Сквозь души и тела проложен путь. Ланцет. Надрез. Игла. Бинты и вата. И вечное, как клятва Гиппократа, Желание забыться, отдохнуть, Немного тишины, глаза закрыть, И вычеркнуть себя из всяких списков, Плыть к свету, исчезая по-английски Из самых разных обязательств "быть". Двенадцать. Бутерброд. За суетой Повыцвели изрядно идеалы. Лишь память скрипнет, и шепнет устало: "Кто алчет света, обретет покой". Покой. Приемный. Суета и плач. У лифта санитар с боксерской мордой. Больные по палатам и по сорту, И утки - знак сезона неудач. Изъезжена бессчетно вертикаль От шахты лифта и до дверцы рая. И шкаф с морфином вечно запирают: Итог любой мечты закован в сталь. Зима - успокоенье для ума. В окне январь. И снег. Пейзаж могильный. Что ж, Йорик, значит - быть... Звонит мобильный,
И снова мир: Москва, трамвай, дома
И телефон (будь проклят): "Да, сейчас..."
Меняется погода, ломит ноги,
Диагноз распадается на слоги,
Сквозь линзы слез из покрасневших глаз.
И "до" и "после" связывают в нить
Надрезы, швы, больничный суп без соли...
Усталость все ж немного меньше боли,
Которую удастся исцелить.
-------------------------------------
- Он прочитал сочинение Мастера... и просит тебя, чтобы взял с собою Мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?
- Мне ничего не трудно сделать, - ответил Воланд, - и тебе это хорошо известно... - Он помолчал и добавил: - А что же вы не берете его к себе, в свет?
- Он не заслужил света, он заслужил покой, - печальным голосом проговорил Левий.
гл.29 "Мастер и Маргарита"