Совсем недавно, разбирая свои бесчисленные папки с записями и разными заметками, я выронил из одной несколько листов. Страницы дневника, который я вёл практически начиная с самого первого месяца жизни в Израиле. Спустя более четверти века, как волнующе читать эти фрагменты некогда составлявшие начало жизни в практически незнакомой тогда ещё стране. Ну, вот хотя бы отсюда. «Сегодня исполняется почти год со дня нашего приезда в Израиль. Можно подвести некоторые итоги. Итак, что в плюсе. Немного говорю на самом легком иврите. Приобрел много замечательных друзей – уроженцев страны. Занимаюсь на курсах компьютерной графики института «Сиван». Записались на строительство квартиры в Рош–Аин. Это район Петах-Тиквы. Вот, пожалуй, и все. Не густо. Что в минусе? Нет постоянной и квалифицированной работы. И это перечеркивает все написанное выше. Точнее всё написанное пытается перечеркнуть начавшаяся война в Персидском заливе. Такой же репатриант, как и я, Фима смотрит в небо и грозит кулаком. Фима работал фрезеровщиком какого-то военного завода в СССР. «Нарезал их на свою голову!» сокрушается он о бомбах, о «скадах», иногда падающих нам действительно на головы. Как бы там ни было ожидание широкомасштабной войны, о которой только и говорили, нисколько не мешало нам в те напряженные дни радоваться вещам самым обычным. Неизменному фонтану, например. Сегодня его уже нет. Я помню, как он ежедневно сиял на солнце тысячами брызг. Упругие и неровные струи били высоко в небо, тянулись к нему, но, в конце концов, ломались и падали на плиты каньона. У фонтана каждое утро я встречал девушку. Она была уборщица супермаркета, такой же работницей, как и я. В короткие минуты перерыва она сидела, смотрела на фонтан и слушала беспрестанные всплески воды.
- Привет! – сказал я ей, когда она впервые вышла на белые мраморные плиты каньона. На ней был синий фирменный комбинезон и такая же синяя шапочка.
- Привет, - кивнула головой она, держа в руках швабру с белой еще не тронутой грязью тряпкой. Наши утренние смены неизменно начинались с уборки вокруг фонтана. Я заправлял водой свой громоздкий агрегат - механическую машину для мытья полов и вперед. Машина, как улитка начинала медленно ползти по дороге, слизывая пыль и мусор. А девушка терла кафель с противоположной стороны каньона, успевая по пути менять в круглых, мусорных урнах вчерашние, целлофановые пакеты.
- Как тебя зовут? - спросил я её, когда совершив один виток вокруг каньона, поравнялся с ней на подступах к фонтану.
- Маргарита, - она выжала тряпку. - А вас? – спросила она. Мне неожиданно захотелось разыграть ее и я, улыбаясь, назвался Мастером.
- Мастер? - вскинула она брови. - Слава богу, что не Берлиоз.
На следующем витке уже она остановила меня:
- Можно на ты?
- Запросто, - я выключил машину и потянулся за сигаретами.
-Традиционный вопрос. Сколько лет ты в стране?
-Меньше года. Чувствую себя здесь хорошо, несмотря на воздушные тревоги. -Ты прав - согласилась она. – Есть тревоги серьезнее воздушных. От них не спрячешься, противогаз не поможет.
- Что ты имеешь в виду?- простодушно спросил я. Она не ответила лихорадочно заводила по полу шваброй и продолжила уборку. На третьем витке она сказала мне, что чувствует себя, как в изгнании, а потому рассчитывает скоро улететь из страны. Я не успел ничего спросить её, она меня опередила.
- Работа тебя эта устраивает? Меня нет! С остервенением бросила тряпку на швабру и яростно продолжила тереть мраморные плиты. Мне тогда казалось, что мы с каждым виражом все ближе и ближе приближались друг к другу, рассказывая что-то из прежней и нынешней жизни. С каждым витком, с каждым кругом все более и более сближались. Сами того не замечая проникались доверием друг к другу. Каждая последняя, коротенькая встреча радовала ожиданием следующей. Но неожиданно Маргарита исчезла. Внезапно появилась и внезапно исчезла. В каньоне среди уборщиков прошел слух, что кто-то видел её в каком-то христианском монастыре, высоко в горах под Иерусалимом. «Подалась в монашки» говорили про неё. Потом сказали, что она на Кипре, что живет в Лимассоле, что работает врачом. «Пусть её там никогда не будут волновать воздушные тревоги», - подумал я. И тут же о себе. «Что толку от перемены мест, если ты повсюду тащишь самого себя?» Но вот снова листок из дневника. « К концу работы узнали, что недавно был уволен последний араб, подметавший «Шекем». Мы, стало быть, вместо них. Хозяин платит нам на полтора шекеля больше. Мы ему дороже, ближе! Уважает! Когда моего трехлетнего сына знакомые спрашивают, кем работает его папа, он с гордостью отвечает «менаэль матате», хозяин швабры, то есть. Илюша не сочиняет. Каждое утро я сбегаю по крутой лестнице вниз, в подсобку супермаркета. А на улице ко мне обращается продавец в газетном киоске: «Если ты читаешь иврит по слогам, так я тебе дам газету «Маарив» за прошлую неделю. Дам бесплатно». Щедрый, наивный киоскер, спасибо тебе! А хоть бы и за деньги! Тут просто без комментариев. Иврит мой не даёт никаких шансов читать местную прессу. Едва только стал примитивно говорить. К трем часам в супермаркет заходит за мной моя семья, моя «мишпаха. Сын вырывает у меня из рук швабру. Неровно водит по мраморным плитам. «Помощник делает первые шаги! – смеются вокруг». Сегодня Илья уверенно шагает по стране. Закончил гимназию. Думает, какого цвета военную пилотку будет с гордостью носить. Мечтает только о боевых войсках! Все у него в жизни, уверен, состоится. Я же прошу у Господа одного: благоденствия и процветания для маленького своего государства, чтобы поскорей закончилось военное противостояние у родных берегов. Что касается благополучия личного, то вспоминается известная пословица в устах народа, звучащая так: «Лучше синица в небе, чем утка под кроватью». Вчера тремпом возвращался домой. Взял меня в машину человек средних лет, говорящий по-русски. Толкнул пальцем кассету в приемнике и, что я слышу! «Песняры» поют! «В мокром саду осень забыла рваный платок желтой травы…». Мы, два давнишних земляка, катили в машине и прекрасно себя чувствовали среди обволакивающего иврита и новых прогнозов о нынешней войне. Ехали среди хамсина, который обжигал нас песком и зноем горячего ветра. Он не мешал нам слушать забытые тут родные мелодии.
«Видятся мне белые вербы, слышится мне звон тишины. Было бы все проще наверно, за полчаса до весны».
-А вы знаете, - поймал я его улыбающийся взгляд в зеркальце заднего вида, - почему особенно дорога мне эта песня? Потому что в страну я репатриировался за полчаса до весны. Вот так вот! В последний день февраля 1988 года. И никакой ностальгии у меня нет ни по белой вербе, ни тем более по белой березе. Вот только тишина у нас здесь бывает особенно звенящая. Вы не находите? - спросил он меня, когда я уже приехал и выходил из машины. -Так бывает, - сказал я ему. - Так всегда бывает за полчаса до весны. Обязательно весны, а не войны.
Мы пожали друг другу руки и машина с моим новым знакомым умчалась. Вспоминаю про вычитанный где-то печальный эпизод из жизни одного святого мученика. Когда ему отсекли голову, он взял ее в руки и пронес более двадцати метров! Городская толпа была в шоке. Но на одного старого еврея – парикмахера, наблюдавшего за казнью из окна своей цирюльни, это не произвело сильного впечатления. Он только пожал плечами: «Подумаешь, - сказал парикмахер, - азохен вэй! Трудным всегда бывает только первый шаг». Как быстро пролетели 25 лет проживания в Израиле! Так быстро, что я даже не заметил, что по-прежнему продолжаю думать только по-русски. Но это нисколько не мешает мне радоваться следующему факту - когда возвращаясь домой из зарубежной поездки я слышу родной иврит в каком-нибудь терминале аэропорта Амстердама или Чикаго, или того же Санк-Петербурга.
«Какое удовольствие, какая радость, - думаю я, - через 8-10 часов увидеть под крылом самолета кромку Средиземного моря, утыканную рассыпанным жемчугом, огнями своей страны».
Заканчивая это воспоминание о начале жизни в Израиле, я с удовольствием приведу слова писателя Михаила Веллера: «Израиль - слишком неправильная страна, потому что нигде больше так не ценят человеческую жизнь». Дай Бог! Пусть человеческая жизнь на этом горячем клочке земли не заканчивается, не замирает никогда. Амен!
Comentarios