В квартире, в зале, висели два фотопортрета, выполненные на пластиковых тарелках. Он и Она Богомоловы. Борька, Богомолов-внук, уже давно привык к этим образам и творил свои детские шалости под ними без всякого замирания сердца. Что редко для вдовьих домов, тут культа Богомолова-старшего не наблюдалось. Борька знал, что Он погиб на войне. А кто не погиб? Мало кто. Вот и мамины братья не пришли с войны. То ж была война! У-у! Но про маминых братьев нет дня, чтобы Бабуля не тужила, а Богомолова о своём муже никогда не вспоминала, Борька о нём и не слышал. Дом держала в строгости — пришли клиентки (она была портнихой): «Закройся в спальне и выйдешь по моему зову». Однажды Борьке так приспичило, а уборная в коридоре через зал, что надул в банку и вылил в окно. Стыдоба, а что делать? Клиентки! Или бисквит в печи. «Штил!!! Пирог спит!» И Борька замирал в самых неподходящих местах: зимой в прихожей, со спущенным на локти пальто и содранной с головы ушанкой в руках, летом весь потный в проёме кухни, на пути к крану с вожделенной водой. Богомолова не могла быть Бабулей, сколько ни старалась. То, что удавалось Бабуле без труда, не шло к Богомоловой даже ценой ухищрений. И костюм сшила Борьке к Первомаю, и баловала всякими кулинарными изысками. Одно кисло-сладкое жаркое чего стоило. Когда Борька уплетал его за обе щеки, набитые разбухшими в подливе латкес, ему казалось ещё чуть-чуть, чуть-чуть этого чудесного мяса или подливы, или штруделя на закуску и всё. Полюбит как надо. Как Бабулю. Правда, вслед за последним куском и с первой отрыжкой эта шальная мысль улетучивалась. Нет, Борькина любовь не покупается за кисло-сладкое жаркое, надо добавить ещё что-то. Но что, ни Она, ни Борька не знали.
А Бабуля просто рассказывала. Подаст пустую жаренную картошку, ну, или ладно, залитую яйцом, сядет рядом, и делится: «Ой, я фильм недавно по телевизору видела. Такой забавный!» — сама смеётся, глаза довольные, большой нос нависает над раздвинутым хихиканьем ртом, прикрывая недочёт в передних зубах. Потом выясняется, что и фильм не смешной, снят бог знает когда, да и транслировался давно, но так хорошо было выслушать его от Бабули. Это уже был не тот. Другой. Её фильм.
Потом беда. Тяжёлый развод Богомоловых-средних со взаимными упрёками, склоками и слезами. С Борькой в квартире теперь Бабуля, в жильё которой переехали Богомолова с сыном и тарелками, снятыми со стены зала. Теперь и квартира стала другая. Не та. Не богомоловская. Без замираний и минут тишины, но и без кисло-сладкого.
Годы. Нет Бабули, ушла Богомолова, за ней отец. Борька уже не Борька, а Бо́рис. Так и не удосужился побыть Борисом Михайловичем. Там, куда он рванул при первой возможности, отчество не в ходу. В Израиле обосновались и родственники Миши Богомолова-отца. Однажды его двоюродный брат, старше того на несколько лет и помнивший военную пору, рассказал Боре такую историю:
«Мы эвакуировались неорганизованно. Кто-то успел в Среднюю Азию раньше, с вывезенными из города предприятиями, кое-как устроился и слал весточки остальным, а те весточки, бывало, и доходили. Больше других звали родственники из Ташкента. Катились мы к Ташкенту через весь Донбасс. Потом Сталинград. Под Сталинградом сделали остановку. Твоя бабушка родила третьего сына. Старшим — Лёне было шесть, а твоему отцу, Мише, три. Деда твоего мобилизовали на трудовой фронт. На войну не призывали — страдал от язвы желудка. Уже рыли окопы в степи, вот и он тоже рыл. Богомоловых приютили в одном хуторе, а нам там места не нашлось, остановились в следующем. Со временем узнали, что твоей бабушке тяжело приходится. Одна с детьми. Муж которую неделю на окопах. Кто-то её видел всю осунувшуюся, да и дети — кожа да кости. Но кому тогда было легко и сытно? Не могли помочь. Далеко, все заняты, и лишнего куска хлеба ни у кого не было. Однажды, не знаю сколько времени прошло, месяца два-три, въехала к нам во двор подвода, а в ней Бэрэл, твой дед, тебя в честь него назвали. На последнем издыхании. Дно подводы всё в крови. С него натекло. Язвенное кровотечение. Пока на землю спустили, он и неживой уже. Мы похоронили. Потом подводу оттирали. Возчик рассказал: «Были у жены его, она вышла с дитём на руках, крикнула на старших, чтобы из дому не высовывались, и велела мне дальше ехать. К вам. Мол, вы ему поможете, а ей нечем. Видел, губу сильно прикусила, а ни слезинки». Дальше разделились. Войну пережили: она в Чимкенте, мы в Ташкенте. После войны вернулись. Уж не думали, что всех троих вытянет, а она смогла. Правда, там, в Чимкенте, Мишу в детский дом отдала, но тогда интернатов не было. Два года он в детдоме провёл. Потом забрала и вернулась в Днепропетровск. Вырастила парней. Ты же помнишь, какой она портнихой была — очередь на год вперёд. Это она в эвакуации научилась. Ты должен понимать, она тогда сделала выбор, на который не каждая бы решилась. И я считаю, это спасло Богомоловых. Тебя в том числе. А ты думай как хочешь».
08.09.24
Comments