Очень многое из прошлого забыто, вытеснено из памяти насущными проблемами и переживаниями. Это как будто естественный склероз. Отболела, сделала выводы, отпустила. Оглядываться назад не люблю, там хорошего мало. И всё же есть в моей жизни период, который хоть и омрачён (эх, всё моё счастье – полосатое), вспоминая который, я испытываю светлую печаль. Это поездки к маминым родителям: бабушке Дусе (Евдокии) и дедушке Томику (Тимофею). Мы с мамой ездили к ним каждое лето и каждый раз перед поездкой я болела. Узнавая о предстоящей встрече, у меня настолько разыгрывалось воображение, что я заболевала на нервной почве. Поняв это, мама однажды сообщила мне о поездке лишь утром в день отъезда. В тот раз она должна была отвезти меня и вернуться домой. Моё воображение просто не успело разыграться и я слегла с температурой сразу после того, как мама уехала. Помню, как для меня, шестилетней, дедушка снял с горыща (чердака) им самим когда-то сплетённую люльку и подвесил к потолку. Я лежала в ней, свернувшись калачиком и, не смотря на высокую температуру, была необычайно счастлива. Дедушка качал меня и рассказывал сказки, а бабушка поила травяным чаем. Жили они (о Боже! Я до сих пор помню адрес!) в селе Зубильно Волынской области Локачинского района. Наше путешествие всегда начиналось с поездки к маминой старшей сестре в Луцк. Я закрываю глаза и вижу всю дорогу от автобусной станции до её дома! Сама не ожидала! Помню ярко-красные столбики цветов на клумбах вдоль улицы, дома, магазины, запах их подъезда…Там меня ждала любимая сестрёнка Валюня (сестричка-лисичка), которая повторяла за мной абсолютно всё. Мы с ней сразу получали от наших мам по 3 рубля и шли кутить. Это значило, что мы покупали себе пирожное “картошку” и шли в парк на аттракционы. Как правило, на следующий день мы уезжали к бабушке. Самые неприятные впечатления, повторяющиеся из года в год – это поездка в ПАЗике, всегда до отказа набитом сельскими женщинами с огромными сумками. Букет запахов был – совсем не “Шанель”: лук, мясо, сало, чеснок, затхлая одежда, хозяйственное мыло, пот, сигаретный дым из кабины водителя. Даже при открытых окнах в автобусе всегда была вонь, к тому же духота и постоянная ругань. Брр! Не смотря на моё пожизненное отвращение к скандалам, я, видимо, абстрагировалась, благодаря предвкушению более приятных событий и во все глаза смотрела за окно. И вот – уф, слава Богу! – мы вышли из автобуса, пересекли шоссе, разулись и идём босиком по песчано-пыльной дороге, к бабушкиной хате, оставляя за собой жёлтую дымку. Украинское слово “хата”, в каком бы тексте мне не встретилось, вызывает лишь тёплые воспоминания. Шли молча. По обе стороны от дороги – колхозные поля и каждый год их засевали другими культурами. Особенно красивы и поэтичны были голубые моря льна, розовой гречихи или колосящейся длинными усиками ржи. Но и такие прозаичные растения, как картофель или сахарная свекла тоже радовали мои глаза и душу своими ровными рядами. Все, кто встречались нам по дороге, как идущие навстречу, так и обгоняющие на велосипеде, желали доброго дня. После пыльной просёлочной дороги надо было пройти через небольшой смешанный лесок, в котором сердце моё начинало биться уже не в груди, а в горле и дыхание учащалось. Ведь за леском, метров через сто, уже показывалась крыша бабушкиной хаты среди фруктовых деревьев. Сад был огорожен забором из длинных горизонтальных круглых досок. Перед садом была канава с водой, через которую переброшен небольшой мостик. Знакомые родные запахи! Сердце стучит уже в висках и я готова расплакаться от радости. Проходим через сад. Направо – хата, налево – сарай. Заходим. Радостные возгласы, объятия, поцелуи, шутки. Бабушка сразу начинает суетиться с едой, мама выкладывает на стол гостинцы и подарки, а я, в нетерпении сердца – шмыг – в сарай. Кто там в этом году? Ну, корова – это обязательно, это же кормилица. Та же, что и в прошлом году – рыжая Красавка. Подхожу поздороваться, глажу, она нюхает, берёт из рук жменю сена. В загоне две свинки. Я беру длинную ветку, просовываю её через ограду и чешу спинку одной из них. От неожиданности она сперва вздрагивает и взвизгивает, но потом обалдевает от удовольствия, её ножки подкашиваются, она ложится и томно похрюкивает. Потом я захожу в пустой курятник (все куры сейчас во дворе) и собираю в подол яйца, оставляя по одному в каждом гнезде, чтобы куры вернулись на свои места. Бабушка зовёт кушать. О! Вареники с картошкой с подливкой и шкварками (извините за некашерность), хрустящие огурчики с пупырышками, свежая зелень и компот. Никакие омары не сравнятся! Сельская жизнь – совсем не курорт. Дедушка и бабушка просыпались в пять утра: подоить и выгнать корову на пастбище, накормить свиней, приготовить кушать, накосить траву, что-нибудь отремонтировать…Я принимала участие во всём. Мне всё было интересно попробовать, увидеть, научиться, помочь. Наравне с дедушкой и бабушкой я полола грядки, рвала лён, собирала выкопанную картошку, готовила еду свиньям, сгребала сено, пасла корову, взбивала масло. Особенно я любила работать с сепаратором, это такая мерно жужжащая шарманка, которая отделяет сливки от молока, и крутить колесо сичкарни (даже не знаю, как это по-русски), это машина для измельчения сена. К ней меня пускали только в присутствии взрослых. Вот чего я ненавидела делать, так это собирать колорадских жуков и меня освободили от этого занятия. Однажды утром я проснулась от переполоха. Бабушка строго сказала, чтобы я не выходила, а сама взяла рядно (тканое покрывало) и побежала в сарай. Я прильнула к окну и через минут 15 увидела бабушку с дедушкой, несущих на покрывале маленького телёнка. Невероятно трудно было дождаться разрешения выйти на улицу. Даже аппетит пропал. Как только бабушка вошла в хату, я метнулась в сарай. Мокрый телёнок был укрыт фуфайкой и стоял на коленях, поднявшись на задних ногах. Шатаясь, он с трудом выровнял по очереди передние ножки и подошёл к ограде, из-за которой я с радостным любопытством наблюдала за ним. Он потянулся ко мне мордочкой, я погладила его, он взял в рот мой палец и сдавил его так, что он лопнул. Он просто хотел кушать. Было очень больно, но я не плакала. Он же только что родился и просто хочет кушать. Потом его выпускали пастись вместе с Красавкой. Дедушка вбил в землю 4 колышка квадратом и ставил среди них ведро с молоком, в которое, по-моему, подмешивали овсяную муку. Первые дни в селе я пьянела от свежего воздуха и днём засыпала в углу кровати под балахоном тюли, спускающейся с деревянного потолка и закрывающим иконы на угловой полочке. Бабушка была искренне и фанатично верующей и жила, соблюдая Заповеди. Поездки в село – единственное время, о котором я скучаю. Оно было наполнено спокойной, естественной любовью, лишённой какого бы то ни было воспитания. Ничего не надо было мне запрещать, ни за что не приходилось меня наказывать, потому что в отношениях царила идеальная гармония. В селе я услышала и полюбила красивую, мелодичную украинскую речь и живописную природу и сейчас, спустя 54 года, я с любовью вспоминаю своих дорогих бабушку Евдокию и дедушку Тимофея.