Для отъезда в Израиль я созревала в общей сложности более 20 лет. Цифра довольно большая, но она не означала, что все эти годы я размышляла и взвешивала. Это происходило подсознательно.
Когда мне было лет 12-13, мы с папой пошли к родителям его друга молодости. Он с семьёй недавно уехал в Израиль и папу пригласили прийти почитать письмо от него. После прочтения мама друга спросила:
- Изя, а почему бы и вам не уехать? Девочка будет расти в еврейской среде.
Дословно папин ответ я не помню, но это был отказ. Выйдя на улицу, мы некоторое время шли молча, папа ушёл в себя. Для меня это было тягостно, я всегда была болтушкой и почемучкой, а папа был для меня ходячей энциклопедией с ангельским терпением. Поэтому я спросила:
- Почему люди уезжают насовсем?
- Потому что без корней, - сухо ответил папа.
Собственного мнения у меня тогда не было. Папа был для меня – царь и Бог, поэтому из интонации ответа я поняла, что уезжать – это плохо, но больше вопросов не задавала.
Через некоторое время мы с ним проходили мимо памятника, установленного на месте бывшего Львовского гетто и я спросила:
- Вот сейчас в Израиле война, а люди всё равно уезжают. Почему?
- Потому что есть разница, за что погибнуть. Много евреев погибло в Великую Отечественную войну, а много ли евреев-героев войны ты знаешь? О евреях говорили, что они стреляют из кривых ружей. А на своей земле – все герои.
В моей душе возникла растерянность: так уезжать – это хорошо или плохо? Но я тогда очень ценила мнение отца и боялась выглядеть в его глазах глупой, поэтому снова не стала продолжать тему. Ещё через несколько лет папа купил небольшой географический справочник с чёрно-белыми иллюстрациями. Первым делом я нашла в оглавлении Израиль, увидела фото набережной Тель-Авива и прочла сухие сведения. От названий городов я испытала незнакомый ранее трепет.
Спустя много лет, в 1991 году летним вечером я уложила детей спать. Дочка заснула быстро и без проблем, а сын спал тревожно. Мне надо было с полчаса подождать, пока он крепко заснёт. Я включила телевизор без звука. Кто-то снимал булыжную мостовую, старые каменные стены. Меня бросило в нервную дрожь, я вся покрылась “гусиной кожей." Я встала с дивана, прильнула ухом к динамику и чуть включила звук. Это была питерская передача “Пятое колесо”, посвящённая репатриантам в Израиле. Я видела вывески на иврите, слышала этот язык, любовалась девушками-солдатками…В голове чёткой мысли ещё не возникло, но зов души я поняла. Это был первый и очень острый сигнал о том, что меня тянет в эту землю, но он был забыт на 6 лет. Тяжело болел и умер мой сын, было не до переездов.
Материальное положение вынуждало по-прежнему жить вместе с родителями, о чём нельзя было сказать: в тесноте, да не в обиде. Я устала быть буферным слоем между мужем и родителями, они вышли на открытую тропу войны, вусмерть переругались и в доме поселилось ледяное безмолвие.
Через некоторое время я обнаружила в почте письмо для папы из белорусского архива. Потом в отсутствие родителей позвонили по телефону и попросили передать папе, что он зачислен в ульпан по изучению иврита. Продолжить цепочку событий и сделать из неё вывод я не могла, потому что к тому времени уже точно знала, что папа отрицательно настроен против отъезда. Вскоре родители уехали на неделю в Киев, где у них не было ни друзей, ни знакомых. И вот настал момент истины. Мои родители вышли из своей комнаты и объявили, что получили визу на отъезд в Израиль и если мы тоже хотим уехать, то это надо сделать сейчас, потому что потом нас не выпустят. Мой муж, ни на секунду не задумавшись и не посмотрев на меня, решительно ответил:
- Никуда мы от могилы сына не уедем!
- Как хотите, - не очень расстроившись, ответила мама.
Родители ушли к себе, а я пошла в ванную, где, стоя под душем, выла сквозь зубы. Меня предали все! Родители, целый год готовясь к отъезду, ни словом не обмолвились и лишь теперь поставили меня перед фактом, как будто всё это можно было сделать за неделю. Мой папа, который говорил о каких-то корнях, которые он так и не пустил, который приносил мне книги о евреях, рассказывал о гонениях на них, решил уезжать только тогда, когда уже не за что стало жить. Муж не поинтересовался моим мнением и поставил могилу сына выше будущего живой дочери. Это предательство чётко определило моё желание: я хочу в Израиль! В этот вечер я не могла разговаривать с мужем. Я затаилась и стала думать. Меня поддержала моя лучшая подруга. Представляю, как ей это было тяжело, ведь она понимала, что мы с ней расстанемся навсегда.
Я стала действовать. Пошла в Сохнут, записалась на курсы иврита. Через месяц после отъезда родители через кого-то передали мне 100 долларов. Для того бедного времени это были огромные деньги. Я помахала ими перед носом своего мужа, который был на грани депрессии из-за того, что третий месяц не получал зарплату и круто поговорила о том, что надо думать о будущем, а не о прошлом. Он нехотя согласился.
…Наши места в самолёте были хоть в одном ряду, но не вместе. Я оказалась рядом с парнем ближе к иллюминатору, а муж с дочкой – в среднем ряду через проход от меня. Мой сосед вскрыл одноразовые наушники и подключил штекер. Я чувствовала себя, как доктор Питкин в мегаполисе, была очень скованна. Музыка, как и запахи, всегда связывается в моём восприятии с какими-то ассоциациями, поэтому я боялась, что если услышу сейчас что-то некрасивое, то оно навсегда испортит мои воспоминания о полёте. Муж, как ни странно, был очень весел и практиковал свой начальный иврит на уровне заказов стюардессе. Поужинав, я тщетно пыталась уснуть. Было уже далеко за полночь, но из меня никак не выходило годовое напряжение (учёба, продажа квартиры и вещей, получение визы, сборы). Пролетев больше двух часов, я всё-таки рискнула. Вскрыла наушники, вставила штекер и выбрала на перилах сидения цифру 8 – номер нашей львовской квартиры. Вкрадчивые звуки скрипки вызвали во мне тот давний, ещё не понятный тогда трепет, когда я увидела по телевизору булыжник иерусалимской мостовой, и слёзы, наконец, потекли сами собой. Это была мелодия из кинофильма “Профессионал”. Ещё через два часа стюардесса объявила, что мы над небом Израиля. Группа израильских подростков зааплодировала и запела хором: “Авейну шалом алейхем!". Я увидела в иллюминаторе ночные огни, расплакалась уже вслух, закрыла лицо руками и сказала себе: "Ты это сделала!“
90Татьяна Корницкая, Irina Lemeshev и ещё 88
Комментарии: 39
Поделились: 5
НравитсяКомментировать
Поделиться