь стала пресна, как бессолевая диета. Вокруг была масса людей, а поговорить было не с кем. Слова какого-то психолога о том, что самое страшное в разлуке – это внезапное прекращение общения, были прочувствованы очень глубоко. На вопросы сотрудников Люба отвечала односложно, перестала смеяться. Депрессией это не назовёшь, скорее заторможенность и апатия. Депрессия, как правило, начинается после сильного потрясения, а тут просто закончился очередной этап жизни. Её не бросили, не предали, никто ни в чём не виноват. Люба попыталась засесть за дневник, чтобы разобраться в своих чувствах, но смогла написать только одну фразу: ”Мы с Яшей расстались”. С приятельницами она не хотела разговаривать на эту тему. В своё время она рассказала им о том, что встречается с мужчиной намного старше себя. Она сделала это специально, чтобы в будущем избежать излишних вопросов. Был и ещё один мотив, в котором она честно себе призналась. Будучи внутренне независимой, она всё-таки боялась чужого мнения. Не настолько, чтобы оно повлияло на её решение (это вообще было невозможно), и всё же, все мы – социальные создания и хотим одобрения. Оставив лучшую подругу на Родине, здесь она новыми не обзавелась. Кстати, та как раз сейчас и поняла бы, и посочувствовала, как поняла и поддержала её начавшийся с Яковом роман. Здесь было лишь три приятельницы, с которыми они общались по телефону и изредка встречались. Две из них были замужние, со взрослыми детьми и уже внуками, а одна разведённая, всё ещё надеющаяся устроить свою жизнь. Вот эта одинокая, Карина, однажды позвонила, чтобы рассказать о своих новостях, а потом спросила, есть ли изменения в личной жизни и у Любы. От этого вопроса засосало под ложечкой от страха. Этот страх имел оттенок непонятного и унизительного стыда, но всё же она рассказала о знакомстве с Яшей. - Сколько, сколько? – изумлённо переспросила та, услышав о возрасте нового знакомого. - Ты не ослышалась, 74, - сказала Люба, приготовившись выслушивать наставления. - Ты рехнулась? Бесплатной сиделкой хочешь для него стать? – начала заводиться приятельница. Когда на Любу начинали давить, её страх моментально улетучивался, а самолюбие поднималось во весь рост. - Карина, я вроде не спрашивала ни твоего мнения, ни, тем более, совета. Ты когда-нибудь слышала, чтобы я отчитывала тебя по поводу твоих мужчин? - Поняла. Извини. Ну, желаю тебе женского счастья, - с насмешкой в голосе ответила приятельница. - Спасибо, взаимно. Люба почувствовала, что этот разговор с Кариной был последним и вздохнула, потому что никакого удовольствия от общения с ней она не испытывала. Чтобы не растерять смелости, Люба тут же поочерёдно позвонила и двум другим приятельницам. Когда разговор доходил до Любиных новостей, она бодрым и радостным голосом сообщала им о знакомстве с Яшей. Одна замялась и дипломатично ответила: - Ну что ж, если вам вдвоём хорошо, то я за тебя рада. Вторая безо всяких заминок сказала: - Меня это ничуть не удивляет. С твоими запросами с ровесником тебе будет скучно,- и больше ни о чём не спрашивала, ничего не пророчила. Само собой, что ни с кем из них Люба сейчас не будет обсуждать случившееся. Ведь можно с абсолютной уверенностью предсказать их реакцию. Этим двоим доставит огромное удовольствие, что их прогнозы проигрались. Это ведь так приятно – оказаться умнее и прозорливее кого-то, но обычно такое удовольствие испытывают именно глупые и злые люди. Они часто бывают дальновидны по поводу других, но в своей жизни близоруки или даже слепы. Короче, Люба решила никому ничего не рассказывать, а написать подруге. Но что писать? Отношения закончились, любовь осталась. Это не тот случай, когда надо что-то переосмысливать, переоценивать. Было и прошло. Нет, не прошло. Люба ещё не знала, как “испортили” её эти отношения и эта любовь. Невероятное слияние вкусов, характеров, взглядов на жизнь, огненной энергии, интересное общение и даже наполненность молчания были у них на таком уровне, что на меньшее она согласиться уже не могла. Поэтому снова началась полоса одиночества, только эмоциональный окрас у него был уже не такой, как до знакомства с Яковом Семёновичем. В спорах он обожал её провоцировать, намеренно становясь её оппонентом. Люба начинала горячо отстаивать свою точку зрения, её речь была образной, полной красивыми эпитетами, а Яков Семёнович спокойно возражал, смотрел на неё своими лучистыми глазами и слегка улыбался. Потом вдруг она замечала это, осекалась и возмущённо спрашивала: - Ну чего ты смеёшься? Я серьёзно! - Любушка, ты – просто прелесть! Птица-феникс, за голосом которой можно идти на край света. Причём, слушая тебя, ловишь себя на том, что уже не вдумываешься в смысл, но звучание и энергетика – это что-то. Она, глубоко войдя в тему разговора, пропускала комплимент мимо ушей и обижалась, что он дразнит её и что она напрасно горела, доказывая свою правоту. А бывало, что Люба начинала что-то рассказывать. Яков облокачивал голову на руку и слушал, умильно глядя на неё. Бесстрастно рассказывать она не умела, эмоции кипели, а когда она заканчивала, Яков говорил на российский манер: - Дай пцалую. - Ну чего ты! – возмущалась она, - Ты что, смотрел на меня и не слушал? - Ещё как слушал! Ты уже третий раз мне это рассказываешь и всё так же горишь. - Вот зараза! – хохотала Люба, - а почему не остановил тогда? - Люблю потому что! Ну дай пцалую. Лист бумаги лежал перед ней пустой, а Люба подпёрла щёки ладонями и, улыбаясь, вспоминала. Однажды друзья пригласили их на какой-то праздник. Кажется, 8 Марта. Одна женщина рассказала, что ездила на Кипр и Яков стал расспрашивать, в каких городах она была, где останавливалась, сколько стоили билеты. Сперва шёл обычный неторопливый разговор, все слушали, но Яков задавал всё новые вопросы и, наконец, она спросила: - А тебе зачем? - Да мы вот с Любушкой выбираем, куда бы съездить расписаться.

“К нам едет ревизор. Немая сцена”. Люба не знала, то ли это такое оригинальное предложение руки и сердца, то ли розыгрыш. Как себя вести? Решила, что в любых ситуациях спасает шутка. - Яша прочёл в журнале, что на Кипре сейчас акция: тому, кто успеет зарегистрировать брак до конца марта, развод в подарок. На выдохе гости начали хохотать и атмосфера праздника восстановилась. Когда они ехали домой в такси, Люба стала отчитывать его. - Предупреждать надо! Ты поставил меня в неловкое положение, я еле выкрутилась. - Но выкрутилась блестяще! А предупредил бы, куражу бы не было. Видала, как все перепугались? Поверили! Ах, хорошо! – ликовал Яков. И действительно поверили. Назавтра к нему пришла та женщина, которая рассказывала о Кипре.- Яшка, ты сдурел на старости лет? Седина в бороду, бес в ребро? Она ж тебя обдерёт, как липку, классика жанра. Ну чего ты ржёшь? Да ну тебя! Яков трясся от смеха, потом махнул рукой, отдышался. - Ну прости, прости, Валюша. Мне приятно, что вы все так за меня переживаете. Ведь тебя ребята делегировали? Ведь правда? Только вот обдирать с меня нечего. Мне, к сожалению, даже детям нечего оставить. Там, в прошлой жизни было, а тут жил сегодняшним днём. Так что единственное, что она может у меня забрать – это мою душу, что, собственно, она и сделала. Причём, взаимообразно, чему я несказанно счастлив. Валя ушла, как говорят, не солоно хлебавши, а Люба ещё по дороге домой, в автобусе написала стих: Зачем нам Кипр? Зачем нам рабанут? Ведь души наши без печати вместе Полгода уже за руку идут, В глаза глядят и распевают песни. А мысли наши – сёстры-близнецы, Куда одна, туда за ней другая, И не собрать нам до конца пыльцы С цветов, что в наших душах расцветают… Люба вытерла глаза. Это были слёзы счастья оттого, что в её жизни была такая сильная любовь. Нет, не была, а есть. Они прониклись друг другом навсегда, просто он ушёл, чтобы не мешать. 2 В четверг, придя с работы, Люба наскоро перекусила и замесила тесто для пиццы. Пока оно подходило, нарезала лук, грибы, помидоры, брынзу. Начистила яблоки для пирога. Движения её были сноровисты и экономны. Она делала всё в какой-то определённой очерёдности и процесс получался беспрерывным. Когда пицца была помещена в духовку, Люба занялась тестом для пирога. Она всегда выбирала быстрые рецепты без заморочек, чтобы все ингредиенты можно было просто смешать миксером в большой стеклянной миске. Ну вот, пицца уже запахла на весь дом. Люба вынула её, обсыпали тёртым сыром, на горячую духовку поставила подходить противень с шарлоткой, а сзади, казалось ей, сидел и любовался Яков Семёнович, приговаривая: “Идеальная жена!” В пятницу к обеду стало шумно и весело. Пришли четверо красивых израильских парней. Возмужавшие, уверенные в себе, одетые до небрежности просто и пахнущие дорогими одеколонами. Мускусный запах одного из них даже вызвал в Любе лёгкое возбуждение и она вдруг подумала, что всегда обращала внимание на запах мужчин, а вот Яша не пользовался одеколонами, но запах его тела не был ни старческим, ни даже мужским. Ну вот как описать запах ребёнка? Какие у него составляющие? Он просто родной, спокойный, располагающий к доверию. Ребята принесли пиво и шоколадные конфеты. Люба накрыла на стол и собралась уйти, но друзья упросили её остаться. Это было искренне и очень по-израильски. - Ну ладно, - уступила Люба, - продегустирую с вами то, что приготовила и пойду. - А чего дегустировать? – воскликнул один из парней, - мы твою пиццу всем взводом ели, поэтому и на сегодня заказали. Это была правда. Когда сын служил, у них было принято, что каждый по очереди привозит из дому после выходных что-нибудь домашнее. Люба посидела немного, порадовалась за ребят и всё-таки ушла. Было очень жарко и ей хотелось посидеть одной где-нибудь в тени дерева. Парк находился в десяти минутах ходьбы на небольшом склоне. Любе пришлось немного побродить в поисках пустой скамейки. Везде сидели либо молодые мамы с детьми, либо пенсионеры. Наконец она издалека увидела, как от одной из скамеек отделяется сиделка, толкающая перед собой кресло-каталку со старушкой. Люба поспешила туда. Ей так хотелось побыть в одиночестве, что она была готова лечь во всю длину скамейки, лишь бы к ней никто не подсел. Около четверти часа она сидела, закрыв глаза и подставив лицо пробивающемуся сквозь ветки сосны солнцу. Щебет птиц, шелест листвы и вечерний ветерок подействовали расслабляюще и её голова плавно опустилась вниз. Люба задремала и ей почему-то приснился один из самых счастливых моментов её жизни – день, когда она почувствовала шевеления своего будущего ребёнка. Она улыбалась сквозь сон, пока не стала понимать, что это движение не внутри её. Люба нехотя открыла глаза. В сумке, которую она держала обеими руками на коленях, вибрировал телефон. Отвечать очень не хотелось, тем более, что это звонила как раз та приятельница, которую она уже не рассчитывала услышать. Сработала вежливость или малодушие и Люба ответила. После дежурных “как дела-нормально” приятельница сообщила: - С работой у тебя как? - Без изменений. - Я помню, ты говорила, что ты ею недовольна? - Да, не люблю работать с деньгами, да и сидеть целый день за кассой – не моё. Мне движение нужно. - Освободилось место в доме престарелых в Яффо. Срочно. - Сиделкой? Я не смогу. Там больных поднимать надо, это не для моей спины. - Нет, на кухне. Вернее, на раздаче. Зарплата минимальная, зато еда бесплатная. - А ты откуда знаешь? - Да я для себя искала. Пошла туда посмотреть. Красивое место, новое здание, море из окон видно, но стариков не люблю, сразу настроение портится. Эти слова будто были сказаны специально, чтобы ужалить, но Люба сделала вид, что не поняла намёка. - Срочно не получится. Я же должна отработать 2 недели перед увольнением. - Ты такая порядочная, аж противно! Ничего ты не должна. Три для не выйдешь на работу – уволят на автомате. Если ты, конечно, заинтересована в другой работе. И на эту тему Люба тоже спорить не стала, попросила телефон, поблагодарила и попрощалась. Всё-равно разговаривать им было уже не о чём, они обе поняли, что взгляды на жизнь у них во многом расходятся. Выходные прошли спокойно. Сын уехал к другу. Письмо своей подруге Люба так и не написала. Боялась, что начнёт писать и снова расплачется. Решила отложить на то время, пока успокоится окончательно. В воскресенье в обеденный перерыв позвонила в дом престарелых и её пригласили на завтра на собеседование. Люба вышла заблаговременно из расчёта, что может не сразу сориентироваться в новом месте и придётся долго искать, но это оказалось не сложно. На автобусной остановке она спросила у мужчины, где находится эта улица и дальше не возникло никаких проблем. Вскоре показалось высокое здание, выкрашенное в приглушённый оранжевый цвет с аркообразными высокими окнами и такими же просветами между колоннами. На горизонте виднелось море. Люба взглянула на часы. До собеседования оставалось ещё 15 минут. Она присела на каменную скамейку за колоннами. Где-то недалеко раздался школьный звонок, стал приближаться разнообразный щебет детских голосов. Три девочки остановились недалеко от Любы, поговорили на своём гортанном, для русского уха похожем на индюшиное клокотанье, языке и разошлись в разные стороны. Одна из них подошла к Любе и стала откровенно её осматривать. Ребёнку такая бесцеремонность простительна. Люба с улыбкой наблюдала за девочкой и вглядываясь в выражение её лица, пытаясь угадать её мысли. Наконец, когда серьёзный взгляд девочки опустился вниз, она строго спросила: - А почему ты носишь детские сандалии? Девочка была отчасти права. Сандалии были сшиты из разноцветных полосок, продетых в чёрный продольный ремешок. Несмотря на большой размер, они действительно выглядели детскими, но Люба быстро приняла израильский принцип: красиво то, что удобно. Сандалии были из натуральной кожи и с ортопедической стелькой, поэтому она закрыла глаза на их пестроту. - Как тебя зовут, сладкая? – сменила тему Люба. - Фаима. А тебя? - Люба. - Ты русская? - Да. - Ты тут работаешь? - Нет, но хочу. - Тут старики живут. - Я знаю. - Ты что, любишь стариков? В голове у Любы тут же был готов ответ: ”Я люблю только одного старика”. Фаиму издали позвали, она сказала: “Ты смешная!” и убежала. Люба подошла к служебному входу и сказала сторожу, что пришла устраиваться на работу. Он пропустил её, показал, где дверь начальницы, которая должна скоро прийти. Справа от входа, в углу стоял небольшой круглый столик с пепельницей и вокруг него четыре стула. За столиком сидели две женщины и мужчина со смоляными волосами и очень смуглой кожей. Одна из них излучала уверенность в себе, смахивающую на наглость. Её голова с модной стрижкой так величественно поворачивалась на высокой шее, что казалось, будто она восседает на троне, а все остальные стоят перед ней на коленях. Вторая же либо по характеру была мягче, либо первая её подавляла. Взгляд у неё был тёплый, открытый, но робкий. - Я видела тебя вчера с каким-то старпёром под ручку. Это твой отец? – спросила та, которую Люба про себя прозвала стервой. - Нет, - опустив глаза, ответила робкая, - это мой Али. - В смысле – твой? – спросила стерва, брезгливо скривив рот. - Мой. Мужчина, с которым я живу, - в голосе робкой появилась настойчивость. - Мужчина? Да ему уже пора в наше отделение, вчера как раз место освободилось, - и она залилась красивым самодовольным смехом. Люба моментально возненавидела стерву. - Женщина! – позвал Любу сторож, - вот начальница пришла. Заходите. Люба встала, положила руку на плечо робкой и сказала: - Никому ничего не рассказывай и ни перед кем не оправдывайся. Собеседование прошло гладко. Через несколько дней, с начала месяца, надо было выходить на работу. Любу приняли на вечернюю смену. Рабочий день начинался с приготовления нескольких кувшинов с чаем, кофе с молоком и какао. В это время работники вывозили в зал на креслах-каталках стариков, или тактичнее, больных или пациентов. Люба выкатила из кухни тележку с напитками и сладостями и стала раздавать полдник тем, кого уже усадили за стол. Каждому она представлялась, спрашивала о здоровье. Старики - как дети, они моментально почувствовали тёплую Любину ауру и каждый раз обращались с просьбами. Если это касалось еды, то Люба с радостью давала добавку, но с просьбами, которые не относились к её работе, она обращалась к ребятам, на что спустя несколько дней получила резкий ответ: “Да пошла ты… на кухню! Не лезь в наше дело!” Женщина, которая услышала эту фразу и увидела, как Люба расстроилась, тихонько объяснила ей: - Не очень-то раскрывайся перед стариками. Не все одинаковые, но в этом возрасте и состоянии они становятся энергетическими вампирами. Один раз слабину проявишь, начнут понукать, будто ты прислуга. Так что держи дистанцию. - Жалко, - ответила Люба. - Всех не пережалеешь. Делай свою работу добросовестно, но душу не вкладывай. Она тебе самой ещё пригодится. Спустя некоторое время вывезла свою подопечную и робкая. - О, тебя к нам определили! ЗдОрово! И тут за ней из-за угла появилась стерва с красивым седым мужчиной, у которого на прикреплённом столике лежала книга. Судя по тому, с каким прищуром она посмотрела на Любу, стало ясно, что объявлена холодная война. Ужин был разнообразнее и ребята помогали Любе, подсказывая, что кому давать и потом садились возле своих подопечных, чтобы кормить их. Затем Люба собрала со столов посуду, ополоснула её и заложила в посудомоечную машину, помыла лотки и свезла на главную кухню. Ребята уложили больных спать и пришли поужинать. На первый взгляд все были доброжелательные. Мужчины смотрели на Любу более заинтересовано, кое-кто даже пытался неуклюже ухаживать. Расспрашивали, откуда она родом, где уже работала, где живёт. Стерва (звали её Анжелой) молча слушала и наблюдала. Ей явно не нравилось, что внимание приковано не к ней. Наконец, и она спросила: - А муж где работает? Любе хотелось рассмеяться от её вопроса. Она поняла, что смысл жизни стервы теперь – чем бы её уколоть и заранее настроилась на неё шутливо-безразлично. - А я и без мужа справляюсь. – с улыбкой ответила она. - Прям-таки со всем? – засомневался мужчина, сидевший рядом и как бы невзначай прикоснулся своей ногой к Любиной, - а если надо починить что-нибудь? - Лампочку поменять или гвоздь забить я и сама умею, а для более сложных работ у меня есть взрослый сын, - ответила Люба, незаметно отодвинувшись. - Сын – это хорошо, но если он не справится, обращайся. - Спасибо, Нисим. Люба посмотрела на часы, встала и игриво сказала: - А кто тут собирался мне помочь? Нисим тут же зашёл на кухню за маленькой тряпочкой и пошёл протирать и сдвигать столы и складывать стулья стопками. “Есть сплетня! Да здравствует сплетня!” – вспомнила Люба слова из фильма “Чародеи”. Понятно же, что все обратили внимание на рвение Нисима помочь. Она помыла посуду за ребятами, и спустилась переодеваться. На улице все попрощались и разошлись, кто куда. - Тебя подвезти? – спросил Нисим. - Не стоит. Тем более, ты вроде говорил, что живёшь на Нордау, а мне в сторону Рамат Анаси. - Ради красивой женщины можно и крюк сделать. - Не надо. - Что, не нравлюсь? - Извини. Я сейчас не готова к новым отношениям. - Жаль, - вздохнул мужчина, - Ты мне очень нравишься. Если созреешь, вспомни обо мне. - Хорошо. 3 И потянулись день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем. Первое время Люба возвращалась домой, как выжатый лимон. Ей было тяжело быть равнодушной к человеческим страданиям. Когда же нервы сдавали и она откровенно раздражалась, то потом горько об этом жалела. Один раз, например, она не хотела дать кусочек пирога больному сахарным диабетом. Ему полагались крекеры и кофе с сахарозаменителем. И тогда больной откинул одеяло, которым были укрыты его ноги, а под ним ног не оказалось. - Ты считаешь, мне ещё что-то может повредить? – спросил он, жёстко глядя ей в испуганные глаза. Люба молча положила ему на блюдце ломтик бисквитного пирога, долила кофе и быстро вернулась на кухню, где, спрятавшись за дверью, горько расплакалась. В углу у окна сидела старая еврейка Дора из Житомира, которая, глядя в никуда остановившимся взглядом, беспрерывно кричала: - Я хачу кушить! Она замолкала всего на то время, пока жевала, потом снова начинала кричать. Однажды мимо проходила старшая медсестра, коренная израильтянка, не понимающая русского. - Что она кричит? – спросила она Любу. - Что хочет кушать. - Ну так дай ей. - Я уже две порции дала. - Значит, ей мало. Дай ещё, - в приказном тоне ответила она. Люба подошла и зло поставила на столик Доре третью порцию и собиралась уйти. - Де-точ-ка, не оби-жайся -на - меня, - жалобно и протяжно попросила Дора, схватив Любу своей холодной старческой рукой. – Война была, голод, никак не наемся.

Любе было очень стыдно. Она помнила напутствие о том, что надо соблюдать дистанцию, но сомневалась, что она найдёт баланс между состраданием и профессиональной холодностью. Спустя какое-то время после еды к ней на кухню стал подъезжать тот интересный мужчина, подопечный Анжелы. Звали его Борис. Он останавливал свою коляску в дверях, а Люба ополаскивала посуду, стоя к нему полу боком и они разговаривали. Первое время он только расспрашивал о ней. Затем немного рассказал о себе, а спустя некоторое время начал жаловаться, что он уже давно здесь и ему ужасно надоело бездействие и безнадёга. - Знаете, Борис, я заметила, что у Вас на столике через день другая книга на французском языке. - Вы наблюдательная. - А дома Вы смогли бы столько читать? - Вот Вы о чём! Какое тонкое утешение! Пожалуй, нет. Я бы занимался другими делами, тоже интересными, но на чтение не хватало бы времени. - Вот, - улыбнулась Люба. - У меня был период, когда я часто лежала в больнице и самое приятное – это то, что я прочла там много книг. - Ладно, - вздохнул Борис, - посмотрю, на сколько мне хватит этого удовольствия. Потом на его столике появился градусник и с каждым днём Борис становился всё мрачнее. - Любочка, - попросил он как-то, подъехав после полдника, - Вы можете достать мне снотворное? - Что значит – достать? Его нет у медсестры? - Думаю, что есть, но она мне не даст. - А к врачу обращались? - Он мне не поможет. Люба оглянулась. Борис поставил локти на столик и обхватил голову руками. - Что происходит? У Вас бессонница? Борис отрицательно покачал головой, потом поднял глаза. - У меня температура держится уже неделю. Не высокая, 37.5, но мне плохо. Сегодня медсестра на меня наорала, что я - психопат и нагоняю себе температуру своей мнительностью. Забрала градусник, дала акамол и велела больше не жаловаться. - Это возмутительно! Только я не понимаю, при чём здесь снотворное? - Чтобы уснуть навсегда! – горячо заговорил Борис. - Достаньте для меня пачку! Я не могу чувствовать себя беспомощным инвалидом! - Ну, знаете ли! Вы ж меня на убийство толкаете! Я не могу и не хочу этого делать. Я попытаюсь предпринять что-нибудь другое. А вы пока подумайте над тем, что я Вам скажу. Вот к Вам через день приходят жена, дочь и внук и вы сидите с ними на веранде и подолгу разговариваете. Значит, они приходят сюда не для того, чтобы заткнуть свою совесть. - Да, нам интересно и всегда есть о чём поговорить. - Так почему же Вы хотите лишить их этого? Пока Вас кто-то любит, надо жить. - Да?- удивился Борис. - О них я не подумал. - Вы такой тонкий человек, Любочка! Вы меня пристыдили. Получается, мои мысли о смерти эгоистичны? - Ну в общем, да. А на счёт температуры вопрос: у Вас есть рана на теле? - Да, - снова удивился Борис. – У меня пролежень, точнее просидень, - он стыдливо улыбнулся. - Ну вот от него и температура. Не её сбивать надо, а рану лечить. Кто к Вам сегодня придёт? - Дочка. - Скажите ей, чтобы перевела Вас отсюда в хорошую больницу. Здесь, как я поняла, не лечат, а всего лишь продлевают жизнь. Только это между нами. - Спасибо, Любочка. Дай Бог Вам счастья. Хороший Вы человек. Буквально через 3 дня, когда ребята вывезли своих больных после тихого часа, Бориса среди них не было. Люба насторожилась. - А где Борис? – спросила она у Анжелы. - Влюбилась? – хихикнула она, - я же видела, что вы всегда после полдника разговариваете. Понимаю. Он – мужчина видный, но женатый. - Да ну тебя! У тебя все мысли на одну тему. – махнула рукой Люба и подошла к сестринской. За стойкой сидела толстая красавица Тамар. Она разговаривала по мобильному, чередуя грузинский и иврит, а другой рукой поочерёдно то отламывала пласт пушистой халы и отправляла его в рот, то громко отхлёбывала из большой кружки растворимый кофе. Увидев Любу, она поставила кружку и показала ей сложенные щепоткой пальцы – израильский жест, означающий – “подожди”. Люба терпеливо подождала, пока та положит трубку и спросила: - Где Борис? - Дочка перевела его в больницу. И слава Богу! Надоел он мне со своей температурой. Такой зануда! Спустя несколько лет Люба увидела дочку Бориса в очереди в магазине “Ньюфарм”. Она вздрогнула и хотела уйти. Ей страшно было услышать плохую новость, но дочка уже заметила её и подошла сама. - Люба, здравствуй! Я так рада, что снова увидела тебя и могу поблагодарить за то, что ты для всех нас сделала. - Папа в порядке? – оживилась Люба. - Папа умер полгода тому назад, но последние годы он прожил почти полноценную жизнь. Тогда в больнице его подлечили. Температура, конечно же, ушла. Мы забрали его домой, наняли мужчину, который маме помогал ухаживать за папой. Они все очень сошлись характерами, мы стали, как семья. Папа любил с ним разговаривать. Миша возил папу в театры, на выставки, читал ему вслух. Когда кончится траур по папе, мы с Мишей собираемся пожениться. Хоть Люба и услышала то, что боялась услышать, но ей было приятно, что её совет получил такое счастливое продолжение. А пока Любе морально было очень тяжело. Скрашивали грусть две женщины, которые приглянулись ей сразу: робкая Настя, которую она увидела в первый день, и Жанна, которая посоветовала Любе не вкладывать душу в каждого больного. Нисим был очень внимателен и услужлив, много помогал ей по работе. Люба всегда благодарила, но держалась отстранённо. У Анжелы не было повода для злословия. По поводу Анжелы Люба заметила, что ребята, хоть и разговаривают с ней доброжелательно, но тем не менее, держатся на некотором расстоянии. Никто никогда не звал её спуститься на перекур, а когда она кого-то приглашала, часто находили причину не пойти. Люба пока не понимала почему. Спустя некоторое время Жанна пригласила на новоселье. Так она назвала обновление своей квартиры после того, как съехал её младший сын. Они “сообразили на троих” с Любой и Настей. Несколько лет тому назад мама одноклассницы сына приглашала Любу в компанию разведёнок. Ей было тогда очень одиноко, но в голосе женщины она услышала что-то неприемлемое, не созвучное её состоянию: какая-то наигранная лёгкость и в то же время высокомерие, вызвавшие ассоциацию с лисой, которая не смогла достать виноград. Люба отказалась. Почему-то ей представилось, что там все женщины такие же самоуверенные и её будет это подавлять. Она вообще не любила женских компаний. Ей противны были обсуждения чужих грехов и жалобы на мужей. В тот период ей особенно не подходили разговоры о том, какие мужики сволочи. Она хотела просто закончить этот период в жизни, ничего не анализируя и Яков в этом ей помог. А вот сейчас Любе захотелось женского общества. Впрочем, дело было не столько в том, женское оно, мужское или смешанное, а в том, что ей было уютно с этими людьми. Все они были с разных областей Украины, а колоритные словечки, которые Жанна уместно вплетала в свою речь, вносили тёплую ностальгическую ноту. Жанна сделала перестановку. Маленькую комнату сына отмыла, побелила, а то стены пропахли табачным дымом, купила новое постельное бельё, украсила квартиру вазонами и тюлем. Закусив сытным пловом красное вино, женщины расслабились и разговорились. История Жанны была немного похожа на Любину. Жанна очень рано вышла замуж и родила троих погодков: дочку и двоих сыновей. Заботы отодвинули страсть, но жили мирно, каждый добросовестно выполнял свои обязанности. А полтора года тому назад он попросил развода, чтобы уйти к другой женщине. Жанна приняла этот факт относительно спокойно. Мужа она уважала и искренне желала ему счастья. Они расстались друзьями, общение почти не изменилось. С детьми бывший муж тоже поддерживал связь. Настя заговорила задумчиво, в полголоса, делая небольшую паузу после каждой фразы, будто разговаривала сама с собой. - Знаете, иногда счастье – это отсутствие несчастья. После того, как отпустишь все обиды, наступает какая-то безмятежность, будто лежишь на морской глади на спине, раскинув руки, с закрытыми глазами и не думаешь, куда тебя занесёт. Мда, - вздохнула она, - вот сейчас сказала это и поймала себя на том, что не после, а до развода я не задумывалась, куда меня несёт. В глубине души я давно почувствовала, что мы друг другу не пара и изменить это невозможно, а то, что невозможно ни изменить, ни принять, приходится просто оставлять. У меня не хватало на это решительности. Очень точно это звучит на иврите: омэц лев – храбрость сердца. Муж был очень необязательным человеком, с ним ни о чём нельзя было договориться, его слово ничего не значило и это был не единственный недостаток. Однажды мы должны были встретиться с ним, чтобы пойти не то в маклерскую контору, не то ещё в какой-то офис, не помню уже. Я, как обычно, пришла пораньше и села на скамейку на аллее. Слышу: за моей спиной какая-то возня и слабый писк. Оглянулась и увидела, что кошка ловит мышку. Швырнула в них камушек. Он упал рядом, мышка метнулась, но кошка одним прыжком догнала её, схватила за холку и немного тряхнула. Я хлопнула в ладоши. Кошка не обратила внимания, легла, отпустила мышку из пасти, но придерживала лапой. Ещё несколько раз повторялось одно и то же. В конце концов бедная мышка безразлично лежала перед кошкой, а та игриво подталкивала её к бегству. Я поняла, что природа показала мне мою ситуацию. Муж не отвечал на звонки и так и не пришёл. Забыл о том, что мы должны были встретиться. Но всё к лучшему. В этот день я решила подать на развод. Процедура была недолгой, делить нам было нечего. Дочка взрослая, жила уже отдельно. Квартиру, слава Богу, не купили. Ещё несколько месяцев дожили вместе до конца срока договора и разъехались. Правда, с деньгами сперва было туго и жить некоторое время пришлось у дочки. Ну ничего. Стали звонить по объявлениям, посмотрели много квартир – всё не то. И вот заходим в одну. Всего лишь большой салон вместе с кухней, воняет куревом и мужским пОтом, совмещённый санузел, но я зашла и почувствовала: моя! А подкупила меня одна, казалось бы, пустяковая вещь - круглый стол. Он стоял у окна рядом с плитой и совершенно туда не вписывался (разве можно ставить к стене круглый стол?), а в центре потолка висела голая лампочка на шнуре, обвитом паутиной и сухими мухами. Были ещё стулья, каждый другого цвета и фасона, полуторная кровать и старый шкаф из трёх частей. Цену за съём я знала, поэтому первым делом спросила хозяина, оставляет ли он мебель. Мы тут же подписали договор, я выписала чеки, а внутри меня уже бурлили идеи. Во время работы целую неделю я не могла дождаться, когда вернусь домой. Я отмывала, передвигала и красила. Главное – поставила стол посреди комнаты, под лампу, накрыла его бордовой скатертью и поставила низкую вазу с цветами и блюдечко с орешками – моя давняя мечта сбылась. Я давно хотела вернуть себе ту детскую картину: я с бабушкой и дедушкой за круглым столом, а лампа над ним накрывает нас колпаком уютного жёлтого света. И вот, когда я обустроила квартиру в своём вкусе, осталось последнее: абажур. Таких старомодных, как я хотела, сейчас, наверно не выпускают. Во всяком случае, в магазинах электротоваров я не нашла. Тогда я нарисовала его и пошла по маленьким магазинчикам в районе Нахалат Беньямин. Там-то я с Али и познакомилась. У него там своя мастерская. Я показала ему рисунок. Он всё расспросил, уточнил, показал мне образцы тканей, чтобы я выбрала. Что удивительно: деньги сразу не взял, записал мой номер телефона и сказал, что мой абажур будет готов через неделю. – Настя улыбнулась немного стеснительно. – Сдержал слово, позвонил через неделю и предложил установить его самому. Пришёл с тортом и бутылкой вина, прикрепил абажур, предложил заменить краны, освежить стены. Вот так и пошло: помогал, помогал, а потом предложил вместе жить. Свою квартиру сдал, чтобы были деньги платить за мою. - Это тот, с кем тебя видела Анжела? – спросила Люба. - Да. Он старше меня на 15 лет и это заметно, но мне плевать. Он относится ко мне прекрасно. Заботливый, аккуратный, спокойный, учит меня ивриту. Дочка с ним познакомилась, сказала: “Мама, с таким не пропадёшь!” - Ну и слава Богу! – сказала Люба. – И не теряйся, когда тебя такие, как Анжела, высмеивают. - С этой цацей лучше не связываться вообще. – сказала Жанна. - Порой за её ядовитый язычок хочется по пыке съездить. Фиг бы она выпендривалась, если бы с боссом не спала. - Ах, вот в чём дело! – воскликнула Люба. – Синдром швейцара. - Это что? Люба улыбнулась. - Раневская говорила об этом, что тазик корчит из себя хрустальную вазу. - А! – засмеялись женщины, - это именно тот случай. Разговор свернул на другую тему к тихой радости Любы, потому что ей совсем не хотелось рассказывать о себе. Мысли о муже давно отошли на второй план и доставать их оттуда не было ни малейшего желания, а мысли об Якове были ещё слишком болезненны, чтобы делиться с ними с мало знакомыми людьми. Жанна подала чай с эклерами, приятельницы съели десерт, договорились, что следующий раз соберутся у Насти и разошлись. 4 Спустя некоторое время Любе пришлось работать в две смены: утром вместо заболевшей сотрудницы с другого отделения и в свою вечернюю. Это отделение находилось на минус первом этаже и было закрыто на закодированный замок. Там находились физически здоровые люди с душевными отклонениями. Перед завтраком суеты было немного больше, чем перед полдником, но Люба справлялась, да и ребята помогали. Многие больные ели сами, некоторых надо было кормить. Люба обратила внимание, что один из работников уделяет много времени своей подопечной – красивой и беспокойной женщине. Она вела себя, как ребёнок, боящийся оторваться от маминой юбки. Он должен был работать, покормить других, вернуться за чем-то в палату, зайти на кухню за салфетками, а она постоянно следовала за ним. Он оставался с ней дольше всех, а потом, когда кто-нибудь освобождался, то садился и заменял его, но женщина продолжала его высматривать. Люба была очень занята, чтобы разговаривать с работниками, но спустя некоторое время, присев с ними покушать, она спросила, слегка кивнув в сторону странной пары: - Это его родственница? - Жена. - А что с ней? - Мозгами двинулась, - ответил молодой хохмач. - Сам ты двинулся! – зло ответила ему женщина, сидящая ближе к Любе, и стала объяснять. – Роза вышла замуж в 37. Детей очень хотела, а у неё выкидыш за выкидышем 5 лет подряд. Потом лечилась, снова забеременела, полгода лежала в больнице в буквальном смысле пластом. Выносила, наконец, а за неделю до родов плод замер. Вот психика и не выдержала. А у Натана сын от первого брака. Хотел бы помочь, да нечем. Вот такая беда. - А как же он её на ночь оставляет? - Мечется между домом и работой, старается успеть. Иногда тут спать остаётся, если есть свободная койка. Сколько он так протянет? Как бы сам с ума не сошёл. Люба ещё раз взглянула туда, где они сидели. Натан погладил Розу по руке, сказал ей что-то и направился к столу. Это был мужчина среднего роста, крепко сбитый, с коротко стриженными, зачёсанными наверх гофрированными волосами. Седины в них почти не было, но глаза были уставшие, с тёмными кругами под ними. - Осталось что-нибудь покушать? – спросил он у Любы. - Да, конечно! Сейчас я разогрею. Она положила на тарелку омлет и поставила его в микроволновку. Опустила в тостер два ломтика хлеба. Потом добавила на тарелку несколько ложек салата и ломтик сыра. - Запарить чёрный кофе? - Лучше чаю, пожалуйста. Он ел молча, не глядя ни на кого и это было понятно. У него на это не было ни сил, ни желания. Ребята один за другим, разошлись. Им было неловко рядом с Натаном. Иногда кто-нибудь пытался разрядить обстановку смешным рассказом о своём подопечном, но Натан только слегка улыбался и всем становилось не по себе. После того, как Люба снова вернулась в своё отделение, она иногда видела его внизу в курилке, но они всего лишь здоровались. Лишь однажды, когда она сидела за компанию с Жанной (сама она не курила), Натан подсел к ним. - Привет, Люба! А я думал, тебя к нам постоянно поставили. Ты вообще в каком отделении работаешь? - В “бет-2”. - Тяжело? - Психологически. - Понимаю. - Вот жеж ситуёвина! – сказала Жанна, когда они поднимались в лифте. Она уже знала от Любы историю Натана. – С одной стороны посмотреть – порядочный и терпеливый мужик, не бросил жену в беде. Достоин уважения. А с другой – дурак. Сколько это будет продолжаться? Её уже не вылечить, а он свою жизнь ради неё остановил. - Ты считаешь, можно жить счастливо, оставив её здесь? - Жить счастливо НУЖНО! А что для этого надо сделать, решает сам человек. Оставить её здесь – не значит бросить на произвол судьбы. Он мог бы найти другую женщину, а Розу часто проведывать. Жертва оплачивается только тогда, когда ты ценой своей жизни спасаешь чужую. В остальных случаях это всегда проигрыш. Ни себе, ни другому. Люба почему-то вспомнила историю Джен Эйр, которая отказалась от любимого мужчины из-за того, что он скрыл от неё свою сумасшедшую жену, но не придала значения этой ассоциации. Однажды, когда группа работников вышла после первой смены, Люба случайно оказалась в компании нескольких человек из того отделения, в котором она работала на замене. Среди них был и Натан. По дороге некоторые попрощались и пошли каждый в своём направлении, а Натан продолжал идти с Любой. Нисим выехал из подземной стоянки на своей машине и видел их вдвоём. - Тебе на какой автобус? – спросил Натан, не найдя, чем другим начать разговор. - На 88. - В Бат-Ям, значит. Надо будет и мне туда перебраться, чтоб и ближе, и дешевле. - А сейчас ты в Тель-Авиве? - Да. Мы с Розой когда поженились, сняли эту квартиру. Хозяин покладистый, цену не повышал, место удобное, поэтому и менять не было смысла. А теперь мне одному и дорого, и далеко, и незачем, собственно. - То есть ты считаешь, что вот так будет всю жизнь? Ты переберёшься поближе к дому престарелых и твоя жизнь завяжется на Розе? - А ты считаешь, что я должен её бросить?- возмутился Натан. - Я ничего не считаю и ты ничего не должен. Я только задала вопрос. Натан осёкся. - Не вижу пока другого выхода, но устал смертельно. За разговорами они дошли до Любиной остановки, подошёл её автобус, они попрощались. Люба уехала, а Натан перешёл на противоположную сторону. Он ехал домой и размышлял. Не только Люба задавала ему этот вопрос, на который он каждый раз отвечал одинаково, но внутри него жил совсем другой ответ, которого он стыдился. Недавно, когда его бывшая жена с сыном пришли поздравить его с днём рождения, она сказала: - Ты стареешь, Натан. То есть, все мы стареем, конечно, но ты очень сдал. Это не нормально. Извини, но ты уже ничем ей не поможешь. Это игра в одни ворота. 5 Лёва прислал сообщение, что после работы идёт на день рождения друга и останется там ночевать. Люба с облегчением вздохнула. Ей очень хотелось сегодня побыть совсем одной и ни на что не отвлекаться. По дороге она зашла в “Суперфарм” и стала принюхиваться к мужским одеколонам. - Помочь чем-нибудь? – спросила продавщица. - Мне даже трудно сформулировать, что я ищу, - улыбнулась Люба. - Я только хочу узнать название духов. Они чуть сладковатые, скорее даже, тёплые, бархатистые, есть в них какие-то специи и в то же время, какие-то нежные цветы. Продавщица задумчиво провела взглядом по полкам, дала понюхать Любе несколько бутылочек. Нет, очень похоже, но не то. Наконец, она взяла с полки красную бутылочку, открыла крышку и дала Любе. Та приблизила к носу, вдохнула и её пульс участился. - Вот! – радостно сказала она, - как они называются? - “Фаренгейт”. - Спасибо большое! Можно брызнуть на блоттер? Я пока не буду покупать. Она пришла домой, заглянула в холодильник, убедилась, что еды достаточно ещё дня на два, приняла душ, села за письменный стол и открыла дневник. “Мы с Яшей расстались.” С тех пор она ничего не писала. Люба полистала назад, почитала вскользь, вздохнула, сказала: ”Спасибо”, и начала писать. “У меня новая работа. Чем-то лучше, чем-то хуже сидения на кассе, но сейчас не об этом. Меня взволновал один мужчина. Именно взволновал. Надеюсь, сейчас, описывая самой себе свои чувства, я их пойму. Он женат. Его жена сумасшедшая и вряд ли когда-нибудь выйдет из этого состояния. Он не бросил её, определил её к нам. Я думаю, это очень дорого. Интересный мужчина, приблизительно мой ровесник. В своей заботе о жене выглядит, как робот. В лице кроме усталости и безысходности – ничего. Сегодня он сидел за столом у моей кухни и завтракал. Я испытала смешанные чувства. Мне хотелось присесть рядом и поговорить, вернее, дать ему выговориться, но я сомневалась, что он откроется. Меня потянуло к нему сердцем, но голова ясно понимает, что этого нельзя допускать. И ещё: от него так пахло!” Люба встала, вынула из сумки маленький пакетик с блостером, снова приблизила его к носу и, закрыв глаза, вдохнула. “Всё очень просто: я хочу его! Кошмар! Мне не хватало только романа на работе, где разговоров будет больше, чем отношений. Этому нельзя дать развиться.” Люба резко встала и выбросила в мусорный бак блостер, вынула пакет, завязала его ручки и тут же вынесла мусор. Вскоре наступил большой праздник – еврейский Новый год. Любина сменщица взяла выходной на три дня, чтобы уехать с семьёй в небольшое путешествие, и Люба работала снова в две смены. Обед был праздничный и разнообразный, как того требовала традиция. Нисим, как всегда, помогал больше всех. Любе от этого было неловко. Она понимала, что таким образом он пытается за ней ухаживать, но ввиду того, что это было на работе, ей это мешало сохранять баланс между отстранённостью и просто приятельскими отношениями. Несколько раз он предлагал подвести её домой после работы, но она не садилась в машину, даже когда там было несколько работников. На третий день сдвоенных смен Люба утром шла на работу. Поздно легла, рано встала, голова плохо соображала. Вдруг из-за колонны появился Нисим и перегородил ей дорогу. - О господи! – вздрогнула Люба. - Так и разрыв сердца получить можно! – и хотела обойти его. Тот снова вышел перед ней и остановился. - Ты ещё долго ломаться будешь? Нас заочно уже поженили, а ты меня на пионерском расстоянии держишь. - Я, кажется, дала тебе ответ на твоё предложение и ты вроде с ним согласился. – Люба сделала ещё одну попытку обойти Нисима. На этот раз он схватил её за руку и из-за того, что она в это время уже начала идти, её резко отбросило к нему в объятия. - Ты меня за пацана не держи! Мне шуры-муры разводить некогда, мне семья нужна. Люба не успела ответить. Кто-то сзади схватил Нисима за плечи и отшвырнул от неё. Тот еле устоял на ногах. Оглянулся и обомлел от удивления и негодования. Перед ним стоял тихий и незаметный Натан, который был на голову ниже его. Сжав кулаки, Нисим сделал шаг вперёд, , но в это время сторож на улицу вышел сторож. - Э, мужики! Чего это вы с утра пораньше? А ну-ка, кому на работу, кому – домой, разошлись. Люба даже не успела поблагодарить Натана. Нисим спустился на подземную стоянку к своей машине, а Натан пошёл пешком. Через несколько минут проезжающая мимо машина сбила его с ног резко открытой дверцей. - Больше не лезь не в своё дело, Дон Кихот хренов! В пятницу после вечерней смены Люба спустилась в раздевалку, чтобы принять душ. Проходя мимо открытой двери в мужскую часть, она увидела Натана, сидящего на низком стульчике в позе роденовского “Мыслителя”. Он услышал шаги, резко выровнялся, посмотрел на Любу полными горечи и отчаянья, глазами, встал и, прихрамывая, пошёл вглубь помещения. По субботам была подвозка, поэтому задерживаться было опасно: водитель больше пяти минут не ждал и тогда пришлось бы ехать домой на такси, а в субботу двойной тариф. Зная это, после ужина все работали быстрее, чем в будний день и даже не садились перекусить. Люба уже помыла все лотки и поставила их на тележку, как один из больных, высокий, худой и вредный старик подошёл к дверям кухни, стал кричать, что ему дали холодный кофе и плеснул его на только что вымытый пол. Люба вскрикнула и стала торопливо вытирать лужу, двое мужчин увели старика в палату, а кто-то из работниц сказал: - Я спущу телегу. Давай быстрее переодевайся. Мы ждём. Работники зашли в лифт, а Люба поспешила в туалет, чтобы ополоснуть тряпку. Медсестра вошла в сестринскую раскладывать таблетки на утро. Стало тихо. Когда Люба проходила по коридору, в одной из палат приоткрылась дверь, кто-то резко схватил её за руку и втащил внутрь. Она хотела вскрикнуть, мужчина прижал её к стене, закрыл ей рот рукой и вплотную к её лицу прошептал: ”Тихо, прошу тебя”. Щёлкнул замок. Люба попыталась освободить руки. Он снова повторил: “Прошу тебя, тихо” и припал к её губам. Она уловила знакомый запах. Силы покинули её. Такого безволия в своей жизни она не испытывала. Испуг стёк с неё, как струи тёплого душа… Она обмякла, как в обмороке… А внизу в это время ребята просили водителя подождать ещё немного, в её сумке жужжал поставленный на вибрацию телефон. В коридоре послышались шаги медсестры, которые вернули Любу к действительности. Она оттолкнула мужчину обеими руками. - Отпусти! Палата находилась с тыльной стороны здания, окна выходили на узкую улочку. Сквозь прикрытые жалюзи время от времени врывались лучи света от проезжавших мотоциклови крики арабских подростков. Один такой луч доказал ей, что её догадка была правильной, это был Натан. - Прости. Подожди, я посмотрю, нет ли кого в коридоре. Мужчина тихонько открыл дверь и выглянул. Потом вышел, на цыпочках прошёл до угла, воровски оглянулся и вернулся. Люба ждала его внутри у двери. Натан попытался обнять её, она выставила локоть, резко отвернула лицо и направилась к выходу. - Прости, - повторил он ей вслед. Жизнь часто бывает милостива к тем, кто грешит беспрерывно, но есть люди, которым не сходит рук даже невинная слабость. Люба прошла буквально несколько шагов по чистому, пахнущему хлоркой, лекарствами и старческой мочой коридору, как из-за угла, как джин из бутылки, появилась Анжела с комплектом чистого постельного белья. Она удивлённо вскинула брови, посмотрела Любе за спину взглядом кошки, оценивающей высоту забора и лицо её просияло от понимания происшедшего. - Поздравляю! – сказала она с ехидцей, - Ты взяла неприступный бастион. Люба безразлично прошла мимо. Отвечать было бесполезно. То, что знает Анжела, то завтра будут знать все. Люба понимала это, но пока что её это не волновало. Чувствовать она сейчас не могла ничего. На неё навалилась невероятная слабость. Она, будто сонная, зашла на кухню за сумочкой, потом не спеша спустилась в раздевалку, переоделась и вышла на улицу. Был конец сентября. Улицы пусты. Прогретый воздух стоял, не шевелясь, поэтому запахи почти не чувствовались, правда, кое-где из квартир доносился запах жареной рыбы – излюбленного субботнего блюда у религиозных евреев. Люба уныло побрела по маршруту своего автобуса. Дорогу можно было и сократить, если сворачивать на маленькие улочки, но она хотела идти, ни о чём не думая, на автомате, поэтому пошла знакомой дорогой. На полпути она растёрла ногу, разулась и пошла босиком. Наконец, Люба тихонько открыла дверь и на неё чуть ли не одним прыжком выскочил сын с перепуганным лицом: - Ма, ты охренела вообще? Ещё пять минут, и я начал бы больницы с моргами обзванивать. Ты почему на звонки не отвечаешь? Давно должна быть дома! - Ой, извини, сынок, - вяло ответила Люба и полезла в сумку за телефоном. – Я отключила и забыла. - Так почему так долго? – продолжал кипеть сын. - Я на развозку опоздала, решила пешком пройтись, - ответила мама. Она понимала, что виновата перед сыном. Понимала, но не чувствовала. Сейчас ей хотелось, чтобы её оставили в покое наедине с собой. - У тебя что, нет денег на такси? - Есть… Погода хорошая… Итак всю неделю по 12 часов без воздуха, - нескладно объяснила Люба. - Уф, мать, ну ты напугала. Мы ж с тобой договорились о любых изменениях слать короткую эмс-ку, чтоб не волноваться. Я час как с работы пришёл, глядь – а тебя нет. Кстати, дай мне свой рабочий телефон и каких-нибудь приятельниц, с которыми ты общаешься, на всякий случай. У тебя же телефоны моих друзей есть. - Сынок, только ты уж не паси меня, как маленькую, не звони по десять раз в день. - Обижаешь, начальник! - ухмыльнулся сын, - только и ты не веди себя, как маленькая. Люба продиктовала ему телефон отделения, Настин и Жаннин, потом пошла в ванную, включила очень тёплую воду, всыпала в ванну жменьку морской соли с лавандой и улеглась. Две небольшие встречные волны сомкнулись над её животом и подняли в воздух тёплый лавандовый пар. Тело полностью расслабилось. - Лёва, - позвала она сына, - выключи свет, пожалуйста. - Где? – спросил он, прислонившись ухом к двери ванной. - Здесь, у меня. Я свечи зажгу. По краям ванны уже давно стояли четыре декоративные свечи, не разу никем не зажжённые. Люба увидела это в каком-то американском фильме, купила свечи и полотенца в цвет кафеля. Сын никогда не наливал ванну. Он принимал душ, как и большинство мужчин, предпочитающих скорость и практичность. Люба раз в неделю любила понежиться в тёплой воде, но свечи не зажигала. Сын понял, что в жизни матери что-то произошло и снова подумал, что был бы он дочерью, мог бы спросить, а так может только догадываться. На всякий случай он несколько раз подходил к двери ванной и прислушивался. Внутренний кинопроектор отмотал ленту её жизни лет на 8-10 назад. Видимо, уже тогда у мужа появилась другая женщина. Он стал безразличнее. То долго сидел у телевизора, то наоборот, ссылался на усталость и ложился раньше неё. Люба не сразу это заметила. Её желания тоже притупились от усталости и обыденности. Она следила за собой, держала в порядке дом, но делала это не с любовью, а по привычке и из чувства долга. Вспомнились периоды растерянности и пустоты после развода, вспомнился полный штиль в душЕ и нежелание ничего менять, затем всплеск радости от понимания, что ушло именно то, что отжило своё и теперь она может жить, как сама хочет. Вспомнился Марк, который подарил ей понимание того, что она ещё способна на любовь. И, наконец, девятый вал взаимной любви с Яшей. Её Болдинская осень, поднявшиеся из глубин памяти, забытые ею знания, благодаря его умению слушать. Идеальное сочетание вкусов в книгах, музыке, живописи, кино и театре. Чувство юмора, взаимопонимание с полувзгляда и абсолютная свобода самовыражения. У неё обострённый слух и обоняние, а Яша – тактильщик. Он рассказал ей однажды, что в Лувре нарвался на скандал, из-за того, что перелез через заграждение, чтобы пощупать старинный гобелен. Он часто гладил Любу по руке, перебирал пальцы, массировал, целовал их, запускал пятерню в её шелковистые волосы. И всё. А она очень хотела его. Очень. И это была страшная пытка – так сильно и взаимно любить только платонической любовью. Часто, когда они засыпали, обнявшись, он сокрушённо шептал ей: “Бросишь ты меня. Бросишь. Подонок я. Жизнь твою останавливаю, чужое место занимаю. А не бросишь, так возненавидишь. Не знаю, что хуже, но я без тебя умру.” Безволие, которое Люба почувствовала от рук Натана, не отпустило её до сих пор. В этом состоянии она вышла с работы, в этом состоянии шла домой, а в тёплой ванне оно даже усилилось. Кстати, руки! Она вдруг подумала, что с закрытыми глазами, только по прикосновению, могла бы узнать руки бывших мужчин. У мужа руки были тёплые и нескладные какие-то, будто он не знал, что с ними делать. Руки Марка были слишком сухими и чужими. Яшины руки были родными, как руки матери, ласкающей дитя. А руки Натана…ох, они были одновременно и нежными, и властными. От них исходила энергия силы, но не агрессивной, а защищающей. Они будто говорили: “Доверься мне и ничего не бойся”. Люба почувствовала, что может уснуть и предусмотрительно закрыла кран…Она проснулась от запаха гари. Одна из свечей почему-то погасла, и от неё поднялась струйка вонючего дыма. “И слава Богу”, - подумала она. Вода остыла, пора было выходить. Люба вынула пробку, набрала на ладонь масляный пиллинг с любимым запахом “Океан”, помассировала им всё тело, смыла, задула свечи и укуталась в банное полотенце. На сушку волос сил уже не было, она постелила маленькое полотенце на подушку, легла и провалилась в сон так, будто кровати под ней не оказалось. 6 Утром Люба резко открыла глаза и посмотрела в потолок. Она обычно делала это, когда ей снился страшный сон. Её обожгло понимание того, ЧТО с ней вчера произошло. Сердце стало бешено колотиться. Душу охватила паника. Испуганным и растерянным взглядом она окинула комнату, будто искала, кого спросить: ”Что же теперь делать?”. “Завтра на работу…Анжела работает сегодня в две смены…Да хоть бы в одну, этого достаточно, чтобы…Ужас!” Люба решительно встала. Одна нога моментально вошла в тапок, а второй никак не обувался. Люба чертыхнулась, наклонилась, рукой обула второй и вышла на кухню. Сын ещё спал. Она поставила на газ турку с кофе. Намазала два ломтика хлеба маслом и мягким сыром, вложила в тостер и вышла в ванную. К тому времени, как она умылась и почистила зубы, не проливающаяся шапка пенки шевелилась над туркой и с запахом кофе соединился самый лучший запах в мире – запах горячего хлеба. После завтрака Люба поспешно собралась и ушла. - О! Какие люди! – обрадовались ей кассирши в круглосуточном магазине АМ:РМ. Сто лет тебя не видели! Как жизнь? Люба приветливо помахала рукой всем, подошла к той, которая работала ближе к входу. - Ривка у себя? - Да, только что пришла. Ну как ты? Нравится на новом месте? - Я сперва к Ривке заскочу ненадолго, потом поговорим. - Шалом, Луба! Ма шломех? – приветливо воскликнула заведующая. - Возьми меня назад на работу, - поздоровавшись, ответила Люба и почувствовала, что сейчас расплачется. - Ой ваавой! Я была уверена, что ты довольна новой работой. Твоё место, конечно, занято. - Хоть уборщицей возьми. Или товар раскладывать. - Чего вдруг? Что случилось? – растерялась Ривка. - Плохо мне там. Старики больные, немощные. Только привыкнешь к кому-то, приходишь на работу, а тебе говорят, что он умер. Это была правда, хоть и не главная причина. Любу растрогали собственные слова. Она вспомнила Бориса, с которым не успела попрощаться и не знала, что с ним. Ривка увидела слёзы в Любиных глазах и поверила. - Давай сделаем так, -вздохнула она, - я возьму тебя пока что на склад получать продукцию. Будешь также на замене, если кто-то заболеет. Сама понимаешь, пока что на полставки. Через два месяца Ади уходит в декрет, поставлю тебя на её место, а там посмотрим. Устраивает? - Большое-большое спасибо! – обрадовалась Люба, - когда можно приступить? - Ну, через две недели. Тебе же надо с той работы уволиться. И тут Люба вспомнила слова приятельницы, которая высмеяла её порядочность: “Три дня на работу не выйдешь – уволят на автомате”. Компенсация ей всё равно ещё не полагалась, так что ничего она не теряла. - Не надо. Я могу хоть сегодня начать. Ривка посмотрела на неё с подозрением. - Послушай, Люба, когда ты у меня работала, то проблем мне не делала. Надеюсь, и сейчас не сделаешь. Прошу тебя: разберись с прошлой работой, чтобы у нас с тобой не было неприятностей. - Ладно, - нехотя согласилась Люба. Она предпочла бы обходить десятой дорогой дом престарелых, но, видимо, придётся зайти. Коротко, для приличия, поговорив с кассиршами, она пошла домой. Надо было продумать, что отвечать на вопросы начальницы. Помешал звонок телефона. Это была Жанна. Даже с ней не хотелось разговаривать, но тем не менее, Люба ответила. - Доброе утро! – бодро сказала Жанна, – отоспалась? Ты чего вчера так долго возилась? Мы Салима просили-просили подождать, но ты ж его знаешь. - Доброе утро! Не так уж долго я копалась. Просто пришлось ещё раз тряпку выполаскивать и протереть пол, чтоб не был липким, - напустив на себя бесшабашность, ответила Люба. - А помочь некому было? - Тамар, что ли? - Ага, именно тот случай, от неё зимой снега не допросишься. - Жанна, - вдруг решилась Люба, - сделай мне доброе дело. Только не спрашивай ни о чём. Просто сделай. Это нетрудно. - Говори, - удивлённо ответила Жанна после короткой паузы. - Подойди к Элле и попроси для меня письмо об увольнении. Скажи… ну… например… что нашла новую работу и нет времени на отработку. - Стыць, моя радость! Чего вдруг? Действительно, нашла? - На старую хочу вернуться. И вообще, я же просила: пока что не спрашивай ни о чём. Знаешь, как это у мужиков: попросил – сделал. Сможешь? - Попытаюсь. Но я ничего не понимаю. - Спасибо. Постарайся как можно скорее. - Ладно. Я завтра в первую. Прямо с утра подойду к Элле. - Что за детский сад, штаны на лямках?! – буркнула Элла в ответ на просьбу Жанны. Она сегодня с обеда. Что, сама не могла подойти? - Я тоже ничего не понимаю. Просто выполняю просьбу. Так это возможно? - Не желательно. Спрошу у босса. Элла набрала номер и объяснила ситуацию. Босс спросил, полагается ли Любе компенсация и есть ли кем её заменить и разрешил дать письмо Жанне под расписку. Та сразу же сообщила об этом Любе. - Супер! Спасибо огромное! Зайти к тебе или сама после смены заскочишь? - Заскочу. Мне всё равно надо к портнихе рядом с твоим домом зайти. Люба на радостях спекла медовик и купила бутылку вина. Прежде всего она была довольна своей расторопностью. Такая быстрая реакция и предприимчивость была ей не свойственна. В стрессе она обычно была похожа на крокодила, которому закрыли глаза. Она теряла сообразительность и чувство времени и пространства. А сын наблюдал и терялся в догадках. Вчера мама была, как ёжик в тумане, на подвозку опоздала, шла пешком домой, забыла ему позвонить, свечи зажгла ни с того, ни с сего. Сегодня, в выходной, с утра пораньше куда-то ушла и вернулась совсем другим человеком. Воодушевлённая своей молниеносной реакцией и тем, что её план так быстро реализовался, Люба полностью переместилась в настоящий момент и перестала думать о том, что случилось вчера. Вскоре позвонила Жанна и сказала, что Настя тоже хочет прийти. Люба не возражала. К четырём раздался звонок в дверь. Женщины разулись и не захотели обуть тапочки, чтобы остудить уставшие ноги на холодном кафеле. Хозяйка пригласила к столу, где уже были расставлены чашки и блюдца и нарезанный медовик манил своими пористыми светло-коричневыми боками. Протягивая Любе письмо, Жанна внимательным и тяжёлым взглядом посмотрела ей в лицо. Они встретились глазами и Люба поняла: она уже знает. Настя растерянно и жалостливо смотрела то на Жанну, то на Любу, словно боялась, чтобы не разразился скандал. - Тебе достаточно поменять работу? Может, в другой город переехать? – серьёзно произнесла Жанна ироничный вопрос. - Или принять ислам и ходить в парандже? Ты ж теперь самая большая грешница в Бат-Яме. - Жан, ну не надо. Зачем ты? – попросила Настя. Только что щебечущая Люба медленно поставила чайник на стол и села, опустив руки на колени. - Я не вернусь, - сказала она слабым и в то же время решительным голосом, глядя в сторону. - Ладно. А дальше что? Многие из наших живут в Бат-Яме. Будешь от всех шарахаться? - Не знаю. Это другое. Главное – оттуда уйти. - Люба, я так тебя понимаю! – решила поддержать её Настя, - эта сорока Анжела как разнесёт на хвосте! Потом кажется, все на тебя пальцем показывают. Вот обо мне всем рассказала. Но ничего, работаю. Плевать на неё хотела. - Да и я понимаю, - вздохнула Жанна. – Наверно, правильно, что ты уволилась, но ещё важнее, как ты себя с этим чувствуешь. - Шалом! – это вошёл на кухню Лёва и сразу заметил, что мама снова изменилась. Сидит, как провинившаяся ученица перед классным руководителем. - Привет, Лёвчик! – ответила Жанна по-хозяйски. – У нас тут заседание бабского комитета. На вот тебе кусочек торта, или два положить? Чайку возьми или винца тоже можно и дай нам погутарить о делах наших скорбных. Лёва послушно поставил всё на поднос и, ещё раз внимательно взглянув на маму, ушёл к себе. Жанна посмотрела ему вслед, прислушалась, чтобы убедиться, что дверь закрыта и, тем не менее, продолжила немного тише. - Любань, ты, я так понимаю, дамочка с нравственными принципами. У нас работаешь недавно. Многого не знаешь. Судишь о себе со своей колокольни. Если бы ты знала, что здесь происходит, то поняла бы, что тут некого стыдиться. Настя настороженно посмотрела на Жанну. - Да и ты, Настёна, наивная, как первоклашка. Кто над тобой смеётся? Анжела? Замужняя баба, которая не просто имеет любовника, а любовника, о котором все знают. Она чувствует себя неприкосновенной, потому что её трахает босс. Футы-нуты, лапти гнуты! Высоко летает, да сильно шмякнется. Так что, - вернулась она к Любе, - нет ничего страшного в том, что произошло. Ты одинокая женщина и тебя можно понять. - Да что понять? Ничего не было, - устало сказала Люба. - Совсем ничего? - Целовались. - Вот же сука! - стукнула ладонью по столу Жанна. - Я? – удивилась Люба. - Да при чём тут ты? Анжела! Слышала звон, да не знает, где он. – А Натана можно понять. Мужик он интересный, а жена вот… Несколько наших, между прочим, к нему подкатывали, а он, типа, не понимает, что от него хотят. А ты, видать, именно тем ему и приглянулась, что не навязываешься. (Люба вспомнила слова Анжелы: “Ты взяла неприступный бастион”). Тебе-то хорошо с ним было? Удовольствие и стыд слились вместе и она не могла понять, чего больше, но Люба всё же кивнула. - Ну и слава Богу! - махнула рукой Жанна. И никого не стыдись. У самих рыло в пуху. Тут каждую ночь в бутылочку друг друга разыгрывают, а ты из-за одного поцелуя переживаешь. Настя с Любой посмотрели на Жанну с открытыми ртами. - Как это – в бутылочку? - А как раньше в пионерских лагерях на поцелуйчики играли, так теперь и на ентое, на самое. – подмигнула и глупо засмеялась Жанна. Люба резко отодвинула стул и выбежала из-за стола. Хлопнула дверь туалета, потом крышка унитаза. Любу вырвало. Женщины не тронулись с места. Настя сидела, как пришибленная, тупо глядя в одну точку. Жанна отчасти сожалела, что рассказала Любе, но такой уж она человек – говорит, что думает. Люба вышла в ванную, умылась, почистила зубы. Вернулась в кухню, бросила в стакан ломтик лимона, чайную ложку сахара, подавила всё это, залила холодной водой и выпила. Села за стол. - Мерзость какая. Может, и меня разыграли? - Не думаю, - сказала Жанна, - Натан держится особняком. Да и Роза следом за ним ходит постоянно. - Как же он на меня время нашёл? - Ну, дык она же спала. Сам Бог велел, - невольно пошутила Жанна и после четверти часа напряжения женщины разразились звонким смехом. Лёва растерялся вконец, но облегчённо вздохнул. Люба вышла на работу в воскресенье. Первое время она зарабатывала мало, но когда Ади ушла в декрет, Ривка поставила Любу на полные смены, как и обещала. 7 Натан выглядел растерянным. Он не знал, в какую смену работает Люба. Не дождавшись её в воскресенье утром, он надеялся увидеть её после обеда. Но она не пришла и во вторую. Потом он с облегчением вспомнил, что в его отделении она работала на замене, значит, он мог просто её не заметить. Он под разными предлогами заходил в её отделение, но и там её не было. Жанна, Настя и, конечно, Анжела, не сговариваясь, наблюдали за ним, когда он появлялся. В этот день он работал в две смены. Очередной раз он поднялся в Любино отделение в пересменку. Было заметно, как он растерялся, даже испугался, когда из кухни вышла другая женщина. - А Люба сегодня выходная? – как можно безразличнее спросил он у незнакомки. - Судя по тому, что меня взяли на чьё-то место, то скорее, она уволилась. Натан изменился в лице. Он вернулся в своё отделение. Возле плачущей Розы сидела другая работница. - Ну где тебя носит? – раздражённо сказала она. – Я ещё своих не всех вывезла, а твоя ревёт и под ногами путается. - Извини, - пробормотал Натан. После обеда ребята уложили своих больных на тихий час. Те, кто работали в две смены, поставили пластиковые стулья на балкон и дремали в них в полу лежачем положении. Тот, кто учился, засел за конспекты. Уборщица вышла мыть зал. Некоторые спустились вниз на перекур. Анжела, увидев, что Жанна пошла к лифту, через пару минут спустилась тоже. Там уже сидели двое работников из отделения, в котором работал Натан. - Приятная женщина у вас на кухне работает, - сказал один из них, - спокойная, приветливая, аккуратная. – Она сегодня во вторую? Жанна в это время как раз затянулась и не могла ответить. Зато Анжела не заставила себя ждать: - Уволилась наша Любочка. – насмешливо сказала она. – От позора сбежала. Она же с вашим Натаном… - Слышь ты, подстилка дешёвая! – спокойным и ледяным голосом сказала Жанна, выпустив дым Анжеле в лицо, - ты рот свой грязный закрой, а то порву. Ещё узнаю, что ты хоть одно кривое слово про неё пикнула, на весь Израиль ославлю и тебя, и хахеля твоего. Анжела побагровела. Ребята за столом онемели. - Ты…ты… завтра же вылетишь отсюда! – беспомощно стала заикаться она, встала и поспешно ушла. - Ох, напугала! Иди, жалуйся, соска! – крикнула Жанна ей в спину. - Молодец, Жанна! – сказала вторая женщина из отделения Натана, как только Анжела исчезла из виду. – Корчит из себя нечто только потому, что спит с начальником. - Пустушка потому что. Больше же похвастаться нечем. Она не понимает, что рано или поздно он найдёт другую, а её вышвырнет. Тем не менее тайна, которую знают двое – уже не тайна. Вечером после второй смены в этот день Натан оставался ночевать на работе. Он сидел одетый на кровати и не мог собраться с мыслями. У кого наводить справки? Ему не хотелось расспрашивать о Любе, ведь этим он вызовет встречные ненужные вопросы и насмешки. Но от неопределённости он сходил с ума. Вдруг в просвете под дверью появилась тень, кто-то тихо приоткрыл дверь и вошёл. Щёлкнул выключатель. - У тебя с Любкой серьёзно или только позабавиться? – спросила Анжела. - А тебе какое дело? - Не хами даме, джентльмен. – делово ответила она. -Так как? - Хотелось бы серьёзно. - Ясно. И ушла. Прошла неделя. Разговоры о Любе утихли. Жанна была права – стесняться тут было некого. Для большинства подобный случай не был из ряда вон выходящим, чтобы его обсуждать, а остальные не имели привычки перемывать кости, у каждого хватало своих проблем. Анжела притихла. От неё и раньше все держались на расстоянии, а теперь и подавно. Только двоим Любино увольнение не давало покоя.

Когда следующий раз Жанна и Люба пришли чаёвничать к Насте, Али проявил поистине восточное гостеприимство и приготовил шикарный стол. - Настя, что ж ты не предупредила, чтобы мы вчера попостились? – воскликнула Жанна, взглянув на большое плоское блюдо со сладостями. - Ничего, - ответил довольный Али, - то, что не доедите, я вам с собой дам, домашних угостите. - Ну ладно, неси чай, - сказала Люба, будем пробовать. - Какой чай? – удивился Али, - какое “пробовать”? Во-первых, не чай, а кофе. А во-вторых, до кофе есть ещё карныярык. - Мама дорогая! – смеясь, ужаснулась Люба, - это ещё что такое? - Сейчас увидите, - Али расплылся в улыбке. Настя с любовью и восхищением посмотрела на него. Али подошёл к духовке и вынул из неё большой фаршированный баклажан и благоухание восточных специй наполнило всю квартиру. Первое время Али восторженно рассказывал подругам о блюде, стоящем на столе. Начинённый фаршем, болгарским перцем и помидорами баклажан назывался “распоротое брюхо”. Перед приготовлением его разрезали и раскрывали, отсюда и название. Али был родом из Анталии. Мама его была еврейка, а отец – турок. И это была та благостная смесь, когда две культуры, два языка и две религии с терпением и любовью мирно жили вместе. Дети из таких семей доброжелательны и терпимы. Они берут от родителей всё, не выделяя, что лучше и что хуже. Они богаты душой и щедры сердцем. Перед десертом женщины взмолились и попросили передышку. Али с театральной снисходительностью согласился. Подруги перешли поближе к открытому во всю стену, окну, где стоял овальный журнальный столик и три пластиковых кресла, устланных пледами. Жанна закурила и блаженно откинулась на спинку кресла. - Ну, Настёна! С голоду не помрёшь! – подмигнула она. – Он что, постоянно сам готовит или для нас так расстарался? - Али любит готовить, но ему интересно, когда я готовлю свои блюда. Он часто наблюдает, как и что я делаю, учится. Он такой забавный. - Хороший мужик! Это видно. – поддержала Люба. - Да, - тепло улыбнулась Настя. – Заботливый. Любит меня очень. Следующим летом хочет нас с дочкой в Турцию свозить. - Здорово! – сказала Жанна, - мы тебе заказы дадим. - Люба, ну как тебе на новой работе? - Всё в порядке. Немного неудобно, что смены разные, но всегда можно с кем-то поменяться. - Ищут тебя, - сказала Жанна, выпустив в окно струйку дыма. - Кто? – насторожилась та. - А догадайся с трёх раз. Лицо у Любы стало по-детски растерянным. - Натан? - Само собой. И кто ещё? Люба пожала плечами. - Вчера ко мне подошёл Нисим и спрашивал твой телефон, - ответила Настя. - Ты дала? - Если бы дала, ты бы об этом сразу узнала. - Натан спрашивал у меня хотя бы где ты работаешь. Вот что ты с мужиками делаешь, роковая ты наша женщина! – сказала Жанна. - Девочки, ничего никому не говорите, ладно? Если случайно встретимся – это другое, но никаких данных не давайте. - Да понимаем, не дуры. Только ты не сильно петушись. Всё же рано или поздно надо жизнь устраивать. Вон Лёвка выучится, пойдёт на свои хлеба, а ты с кем останешься? Тебе сколько? - Двадцатого декабря стукнет полтинник. - И молчит, зараза! Отметим вместе. А мужиками ты не очень-то разбрасывайся, пока они на тебя заглядываются. Али позвал пить кофе, рассказывая о каждом десерте, как экскурсовод в музее рассказывает об истории написания картин. Всё было настолько сладкое, душистое и сытное, что женщины смогли действительно только попробовать по одному кусочку от всего изобилия. Довольный Али упаковал им в пластиковые коробочки почти все остатки. Люба вернулась домой. Сын смотрел телевизор со стаканом чая в руке. - Вот, попробуй. – поставила она перед ним коробочку со сладостями. – Это Настин Али испёк. - Али? – удивился Лёва. – Он араб? - Нет. По матери еврей, по отцу турок. - Да, есть ли ещё народ, в котором так много кровей намешано? Интересно, как он Настино имя выговаривает. - Настья. А меня, естественно, Луба. Жанну – Джана. Забавный, добрый и искренний, как ребёнок. Очень приятный мужчина. - А ты что себе думаешь? – как-то само выскочило у Лёвы, хотя эта мысль давно крутилась у него в голове. - В смысле? Сыну стало неловко, но раз уже начал, надо довести до конца. - Мам, ты извини, если я лезу в твою личную жизнь, но она у тебя вообще есть? Тебя последнее время кидает из одного настроения в другое, а я стесняюсь спросить. Ты влюбилась, что ли? - А, ты об этом. Не могу тебе ответить, потому что сама пока что ничего не понимаю. Время покажет. - неопределённо сказала она. – Пойду-ка я спать, жир завязывать после сытного турецкого ужина. Когда Люба выключила свет и легла, она подумала, как совпали слова Жанны и сына о том, что пора устроить свою личную жизнь. Неужели Жанна таким образом намекнула ей, что надо выбрать между Нисимом и Натаном? Нисим после недавней выходки даже не будет рассматриваться. К Натану её тянет, но толку с того? Снова всплыло воспоминание о Джейн Эйр. Разговор с Жанной на эту тему Люба пока не имела желания возобновлять скорее всего потому, что не хотела получить прямой ответ на свой вопрос. Неопределённость в данном случае не побуждала к рассуждениям, а наоборот, отбрасывала их. Так было проще – отмахнуться и отпустить ситуацию. 8 Кончилась сухая и жаркая осень. Зарядили декабрьские дожди. Приятельницы были верны уже установившейся традиции и собрались снова у Жанны. На этот раз она приготовила сытное зимнее блюдо – густой наваристый суп на говяжьей ноге с хумусом горошком. - Под это только водочку! И не возражать! – сурово сказала Жанна, ставя на стол запотевшую после морозилки бутылку. – Летом не предлагала, а в дождь да под горячий наваристый супец – в самый раз. И потекла незамысловатая женская беседа о детях, отношениях в семье. Настя рассказала, как они с Али были в гостях у его младшей сестры, как её там хорошо принимают, какие готовят вкуснятины. От неё веяло тёплым и уютным женским счастьем. Люба слушала, улыбалась и с этой улыбкой застыла, задумавшись. Жанна заметила это и спросила: - Ну, а ты что нам расскажешь? - О чём? – очнулась Люба. - О любви. - Покажи пример. - Да моя любовь кончилась, а наново я уже начать не смогу. Разве что о любви к внуку могу рассказать. - Считаешь, ты старая для любви? – подключилась Настя. - Да не только в возрасте дело. Податливости уже нет. Привычек много устоявшихся. Люблю, чтобы чашечки ушками в одну сторону стояли, а тут появится кто-то…То свет забудет выключить, то стульчак поднять, то щетиной умывальник засыплет, то среди ночи захочет…Я ж зашибу. Отсмеявшись, Люба сказала: - Вот и я так же. - Не верю, - сказала Жанна. – Боишься ты. – Люба удивлённо вскинула брови, - Да-да, боишься. Ты не спеши спорить, подумай. Ведь ты не от позора убежала. Зацепил тебя Натан. Разговоры, долбаное общественное мнение радости в жизни, конечно, не прибавляют, но есть ещё что-то. Загляни себе в душу. Это страшно, но то, от чего убегаешь, догонит и укусит, поэтому иногда надо остановиться и посмотреть в глаза этому страху. Может оказаться, что собака, от которой ты убегала, на самом деле ищет в тебе хозяина. Уголки губ опустились, глаза наполнились слезами, Люба закрыла рукой рот, чтобы не видно было дрожащего подбородка. Сидевшая рядом Настя приобняла её за плечи. - Любушка, а ты поплачь, милая, поплачь. Расскажи нам, что у тебя на душе, полегчает. Мы ж никому-никому. Любушкой её называл только Яша. Она повернулась, крепко обняла Настю, уткнулась в её плечо и расплакалась навзрыд за всё время кажущегося безразличия. Об измене мужа, о безответной любви к Марку и о всепоглощающей любви к Якову, которая изначально обречена была на крах. Жанна медленно, как бы нехотя, встала и подошла к окну. Отодвинула витрину, закурила, стоя, но холодный ветер задувал дым в квартиру. По её лицу тоже потекли слёзы, но не в её характере было раскисать открыто. Фильм её жизни длиной в выкуренную сигарету проплыл у неё перед глазами. Без обид, без сожалений, с массой приятных воспоминаний, с благодарностью за любовь и поддержку. Но он кончился. Муж снова счастлив с другой женщиной, а она одна. “Ничего! - сказала она самой себе. – Жизнь продолжается.” – погасила сигарету в пепельнице и подошла к столу. - Выпьем, бабоньки! – решительно разлила она водку в каждую рюмку, - Выпьем по полной за нас, мудрых дур, ранимых силачей, стойких плакс. Выпьем за наши сердца, за любовь, которая живёт в них, как та зелёная мушка, которая ждёт тепла, чтобы ожить. Женщины чокнулись, пролив на скатерть капли из щедро налитых рюмок и выпили. Жанна добавила каждой по половнику супа из укутанной в полотенце керамической супницы, на отдельную тарелку вынула говяжью ногу, отделила мясо от кости. - Закусывайте. Чесночок берите в прикуску – лучший антибиотик в гриппозный сезон. Женщины с аппетитом наворачивали и нахваливали пряный наваристый суп. - А я ещё хочу выпить, - сказала Люба. – Налей-ка, Жанна, но половинку. Я просто тост хочу сказать. – Девочки, за вас! Спасибо вам за отзывчивость. Тепло мне с вами! Будьте счастливы! - Будем, куда денемся, - ответила Жанна. После небольшой передышки она хотела предложить ещё десерт, но гостьи попросили только зелёный чай в прикуску с финиками. После наваристого супа больше ничего в желудок не лезло. На день рождения подруги подарили Любе два шикарных комплекта постельного белья: сатиновое на лето и фланелевое на зиму. Оба с узором из рассыпанных на белом фоне красных лепестков роз. - Намёк поняла? – лукаво улыбнувшись, спросила Жанна. – Чтоб к следующему дню рождения мяла эти простыни с достойным мужиком. - А чё так долго? – так же лукаво поддержала Настя, - можно и к Песаху. Когда женщины сели за стол, пришёл Лёва с огромным букетом белых шарообразных хризантем. Он, конечно, не знал, что это – любимые цветы Якова, которые он подарил ей на первом свидании у неё дома, но Люба обратила внимание на это совпадение. За ним следом зашли те его друзья, для которых она готовила пиццу. Они принесли большой, сделанный за заказ юбилейный торт с цифрой “50” из красного желе, покрытый белой глазурью и украшенный кремовыми лепестками алых роз, и бутылку настоящего французского “Шардоне”. - Сговорились? – вопросительно взглянула Люба на подруг. - Как раз нет. Видимо, мы просто думаем в одном направлении, - ответила Настя. Пришлось убрать всё со стола и раздвинуть его, чтобы всем хватило места. Хорошо посидели. Парни тоже произносили красивые тосты. Люба осталась очень довольна. 9 Как-то раз, в конце февраля, она закончила смену и шла к выходу, как вдруг женщина у соседней кассы её окликнула. Люба не сразу её узнала. Анжела была в бирюзовом берете и обмотанном дважды вокруг шеи бирюзовом с чёрными полосами шарфе. Длинное кожаное пальто и высокие сапожки на каблучке подчёркивали её стройную фигуру. Любу эта встреча совсем не обрадовала. Она кивнула, но не остановилась. - Подожди меня! – крикнула Анжела. - Девушка, извините, я не буду ничего покупать. Отмените счёт! – сказала она продавщице, оставила продукты и поспешно вышла. - Что тебе от меня надо? – спокойным, будто усталым голосом спросила Люба. - Поговорить. - Не о чем нам с тобой говорить. - Тебе со мной может и не о чем, а мне есть. Я понимаю, почему ты злишься, но не кипятись. Тебе далеко ещё? - Мой дом в конце улицы. - Пригласи на чашку чая. Кафе поблизости нет, так что прости за навязчивость. “Вот же пиявка!” – подумала про себя Люба. - Ладно, пошли, что с тобой делать. - Хорошо у тебя. Уютно. Всё в цвет. Всё на своём месте. – оглядывала квартиру Анжела, повесив пальто в прихожей. – Одна живёшь? - Так, Анжела, давай на прямоту: я тебя в гости не звала, так что не будем размазывать кашу по тарелке. Что у тебя ко мне? - ОК. Понимаю. Другого отношения я не заслужила. Только маска всё это. Напускное. Улиткина ракушка. Люба разлила заварку по чашкам, поставила блюдце с нарезанным лимоном и высыпала печенье из пакета в вазочку. Чайник ещё не закипел. - Тебе, наверно, Жанна рассказала? – продолжила Анжела. - О чём? - Что меня вышвырнули с работы. - Я не знала, - Люба сняла с подставки чайник, подошла к столу, долила в чашки кипяток и села напротив незваной гостьи. - Да всё было предсказуемо. – Анжела насыпала ложечку сахара и медленно размешивала его, глядя в чашку. – С такими, как я, по-другому не поступают. В принципе, я и сама знала, что всё это долго не протянется. Ничего я толком не умею, всё за какой-то спасательный круг хватаюсь. Я сюда приехала по рабочей визе, за старушкой смотреть, с проживанием. С сыном её гульнула. Чёрт знает, зачем. О любви и речи не было. Так, от нечего делать. А потом – опаньки! – задержка. Забеременела, значит. До конца договора ещё восемь месяцев. Скажу – уволят тут же. Ни назад в нищету ехать, ни тут остаться. Там у меня никого, я детдомовская. Скрывала, скрывала, пока пузо не вылезло. Потом старушкин сын увидел, начальнице пожаловался. Понятное дело: как же я за мамой буду ухаживать, когда ребёнок родится, а то ещё и права какие-то качать начну. Вот так я в прямом смысле оказалась на улице. Товарки мне нашли землячек, которые на уборках зарабатывали. Они снимали на троих квартиру в южном Тель-Авиве. Приютили меня на время. А дальше? А рожать как? Вот тут мне Абрам и подвернулся. Я на улице в обморок упала. Дурно стало, я успела только к стеночке подойти, чтоб на живот не гепнуться. Прислонилась и уплыла. А он с приятелем в бистро сидел недалеко. Увидел, воды в лицо плеснул, попить дал. Ну, и потом столько для меня сделал! - Анжела отпила чаю, вздохнула. - Я ему даже толком объяснить сначала ничего не могла с моим-то ивритом, но у него жена была русскоязычная, с Украины, так что он многое понимал и даже кое-что говорил по-русски. Он жил в большой квартире, где пустовала комната его покойной жены. Взял меня к себе. Сказал, что буду пока что его домработницей, что платить мне будет немного, но на жизнь хватит. Всё устроил с роддомом (понятия не имею, каким образом), для ребёнка многое купил и от друзей принёс кроватку и детские вещи. Прям, как отец родной. Только отцом он быть не захотел. Может, забота о малышке так на него подействовала, молодость вспомнил (он мне рассказал, что у жены первый выкидыш на большом сроке случился и потом она больше не смогла забеременеть). У тебя курить можно? - Давай на балкон выйдем, - ответила Люба. Она взяла с собой два тёплых пледа и заодно начатую бутылку ликёра и две рюмки. Было понятно, что рассказ будет долгим. - Ну вот, - продолжила, затянувшись, Анжела, - начался у меня с ним роман. Он мне продлил визу ещё на год. Я думала, что из благодарности смогу его полюбить. Да, собственно, душой я его очень любила. Детдомовские, как собаки верные для тех, кто их пригреет. Я очень старалась, Бог свидетель. Но не пошло. Он на десять лет старше меня, языка не знает, культуры моей не знает, разговаривать мне с ним не о чем. Но самое страшное – не хотела я его. В этом себя не уговоришь и не усовестишь. Он ко мне прикасается, а меня аж передёргивает. Рот слюнявый, сам волосатый, как обезьяна. Мне бы ему ноги целовать за то, что он для меня сделал, а я, сука драная, нос ворочу. Хоть в петлю лезь. Пока грудью кормила, следила за питанием, а потом каждый раз перед сном рюмку коньяка должна была выпить, как наркоз, чуть не спилась. Потом нашла работу в доме престарелых. Арон, хозяин наш, глаз на меня положил, а я с нищеты да голодухи сопротивляться не стала. С ним впервые в жизни почувствовала, что такое хороший секс. Да подарки он делал дорогие, комнату мне снял, где мы с ним встречались. Помог дочку в хороший садик устроить. И вот один раз, когда у Абрама никак не получалось, со мной случилась истерика и я сказала ему, что он мне противен. На коленях прощения просила, благодарила за всё, рыдала. Он встал, пошёл в ванную, принял душ, а я всё сидела на кровати, меня трясло. Думала, что сейчас вернёт он меня туда, где подобрал. А он вернулся, сел рядом и сказал: - Странно, что я не заметил этого. Ты сама понимаешь, что мы не можем больше вместе жить. Ищи квартиру. Я не буду тебя торопить, но постарайся найти как можно быстрее. Я больше помогать тебе не буду. Не потому, что хочу наказать… - Я понимаю. - сказала я. – Прости меня, если можешь. Я тебе очень благодарна и отплачу добром, если понадобится. - Я был счастлив любовью к тебе. – так он мне сказал. Представляешь? Я чувствовала себя ничтожеством. Лучше бы по морде въехал. Не знаю, где он пропадал, но дома стал бывать реже. Я сняла квартиру с одной матерью-одиночкой (снова счастье привалило). Она свою девочку водила в тот же садик. Это было очень удобно: и детям весело, и мы друг друга подменяли. Правда, и болели хором. Так я прожила этот год. А потом я Арону надоела. У него там с финансами что-то сорвалось. Ты же знаешь: у кого-то суп жидкий, а у кого-то жемчуг мелкий. Он затеял сокращение и я, типа, под него попала. Правда, компенсацию заплатил, как положено. Вот такая история. Собака бывает кусачей только от жизни собачьей. - Зачем ты мне это рассказала? – спросила Люба. – Такие вещи рассказывают только очень близким, а мы с тобой почти не разговаривали. - Это что-то типа покаяния. Больше некому. Серьёзных неприятностей я никому не сделала, но язык мой многим попортил настроение. Я и тебя ославить хотела, да Жанна твоя заткнула. – Анжела глотнула ликёру. - Ну вот и всё. Скоро уеду назад. Сколько можно? Я здесь чужая. Хочу, чтоб дочка среди своих росла. Спасибо тебе, что выслушала. Анжела встала и направилась в салон. Люба не стала её задерживать. Рассказ произвёл на неё тяжёлое впечатление, но ближе Анжела от этого не стала. Гостья оделась, попрощалась и уже в дверях сказала: - А Натана не сократили. Люба чуть заметно вздрогнула и Анжела это заметила. - Меня это не интересует. - Ну нет, так нет. Я хотела тебе что-то о нём рассказать. - Не надо. - Как знаешь. Ну будь счастлива! - Удачи тебе! Анжела вышла, сфотографировала табличку с названием улицы и номером дома и отправила на мобильнике короткое сообщение. 10 Следующая Любина очередь принимать подруг выпала на 8 Марта. Насладившись креветками с грибным соусом под белое вино, женщины смеялись, рассказывали анекдоты. Лёва работал за компьютером у себя в комнате. Потом Жанна, как обычно, вышла на балкон покурить, а Настя пошла за ней. - Скажем ей? – заговорчески спросила Настя. - И что это изменит? Она что, сама должна за ним бегать? Мужик, если захочет, сам найдёт, а скажешь, только душу ей разбередишь. Настя вышла и стала расставлять приборы к чаю. Когда Люба начала разрезать пирог, раздался звонок в дверь. Она так и пошла открывать с выпачканным белковым кремом ножом в руке. Повернулся ключ, щёлкнул замок, а Люба все не шла. Жанна вышла с балкона, Настя вытянула шею, чтобы увидеть, что происходит. - Я нашёл тебя, Любушка. Не прогоняй меня. Люба стояла с растерянно опущенными руками. Напротив неё с букетом алых роз в белоснежной целлофановой обёртке стоял Натан. Жанна и Настя издалека переглянулись широко раскрытыми глазами. Жанна призывно кивнула и они подошли к двери. Настя взяла из рук Натана букет, Жанна со словами: “От греха подальше” вынула из ослабевшей Любиной руки нож. Они отошли в кухню, Жанна поставила на стол чайник и театрально громко крикнула: - Прошу к столу! Вскипело! От её крика вышел из комнаты Лёва. Он удивлённо посмотрел на Жанну, она кивнула ему в сторону Любы и подмигнула. Сын увидел смущённую маму, следом за которой шёл элегантно одетый мужчина. Все сели за стол. Натан был сдержан, но глаза выдавали его счастье, Люба была настолько растеряна, что роль хозяйки взяла на себя Жанна. Настя светилась от радости. То, что не сочла нужным рассказать Жанна, рассказал сам Натан. Вскоре после Любиного увольнения он стал брать по два выходных подряд. Однажды, когда Роза не увидела его после сдвоенной смены весь день, она металась и плакала, а ночью, видимо, зашла в сестринскую и украла первую попавшуюся упаковку лекарства. Это оказались таблетки для понижения давления. Утром сиделка нашла её в постели уже холодной. Жестоко это или великодушно, так было Богу угодно: ценой одной жизни продолжить другую.