Рассказ
– Ку-ку, Люська, а ку-ку! Ищи меня! – доносилось снизу, с огородных грядок, где росли фасоль и горошек.
– И-и-ду-у и-ис-ка-ать! – на бегу отвечала малышка, слетая вприпрыжку по узкой крутой тропке к огороду от низенькой хатки, в которой жила её тётушка Белла с мужем и двумя сыновьями.
Это младший из них, Эльчик, прятался сейчас в кустах гороха, заодно набивая карманы сладкими молоденькими стручками. Обычно его строгая мамаша не разрешала своим мальчишкам Шурику и Эльчику срывать раньше времени тонкое прозрачное лакомство: пусть хоть горошины вызреют! Но когда в гости приходила её маленькая племянница, да не приходила, а вплывала на плечах высокого своего отца, младшего брата хозяйки дома – все запреты снимались!
Вот и сегодня, в солнечное воскресное утро, родители Люськи вместе с дочкой пришли поздравить Эльчика: через неделю, двадцать девятого июня, парню стукнет пять лет!
– Первая пятилетка выполнена!– дядя Илья подбросил кверху смуглого, белозубого мальчугана, а тётя вручила ему подарок – костюм – «матроску», сшитый ею из тёмно-синей шерсти, с белыми полосками на воротнике, манжетах и на маленьком галстуке.
– Ты же знаешь, сестрёнка, что я на военных учениях… В следующее воскресенье не отпустят. Вот мы с Асей и Люсей к вам сегодня и нагрянули. Два часа назад я приехал из части на «хлебной» машине…
– Он и завтракать дома не стал: только в речке искупался, переоделся, дочь на плечи – и к тебе – смеясь, рассказывала его жена.
– Так к обеду надо же быть в части, на той же машине и отправлюсь!
– Ой, молодцы! Как же я вам рада! – звонко чмокала их Белла. – Вот только хозяина моего нет дома! Повёз спозаранку свои горшки-глечики по сёлам продавать: на рынке нынче гончаров много. И когда он домой вернётся – Бог весть… Но мы его ждать будем прямо за накрытым столом!
Отец мальчиков, Натан, был искусным гончаром. Его изделия пользовались большим спросом, особенно в деревне, куда городские товары – чугунки да кастрюли – доходили с большим трудом. А глиняные горшки и кувшины всегда были под рукой. В крайнем случае можно было забежать в гончарню и там же купить у артельщиков взамен разбитого – новый горшок. Но Натан был уже признанным мастером: его изделия ещё и украшали небогатые украинские и еврейские жилища. На полках у тётушки красовались макитры, полумиски, глечики, куманцы и кухлики, поблёскивая на солнце разными оттенками полива и обжига – от золотисто-коричневого до изумрудно-зелёного…
– Ну, что, детвора, где будем завтракать – в хате или под яблоней? – хитро прищурился Люськин отец, заранее зная ответ.
– Под яблоней! Под яблоней! – закричали малыши, прыгая друг перед другом на одной ножке.
А Шурик, старший, уже нёс с огорода в одной руке охапку чубатой молодой редиски, в другой – длинные перья зелёного лука. Эльчик, пыхтя и переваливаясь, тянул в палисадник под яблоню скамейки. Стол там был вкопан, и его покрывала вышитой заштопанной скатёркой улыбчивая Люсина мама Ася, напевая любимую «Еврейскую, комсомольскую»:
У рыбалки, у реки
Тянут сети рыбаки,
Тянут сети, напевая
И не ведая тоски…
– Хозяюшка ты моя! – тихо и ласково вдруг проговорил её муж. – Как же я по тебе соскучился!..
Он стоял, прислонившись плечом к свежепобеленной стене дома, и не сводил с жены влюблённых глаз. В белом льняном платье, вышитом украинским орнаментом по подолу, у горловины и на пышных коротких рукавах, черноволосая Ася в свои двадцать семь была такой же красивой и счастливой, как и пять лет назад на их свадьбе. Хоть не было у них до сих пор своего угла и жили они «в приймах» у его средней сестры, всем они казались молодожёнами…
Вот его Асенька быстро и ловко покрошила в глиняный полумисок вымытую редиску и перебранные пёрышки ярко-зелёного лука, посолила их крупной серой солью и полила свежей, только что снятой с глечика сметаной. Рядом Шурка послушно складывал на блюдо молоденькие пупырчатые огурчики вместе с веточками душистого укропа. А хозяйка уже несла большую сковороду с шкворчащей оранжевой яичницей и телячьими кишечками, начинёнными гречневой кашей и гусиными выжарками. Когда же в центре стола появился глубокий полумисок, полный первой, молоденькой отварной «бульбочки», посыпанной петрушкой и чесночком, все подхватили Асину песенку:
Больше дела – меньше слов,
Вот каков у нас улов…
– Ох и праздник у нас сегодня! Везёт братану – два раза день рождения ему отметят! – завистливо протянул девятилетний Шурик.
Все засмеялись.
– А мне скоро четыре! – хвастливо заявила Люська.
– Вот малявка! – презрительно усмехнулся именинник и показал свои пальчики. – Вот пять – это я! А вот четыре – это ты!.. И не скоро тебе четыре – почти зимой! Видишь, какая ты малявка! – он прижал большой палец к пухлой ладошке.
– А это что такое? – вступился за «малявку» старший брат, указывая на бугорки на ладошках у Эльчика рядом с мизинцами. – Разве это пять?..
– Ма-ам! Шурка опять дразнится! – Эльчик уткнулся в материн подол, готовясь зареветь: он не любил, когда ему напоминали, что он родилсяс шестью пальчиками, которые сразу в роддоме и «оттяпали». Остались на память одни бугорки…
– Ну, вот! Я думал, ты уже большой – пять лет всё-таки! А ты ревёшь? – дядя вытер племяннику нос и усадил к себе на колени.
Люська не возражала: её в этом доме все любили, и она любила всех.
Но вот её папа взял в руку маленькую серебряную рюмочку с «вишнёвкой, такие же подняли и обе женщины.
– Лехаим, гости дорогие! Мира нам всем! – сказала хозяйка.
– Будь здоров, Эльчик, племянник мой славный! Расти большой и умный! – торжественно произнёс дядя. – А кем ты хочешь вырасти, сынок?
– Как ты. дядя, танкистом!
– А кто горшки будет лепить? – засмеялась его мать.
Эльчик, набив полный рот, только мотал головой.
… Взрослые, ещё смеясь, выкладывали друг дружке свои молодые, весёлые новости, когда дети разбежались кто куда. Шурка в клёп поиграть да в футбол погонять с мальчишками здесь же, рядом, за воротами. А малышня – вниз, к огороду, «пастись» на грядках с горошком.
– Ку-ку, Люська, ты где? Я тута! – вопил Эльчик, «оседлав» толстую суковатую палку.
Люська, спустившись с горки, вошла в прозрачную зелень и скрылась в ней с головой. Она любила тётушкин огород, такой большой, ухоженный, аккуратный, с влажными, иногда полными воды резорами – канавками между грядками. Вот фасоль, вьющаяся вверх по высоким тонким шестам, цветущая алыми и белыми цветами! Стройными рядами уходят вдаль эти шесты-тычки, будто конница мчится!..
Между рядами полно детских следов – это носится на своём деревянном «жеребчике» Эльчик и басит:
Мы красные кавалеристы, и про нас
Былинники речистые ведут рассказ…
Обычно Люська скачет следом, и они орут так, что на реке перепуганно гогочут гуси, а по соседству захлёбываются лаем собаки.
Веди, Будённый, нас смелее в бой!
Пусть гром гремит! Пускай пожар кругом!
Пожар кругом!..
Но сегодня почему-то не хотелось про «пожар кругом», да и Эльчик что-то примолк. Наверное, прячется где-то, чтоб испугать её…
Солнечные «зайчики» играли в жмурки-пряталки вместе с детьми, и такое нарядное, тихое, умиротворённое было это воскресное утро в маленьком полесском городке, отодвинутом от польской границы (теперь уже немецкой) совсем недавно, после присоединения Западной Украины…
…Девочка на цыпочках осторожно подбиралась к сидящему на корточках братишке, уминающему за обе щёки сладкие стручки, сначала ловко снимая с них прозрачные плёночки. Вот этого Люська не умела!.. Она просто жевала стручки и выплёвывала кашицу, отсосав из неё всё сладкое и нежное…
Малышка уже протянула руки к братику, чтобы закрыть ладошками его глаза, как вдруг сверху послышался нарастающий гул самолёта. И не одного… И не гул, а рокот, рев!.. Они летели низко, но не друг за дружкой, как обычно, а навстречу и по кругу, будто играя. Люська ясно видела на одном большую красную звезду, а те, что без звёзд, летели ему навстречу.
– Ура! Самолёты! Ура! – сорвался с места мальчуган и закружился, разводя руки «еропланом».
А Люська стояла в горохах, держа ладошку козырьком у глаз и удивляясь, что это за блестящие игрушки рассыпают эти быстро кружащиеся самолёты без звёзд.
– Дети! Домой! – это кричал Люсин папа. И было что-то в его голосе, заставившее Эльчика замолчать и поискать глазами мать на всякий случай…
Она стояла у тропинки в своём цветастом переднике и уже не казалась сынишке самой сильной, как прежде. Будто стала ниже ростом. А позади, вцепившись в плечо мужа, застыла тоненькая, темноволосая Ася. И обе, не отрываясь, смотрели в небо.
– Домой! – ещё суровее закричал дядя Илья.
Тогда Шурка скатился вниз и втащил на горку упирающихся и ревущих малышей…
За рекою, до которой было рукой подать, что-то ухало и бухало. И отовсюду стали слышны громкие крики женщин, в страхе зовущих детей.
А серебристые самолёты, как в танце, кружились над тяжёлым, синим, со звездой, но он, пролетая так низко. Что за стеклом кабины обозначился силуэт лётчика, как-то тянул и тянул, натужно гудя. И вдруг вспыхнул, полыхнул и стал скатываться по невидимой горе, оставляя за собой чёрный, дымом клубящийся след. Он упал недалеко, где-то за Варваровкой.
– Ой, Натан!– закричала тётушка, вспомнив о муже, с рассветом подавшемся в ту сторону на подводе своего друга.
Но он уже входил во двор с перекошенным от страданий лицом, прижимая к груди повисших на нём сынишек и горестно покачивая головой:
– Нет больше моего друга, Беллочка… Скосило его пулемётной очередью… И его, и лошадёнку… Всё там в поле осталось. А Эфроима я тащил на себе: думал выживет… Да где там…
– Бедная моя подружка, бедная Зелда! – плача приговаривала тётушка, а сама налила в тазик воды и подала мужу серый обмылок.
– А как же ты жив остался, дружище? – спросил потрясённый страшной вестью Илья.
– Да я просто спал между мешками с непроданным товаром! Проснулся не от выстрелов, а оттого, что стоим…
… На плечах отца Люська проделала обратный путь. Но теперь он шёл очень быстро, крепко прижимая к груди её ноги в сандаликах. Ася едва поспевала за ним.
– Держись крепче, доця!
Люська обеими руками обнимала отцовскую голову и вдыхала родной, неповторимый запах отцовских волос. Они пахли речкой и чуть-чуть бензином. Всю жизнь здесь мыли голову мягкой речной водой, и отец уже утром успел искупаться в реке, не заходя домой, когда его у моста высалил шофёр «хлебной» машины… А что пахнет бензином – так папа же танкист!..
Их обгоняли знакомые и незнакомые люди, торопясь в центр городка. Там, в сверике, возле трансформаторной будки, на столбе была укреплена новая чёрная «тарелка» – радиорепродуктор. Вокруг толпились люди. Неподалёку стояла машина, крытая брезентом. Шофёр ждал отца. Подхватив дочку под мышками, Илья снял её с плеч и передал жене. На секунду задержался, прижав обеих к груди…
– Сегодня, в четыре часа утра, без объявления войны фашистская Германия…
Выступал Молотов. Было двенадцать часов дня двадцать второго июня 1941 года.
Commentaires