Израильские издательства, работающие на русском языке, выпускают книги исключительно за счёт автора. Кажется, одного этого сведения достаточно, чтобы оценить общий, суммарный уровень издаваемых книг. Я не смею здесь привести ни одного имени, ни одного названия книги – чтобы лично не обиделись ни упомянутые, ни тем более позабытые авторы. Но явление существует, и я охотно опишу его, и пусть сочинители узнают себя сами.
Кто платит, тот и заказывает музыку. Поэтому многие авторы, оказывающиеся хозяевами положения, позволяют себе не церемониться. Это не значит, что они открывают душевные глубины, решают философские вопросы или отправляют персонажей в экзотические путешествия. Это всего лишь значит, что собственная литературная репутация кажется им безусловно растущей при популяризации любой написанной ими строки. Даже если такая строка содержит неточные, наспех изложенные слова и приблизительные словесные формулировки, более всего напоминающие автопародию.
Вот примеры. Один автор решил написать о Второй Мировой войне, в которой участвовал его отец. Он, этот отец, увёл всех своих односельчан в глухой лес, построил там новую деревню, а охранять её поставил молодёжь, которая вооружилась самодельными арбалетами. И из этих арбалетов, сидя на деревьях, они перестреляли не менее тысячи фашистов. И всякий раз фашисты, заезжавшие в этот лес, находили там свою смерть, и ни один из этих проклятых врагов при жизни не поинтересовался – куда же подевались предыдущие фашисты?
Другой автор описал суперсовременный, необыкновенно богатый и роскошный музей, оснащённый самой современной электроникой и усиленной охраной, который расположен в недостижимой сибирской глуши, вдали от всех автомобильных трасс и железных дорог, в непроходимом лесу. В витрине этого музея хранится супердорогое украшение, которое нужно украсть. Доблестные воры с боем похищают заказанное, но, поскольку заказчик им не платит, смазывают украшение особым ядом, от которого гад-заказчик мгновенно подыхает в муках. Вопросы: что кушали, где спали и как лечились предполагаемые охранники музея? - автора почему-то не волнуют.
Третий автор описал многочасовую поездку по казахской пустыне без дороги, без единого встречного или попутного автобуса, - и вдруг среди этой пустыни возник многоэтажный роскошнейший отель, в котором персонажи и поселились. Ни проблема доставки строительных материалов в сердце пустыни, ни водоснабжение такого отеля, ни неизбежное и полное отсутствие рентабельности автора не беспокоят.
Четвёртый написал повесть о футбольном вратаре, таком удачливом и знаменитом, что его узнают на улице в лицо буквально все, в том числе и женщины. Он остаётся кумиром болельщиков десятки лет, футбол сделал его богатым, но написана о нём только одна-единственная книга, и её автор – журналистка, которая и обретает в нём свою любовь. При этом в довольно толстой книге ни слова не сказано ни о спортивном режиме, ни о ежедневных тренировках, ни о каком-либо матче, ни о какой-нибудь ещё публикации жаждущей любви журналистки, ни даже о том, в какой стране происходит действие и в каком клубе он играет.
Пятый сочинил повесть о том, как он под собственным именем живёт в провинциальном российском городе, где якобы существует крупное доходное издательство, заключившее с ним договор и с нетерпением ждущее его новых романов. Дело происходит в наши дни, но этот автор пишет от руки и носит редактору свои рукописи на бумаге. И вот, чтобы стимулировать творческую активность, главный редактор нанимает людей, разыгрывающих перед писателем различные роли. За обман автор сурово наказывает отрицательных персонажей, а помогает ему в этом школьная дружба. Однокашники писателя в итоге оказываются преуспевающими, а все, кто отнёсся к нему без должного почтения – битыми и обобранными.
Шестой написал роман о высотном многоквартирном доме в Израиле. На тридцатый этаж этого дома он поселил бразильского миллионера, подруга и секретарша которого оказывается старой знакомой и любовницей управдома. И вот у миллионера – сердечный приступ, а в доме ломается лифт, и израильская скорая помощь просто не в состоянии добраться до пациента по лестнице - доктор, видите ли, пожилая, ей тяжело. Миллионер так и умирает, завещав все свои деньги подруге, а с ней – и управдому.
Вы полагаете, я окончил этот мартиролог? Ничуть не бывало. Вот ещё пример: израильский русскоязычный писать рисует женское общежитие. Цитата: «Девушки целовались с парнями, некоторые даже спали с ними, а самые отъявленные тут же выходили замуж». Ещё пример: другой писатель рассказывает о легкомысленной женщине. Цитата: «Кроме одежды, на ней ничего не было».
Не отстают от прозаиков и поэты. Вот прелестная строфа из новой книги:
Я гонял, спорил сам с собой
Насчёт жизни своей задрипанной.
Я всё хотел завершить и начать с тобой,
А ты взяла из окна и выпала.
Действительно, такой жизни не позавидуешь.
Но что особенно пикантно: ни один из этих авторов не испытывает не то что стыда, но даже смущения по поводу ими написанного. И сюжеты, и приводимые цитаты кажутся авторам нормальными, обоснованными, художественными, «не хуже, чем у других». И если бы издатель предложил что-то подобное исправить, или отложить публикацию до момента, пока не будет написано нечто действительно интересующее предполагаемую аудиторию, он добился бы лишь недоумения автора, а тот незамедлительно обратился бы в другое русскоязычное издательство, умеющее эффективнее ласкать авторское самолюбие.
Интерес издателя понятен и легко объясним. Но в чём же интерес писателя, подставляющегося под критические перья и читательские насмешки? Возможно, здесь действуют два мотива. Первый, пришедший ещё из времён существования СССР: фамилия на обложке дошедшей до читателя книги есть наглядное свидетельство преуспеяния этого автора. Наглядное для всех, и в том числе, для него самого. Книги не преуспевающих авторов до читателя просто не доходили. Так что книга как артефакт, даже непродаваемая, становится веским элементом воображаемой популярности. Второй момент связан с жанром, в котором текст написан. Я имею в виду истинный жанр подобных опусов, а не то жанровое разнообразие, о котором заявляют сами незадачливые писатели. Этот жанр можно условно назвать «сказка для себя». Вот живёт-себе-поживает человек, в жизни которого приятных событий и побед гораздо меньше, чем ему бы хотелось. Но если описать такие события и победы, то это значит, что в виртуальном пространстве описываемого они фактически произошли. И стало быть, работа над описанием таких событий и побед становится приятной и выглядит лёгкой, независимо от технического, словесного её результата.
Отсюда же – значительное количество стихотворных книг в продукции практически любого израильского издательства на русском языке. Примерно половина всех выпускаемых. Стихотворение выбирается как жанр, потому что выглядит складнее прозы и кажется, что его написать легче. При этом рифма связывает начинающего автора по рукам и ногам. Внутренний, умозрительный поиск рифмы настолько труден, что выбирается первая пришедшая на ум. Ведь важен не образ, который хотел создать поэт, не чувство, которое он (или, чаще, она) хотел передать, а набранные типографским шрифтом слова и главное – фамилия на обложке. На такие случаи могу предложить поэтам незатейливое испытание - ответить на простой вопрос: вложили бы вы в распространение данного стихотворения хотя бы пять шекелей, если бы на обложке книги, в которое оно включено, вовсе не стояло бы никакой фамилии?
Писать увлекательно – это труд. Вызвать читательский интерес – это тяжёлый труд. В Израиле на русском языке создать произведение, которое заинтересует многих читателей – это невостребованный труд. И всякому работнику своего труда жалко, даже приятного.
При этом на собственные удовольствия авторы не скупятся. Одна израильская очаровательная издательница рассказывала мне о пронзительном ночном звонке телефона. Было часа два ночи. Когда она, перепуганная, проснулась и схватила трубку, выяснилось, что звонил автор. И просил: в большой трёхсотстраничной рукописи, уже подготовленной к печати, внести очень важное исправление. Изменить одно слово. «Также» заменить на «тоже».
- И что же ты сделала? – спросил я у рассказчицы.
- Да что же тут поделаешь? – ответила она вопросом на вопрос. – Опять легла спать, конечно. А утром исправила.