top of page

НАТАЛЬЯ ЛАНГЕ из ХАИМА ГУРЕВИЧА (вольный перевод с идиш).

Фото автора: Хелен ЛимоноваХелен Лимонова

СВЯЩЕННОЙ ПАМЯТИ

УНИЧТОЖЕННЫХ ЕВРЕЕВ СТАРОБИНА!

О, красавицы наши, Ханы, Леечки, Итки,

Неужели забыли, как поют «Маргаритки»?

Переулки пусты… и местечки полесья…

Баловницы, где вы?! Баси, Сары и Геси…

Рожь без вас… Не слышны ни клейзморим, ни свадьбы…

Белоснежные фартучки мне отыскать бы…

Эй, танцоры, не прячьтесь! Шерл еврейский спляшите!

Чтобы стёкла звенели от счастья, – спешите!

Интерьеры запляшут лихо так, как лезгинку!

Даже стулья станцуют, выгнув тонкие спинки.

… На причале затишье. Лодки где-то пропали…

«Баркаролу» в «гондолах» мы давно не слыхали.

Музыканты оркестров, не хвалитесь особенно,

Вы «Венгерку» сыграйте скорей для Старобина.

Патриархи – извозчики! Где вы? Скажите, кто знает?!

Пассажиры заждались, от тоски кони стойла сгрызают.

Столько лет после бойни… над могильной холодной плитою,

Как надгробие их я безмолвно застыл сиротою.


БОТИНОЧКИ

Поздней ночью, когда сны баюкают внучку мою, –

Я ботиночки чищу, так внучку свою я люблю.

Это – хобби, до блеска начистить ботинки, поверь.

В первоклассных салонах их можно представить теперь.

Поздней ночью, когда сны баюкают внучку мою, –

Я ботиночки чищу, так внучку свою я люблю.

И какие забавы я выдумал, сердце моё,

Как цыплят я в подоле качаю ботинки её.

И под лампой верчу, так и этак. Теперь, например,

Словно в зеркале в них отразился легко интерьер.

Осторожно вас, в ванную, я опускаю. Молчу…

Очарован! С утятами в речке сравнить вас хочу.

… Только памяти ветер фантазий осколки унёс,

Точно хрупкая ваза сломала хрусталь об утёс.

Вижу гору ботинок, оставшихся после детей,

Что сгорели в печах… Лагерь смерти… Уж не до затей.

Хлад Освенцима… Ужас сковал моё тело в момент.

Тут фашисты-врачи начинали свой эксперимент.

И ботинок гора мне напомнит кошмары из снов, –

Пирамиду из маленьких, детских, ой-вэй, черепов…

Я беспомощен, Бог мой, с ума я схожу в этот миг.

Слышу, дети кричат, и из дыма доносится крик.

… Вдруг покажется мне, – кто-то, внучку пытаясь украсть,

К ней подходит… Беда с ней случится! Какая напасть!

Вот дрожащей рукой я открыл в спальню дверь, сгоряча.

Баловница там спит. Сладкий сон прикорнул у плеча.

Я напрасно, горюя, ворвался испуганный к ней.

Ангелочки кружат, охраняя сон внучки моей.


ПОКА МОЕ СЕРДЦЕ БЬЕТСЯ…

В микрорайон тот, в этот поздний час

Никто не приглашал. Вела тревога.

По улицам пустым текла дорога,

И суетился пригород меж нас,

С причудами, с дубравой, с Молдаванкой.

… Япончика уж нет и Бени Крика…

Душа болит своим безмолвным криком…

И память ворожит мне, как цыганка.

…Заводик известковый недалёко.

Стоит домишко, ставни чуть раскосы.

Вот Суламифь моя. Глаза и косы…

Стоит у дома с мамой невысокой.

… Враги ворвались, мать в колодец бросив.

К хвостам коней привязанные косы

Моей любимой… А в глазах вопросы:

«За что???» И… тело, брошенное оземь,

Поволокли к удушливым вагонам.

В Майданек гнали, чтоб в печах ослепла,

Чтоб от неё осталась горстка пепла…

Свидетели немые – только клёны.

… В микрорайон тот в этот поздний час

Никто не приглашал и не попросит.

Где б ни был я, меня сюда заносит.

Пока жив сердца стук, – я помню вас.


ЕЩЕ ПРАЗДНИКИ БУДУТ…

Ох, ты, цыган седой, уговаривать не заставляй,

Забеги лучше в гости, пока там буран за окном.

В эту злую погоду посидим с тобой вместе. Давай,

Все проблемы залечим лекарством отменным, – вином.

Мы беседовать будем, друг друга сердечно поняв.

Ты не знаешь, как близок ты мне, друг мой, цыган седой.

В старой шляпе, не модной, сидеть будешь рядом. А я

Вспомню годы гражданской войны, что стоят за спиной.

Там, где в пламени грустно белорусские сосны звенят,

А из медных стволов колокольного звука прибой,

Нам в фургонах мелодии те же родные звучат.

Так похожи они. Их нам матери пели с тобой.

На полесских лугах наши деды пасли лошадей

И печёной картошкой делились они у костра.

Подгоревшие бороды гладя, как старый пырей,

Отдыхали в тиши, под опёкой дурманящих трав.

А отцы наши в Слуцке, хоть кто-то глядел, точно сыч,

Руки жали друг другу на конном базаре не раз.

Из одной медной кружки пили терпкий крутой магарыч,

И гуляли отменно, запорожцев напомнив сейчас.

… Наших братьев курчавых и свет-чернооких сестёр

Гнали в печи Освенцима рядом по улице той…

И священный их пепел сгребали. И плакал костёр…

Стали пеплом одним за оплаканной нами чертой…

А у нас так похожи зигзаги всех кардиограмм,

Свет нам дарит одна негасимая веры звезда.

Будет праздник на улице нашей, мы выпьем сто грамм,

Приходи, старый цыган, из прошлого снова сюда…


ВЕРНОЕ СЕРДЦЕ, НЕ ШАЛИ…

Верное сердце! А, ну, успокойся, дружище,

Ведь ничего не случилось. Волнуешься зря!

В грозные годы кровавой войны, в пепелище,

Стойким ты было, ничто не сломило тебя.

Пламя возмездья в твоей глубине бушевало.

Шли мы в атаку. Мне выстоять ты помогло.

Поступь последняя братьев убитых… Качало

Землю. Ты не разорвалось… жило…

Ну, а сейчас всё, как будто, в ажуре. Достоин

И безмятежен мой берег. Нет чёрных котов,

Перебежавших дорогу. Я, вроде, спокоен, -

Ты выбиваешь из ритма, да из берегов…

Так тарахтишь ошалело, что кардиограммы

Хуже и хуже. Чтоб старый мотор не заглох…

Хочешь сыграть со мной шутку, – последнюю драму?!

Сердце, спокойно! Ведь мир наш не так уж и плох!

111 просмотров1 комментарий

Недавние посты

Смотреть все

Я мечтал

Меняю

1 comentário


"Священной памяти уничтоженных евреев Старобина" - потрясающе! Оголённый нерв!

Респект автору!

Curtir
bottom of page