Неделю назад умер Борис Эскин, драматург, режиссёр, мудрец - философ и большой, талантливый Поэт. За полтора месяца до этого ушла из жизни его жена, любящая и любимая, без которой продолжать жить он не мог, вот и ушёл вслед за ней. Мы познакомились лет сорок назад, он был завлитом Севастопольского театра, в котором состоялась первая премьера моей пьесы "Лёка любит Люку". Там мы и подружились. С ним нельзя было не подружиться: он был искренним, весёлым и обаятельным. А когда я прочёл его стихи, то понял, что передо мной - огромная Личность. Когда я уже был в Израиле, он сообщил мне, что перешёл на Телевидение, руководил студией, писал документальные телесценарии и был их постановщиком. Спустя пару лет прилетел с группой в Израиль, отснял передачу по своему сценарию и сообщил мне, что они с женой решили переехать сюда. Через несколько месяцев они уже жили здесь, сперва в Димоне, потом в Нацрат Илите. Он выпускал местную газету на русском языке, читал лекции, ставил спектакли в своём театральном объединении, продолжал писать и издал десять сборников своих стихов, которые становились всё грустней и грустней. Увы... Несокрушимое наступление возраста, незнание языка, встречи с непониманием, а иногда и с враждебностью местных жителей и чиновников - всё это не могло не отразиться на его настроении и состоянии, которое переливалось в стихи:
...И вот уже мы больше не олимы, Присвоен новый титул - ватики, Положено по рангу быть счастливым, И выть не подобает от тоски. Но сердце озирается пугливо И стиснуто по-прежнему в тиски, И заменить берёзы на оливы Сны не хотят, всем Фрейдам вопреки...
Или это: ...Я сиделец на собственной тризне, Опустевший навеки вокзал... Не заметил в погоне за жизнью, Как от юности в старость вбежал.
Меня сейчас дико мучает совесть, что мало уделял ему внимания, редко перезванивались, ещё реже виделись. А он и Оля, его жена, всё болели, болели, болели... Держались они благодаря глубокой, обоюдной любви.
...Страшнее смерти в жизни лишь одно: Когда любить до смерти не дано...
Они мучительно держались за свои воспоминания и безумно тосковали по своему прошлому:
...Со старостью уже почти поладив, Всё ж не могу смириться до сих пор, Что не вернуть ни наших крымских гор, Ни Черноморской тёмно-синей глади, Ни тех ночей, что были как мгновенье, Ни жарких губ, ни раскалённых тел, Ни шёпотов безумных перестрел... Нам дал Творец своё благословенье,,,
И мне понятно, что смерть Ольги не могла не сломить Бориса. Она звала его. А он рвался к ней. Последние три недели, лёжа в больнице без сознания, иногда, на несколько минут приходя в себя, он бормотал из последних сил что-то вроде: " Оставьте меня...Отпустите... Оставьте..." И он добился своего: их могилы рядом.
...Распродан мир по бросовой цене, Сошла с орбиты мазохист - планета, Как будто всё приснилось Сатане. Век гибели веков. Век рушенья Завета, Я в это время жил. И жило всё во мне. "Блажен, кто посетил..." Спасибо, Жизнь, за это.
Наверное, прекрасно, что они с Олей в жизни встретились, но очень больно и обидно, что мы их потеряли. Невольно вспоминаются ещё две строчки из стихов Бориса:
Какая издёвка - "счастливая старость" Какое кощунство - "красивая смерть".
Александр Каневский
Comentarios