УРОКИ БЛАГОРОДСТВА Неверно, что за любой проступок ребенок должен быть непременно наказан. Иногда отсутствие наказания за явный проступок, правда, совершенный неумышленно, воздействует гораздо сильнее. Вот история из моего детства. Моему младшему брату Грише исполнилось 5 лет. У нас с ним разница почти в 8 лет, то есть шел мне тогда 13-ый год. Мама позвала на день рождения знакомых малышей, приготовила сладкий стол: чай, клюквенный морс, домашний пирог, карамельки. В то время ни телевизора, ни видика, ни компьютера, ни DVD еще не было; мультики и киносказки шли в кинотеатре на утреннем сеансе по воскресеньям и праздникам, и, поскольку желающих всегда было много, попасть на них не всегда удавалось. Моим сокровищем и гордостью был фильмоскоп с огромной – больше трехсот - коллекцией диафильмов. Я решил показать гостям свои любимые сказки. В качестве экрана использовалась обычно беленая стенка. Чтоб сделать экран побольше, я решил подвинуть стоящий у стены буфет. Буфет был со съемным верхом. Об этом я, конечно, не подумал. Нажав плечом на верхнюю половину, я ее уронил с основания. При этом никто из гостей, слава Богу, не пострадал, но вся находившаяся в буфете лучшая посуда – хрусталь и фарфор, то немногое, что скопили родители за долгие годы на свою скудную зарплату (папа - учитель, мама – медсестра) было разбито. Мама только охнула и молча собрала осколки. Даже диафильмы нам разрешили посмотреть, чтобы не огорчать гостей. После их ухода, меня не только не наказали, но даже не отругали, и никогда потом мне об этой истории не напоминали. Я думаю, что мне было бы гораздо легче, если бы я был тогда наказан: получил по заслугам и забыл, а так – помню до сих пор.
МОЛОКО Это было в 1955-м году. Мне было 7 с половиной лет. Я учился в первом классе. Жили мы в бараке на улице Победы. В бараке было 4 секции. В каждой секции было по 3 комнаты, в которых жило по семье, и общая кухня с большой плитой. Плиты и печи отапливались углем. Воду нужно было носить с колонки, находившейся метров за 200 от барака. Холодный и вонючий туалет типа «люфт» находился в тамбуре. Я все время боялся провалиться в дырку. Ночью для малых нужд пользовались горшком. Наружные двери открывались внутрь, иначе после пурги из барака не выйти. Зимой бараки заносило по самые крыши, и ребятня каталась с крыш на санках. В апреле у меня родился братик. Апрель в Воркуте – это еще зима с морозами и пургами. Правда, полярная ночь в это время уже заканчивается и световой день достаточно длинен. У меня появилась новая домашняя обязанность – ходить в магазин за молоком. Молочный магазин находился почти в километре от дома, ну, может быть, в метрах восьмистах. Однажды была оттепель, а потом подморозило, и был сильный гололед. На обратном пути из молочного магазина я поскользнулся, упал, и все молоко пролил на себя. Оно на мне тут же обледенело. Дома отец укоризненно покачал головой, заставил переодеться, выдал мне новые деньги и снова послал за молоком. На обратном пути я снова упал и опять пролил молоко. Отец снова дал мне денег и опять послал за молоком. Он сказал, что человек должен отвечать за порученное ему дело и доводить его до конца. И мама не возражала. И в третий раз я упал на том же месте и пролил молоко. Сижу на льду и плачу. Ко мне подошел какой-то мужчина и спросил: «Ты не ушибся?» Я ответил, что нет. Он помог мне подняться и спросил, почему тогда я плачу. Я ему объяснил, что уже 3-й раз пролил молоко, а оно нужно для маленького братика, и денег у меня нет, и я не знаю, как мне идти домой с пустым бидоном, потому что человек должен отвечать за порученное ему дело и доводить его до конца... Он сказал: «Не плачь», и дал мне денег на молоко. И вот, когда я снова возвращался с молоком, я опять упал, но бидон держал уже на вытянутой руке, и молоко все-таки не пролил и донес до дома. Вот такая история. Вроде, ничего в ней нет особенного. Почему же я больше полувека храню ее в своей памяти?
«Индейский еврей» Воркута – известный «Вавилон». Более сотни разных национальностей мирно уживаются в нашем городе. Кому как не нам – скоропомощникам это лучше видно. Но в годы моего детства национальная пестрота была еще ярче: много было чехов, поляков, китайцев, был даже негр – работал музыкантом в ресторане. Все – жертвы сталинских репрессий. Одну очень смешную историю рассказал мне когда-то ныне покойный отец. Освободился из заключения один еврей. При заполнении анкет на получение паспорта написал он в пятой графе – национальность «иудей». Паспортистка – коми ни о каких иудеях слыхом не слыхивала, слово прочитала как «индей», не слишком удивившись, так как за время работы ей уже пришлось столкнуться с разными диковинными нациями, и так и записала в паспорте – «индей». Освобожденный «индеем» быть не захотел и от такого паспорта категорически отказался, требуя или исправить запись или выдать ему другой паспорт, где будет написано правильно. Известно, что исправления записей в паспортах не допускаются. Скандал! Времена суровые. За загубленный документ не долго и самой за колючую проволоку угодить. Что делать? Все же нашелся компромисс. Уговорили согласиться на запись «индейский еврей». Наверное, он во всем мире один такой!
…
Вы простите меня, простите.
На сердечную ласку скуп я.
И нечасто пишу вам письма,
Хоть частенько о вас тоскую.
Вы просите. Мне просто трудно –
И неласковый я, и скрытный.
Вы прочтите однажды утром,
Как открытье, мою открытку.
Ощутите сыновью верность
Сквозь корявую грубость строчек.
Я ужасно плохой, наверно,
Но поверьте – люблю вас очень.
Не умею писем писать я.
Разве сердце в конверты втиснуть?
Буквы – словно гвозди Распятья:
«Вы простите меня, простите!»
…
Я отца с днём рожденья поздравить забыл.
И не то, чтоб я даты не помнил.
Просто день суетою меня закрутил,
Повседневностью дел переполнил.
А прошло 20 дней, и не стало отца.
В горьких жгучих слезах лицо мамы.
Может, это и было началом конца,
Когда я не послал телеграммы.
Эта мысль по ночам не даёт мне уснуть,
Навалилась тяжёлою ношей.
Будь внимательней я, будь я чутче чуть-чуть,
Может, он много лет ещё б прожил.
Завещал он мне слова коротеньких два.
Для меня они – вечная Мекка.
Неизменно со мною простые слова
Завещания: «БУДЬ ЧЕЛОВЕКОМ!»
...
Разве воспевали дети декабристов
Каторгу своих отцов?
А я за этот край под снегом серебристым.
Жизнь отдать готов.
Мне бы не Орфеем сладкоречивым,
Иеремией неистовым стать.
А для меня земля эта красива –
Глаз не оторвать!
Меня наполняет особою силой
Стучащая в окно пурга.
Мне Воркута отцовской могилой
Трижды дорога.
Можно быть счастливым и гордым
Тем, что довелось нам
Связать свою жизнь с Заполярным городом –
Памятником отцам.
НЕЗАБУДКИ
У отца на могиле
Незабудки цветут.
А ведь их не садили –
Сами выросли тут.
А садили безвинных.
Мой отец в их числе.
Сколько без домовин их
В этой стылой земле?
Только, думаю, это
Всё совсем неспроста.
Их привет с того света
Принимай, Воркута.
Те цветы не простые –
Небесного цвета
Шлют нам души святые
В Заполярное лето.
Тундра вся в незабудках,
Вся в цветах голубых.
Те цветы просят будто:
- Не забудьте про них!
Comments