Лидия Заяц - (1921 - 2019)

Биография:

Родилась в Днепропетровске. По профессии врач и литератор.

Закончила Днепропетровский медицинский институт и литературный институт имени А.М. Горького. Публиковалась с 1941 года в газетах и журналах Украины, России, Сибири и Кавказа. Участник Великой

Отечественной войны. Пошла добровольцем в госпиталь после третьего курса медицинского института. Ещё четверть века проработала в военном госпитале, уже после окончания мединститута.

Закончила и Литературный институт им. А.М. Горького (класс Льва Кассиля). Еще до войны Лидия занималась в литературной студии для подростков, которую вел Корней Иванович Чуковский, он ей и дал литературную путевку в жизнь. Но путь был долгий и непростой. Война, работа в военном госпитале. "Я помню, как в наш военно-полевой госпиталь привозили ночью по пять эшелонов раненых из Севастополя. Это был какой-то кромешный ад."

В Израиле с 1994 года. Публиковалась в газетах, альманахах и журналах Израиля. Издала 3 книжки для детей и 3 для взрослых, из них 2 в Израиле.

Член союза русскоязычных писателей Израиля.

За вклад в литературу о Второй Мировой войне удостоилась звания "Лауреат премии имени Виктора Некрасова".

Жила Гиватаеме.

* * *

Всё в этой жизни суетно и зыбко,

Но если, как спасительная нить,

Кому-нибудь нужна моя улыбка,

То это тоже повод, чтобы жить.

* * *

Я отдала и ненависти дань,

И дань любви, и дань многотерпенью,

А что осталось? – призрачная грань

Меж гибелью и недоразумением.

Удушье чую от засилья слов:

«Не надо всуе вспоминать о Боге», -

Когда, как зрелый плод, упасть готов

Весь род людской нечистому под ноги.

Быть может, богохульствую я зря

И уповать на Бога всё - же надо,

Но жить, негодованием горя,

И требовать за праведность награду?!

Не лучше ли самим судить себя

Таким судом, каким других мы судим

И помнить, негодуя и любя,

Что люди мы, и рядом с нами – люди?!

И если это знание придёт

И общие усилья не напрасны, –

Быть может самый лютый зверь поймёт,

Что зверем будь, а лютым быть опасно.

Котелок

Живем солидно: есть набор кастрюль - Лазурные от мала до велика. Стоят на полке чинно, как патруль, Подставив грудь игриво солнца бликам. А среди них - солдатский котелок. Ему, как видно, здесь стоять неловко: Помят его видавший виды бок, Следы осколков, как татуировка. В огне боев он был с отцом всегда И вместе с ним прошел дорог немало. На нем, как орден, выжжена звезда, Под ней - отцовские инициалы. Когда отец принес его с войны, Он нам служил единственной посудой: В нем суп варили и пекли блины, Над ним дышали паром от простуды… Теперь у нас - обилие кастрюль, Нашествие сияющей лазури. И глядя в эту ясную лазурь, Не думаешь о мир потрясшей буре. Об этом помнит отслуживший срок Солдатский почерневший котелок.

Солдатам ЦАХАЛа

Цейлоны* расцвели в аллеях Тель-Авива

И мир сиренев стал, и город не узнать!

Соцветия плывут в безветрии ленивом,

Роняя на сердца покоя благодать.

А за углом – война. В огонь идут солдаты:

То наши сыновья и дочери идут.

И, словно осудив, молчание набата,

Цейлоны им во след неистово цветут.

*Цейлоны – народное название дерева якаранга.

Осень в Тель-Авиве.

А в Тель-Авиве осенью весна.

Нет – не красна, - зелёно-золотистая!

А небо – ярко-синее и чистое, -

Пронизанная солнцем глубина.

И от жары от летней очумевшие,

Пришли в себя деревья и цветы.

В садах, в лесах приободрились лешие,

Русалки в водах серебрят хвосты.

А куст алое – верный страж у дома,

Целитель наш и добрый наш сосед,

Колючей, ржавой проволоки комом,

Глядевший грустно летом нам вослед,

Зазеленел вдруг ярко и счастливо -

В колючках мягких, - сочный и густой, -

Чтоб любовались древние оливы

Его задорной, свежей красотой.

***

На малом пятачке ульпана

Для единенья собрались,

Послав своих детей, все страны.

Все страны! Только оглянись:

Нет, нет, не все здесь - иудеи;

Нет, нет, не все здесь – бедняки!

Ради единственной идеи

И всем наветам вопреки,

Сюда всё едут, едут люди

Из бедных и богатых стран

И этой лавы не остудит

Ни свой, ни пришлый великан.

Что за волшебная нирвана

Влечёт туристов и олим

На край земли обетованный

И в храм её – Ерусалим!

Чудаки

Они встречались в жизни изначально.

Встречаются нередко и сейчас.

Но их судьба, порой, необычайна.

Не то, что у умеренных, у нас.

Уверенных, незнаек и всезнаек,

По ветру распускающих хвосты,

Согласных не «завинчиванье гаек», -

Доверчивых, послушных и простых.

Но чудаки, - бедны или богаты, -

Они всегда к событиям чутки:

Когда война, - они идут в солдаты

Дозволенным отсрочкам вопреки.

В труде они жалуют подачки

Под лозунгом мифических побед.

И мне смешно, когда в толпе: «Чудачка»

С шипением бросают мне вослед.

***

Мои друзья последнего призыва,

Пока мы вместе, я ещё жива.

А вы в строю, и значит тоже живы

Пока светла от мыслей голова.

Мы выжили в безумия эпоху,

Но в завершенье нашего пути

Обязаны не дать словам заглохнуть

И правду до потомков донести.

Морская прогулка

Тронутые пламенем заката,

Пепельные волны за бортом.

Все спешат, торопятся куда-то,

Исчезая в сумраке густом.

Ещё светел над каймою алой

Гаснущий за морем небосклон.

Чайки крылья чёрные устало

Распластали над кострами волн.

Там – в салоне музыка и танцы.

Кто-то жадно ловит чей-то взгляд.

Пожилые, словно чужестранцы,

Внешне безразличные, сидят.

Я уже своё оттанцевала,

Но у сердца свой на это взгляд:

Музыку заслышав, бьётся шало,

Точно так, как двадцать лет газад.

Ноги, подгоняемые ветром,

Несмотря на возраст, рвутся в пляс,

Ни споткнуться не боясь при этом,

Ни устать, нисколько не боясь.

Нет, ещё своё не отплясала,-

Молодых оставлю позади!

Что ж вы, чайки, машете устало,

Ведь ещё дорога впереди?

Нам плывут приветливо навстречу

Бакенов весёлые огни, -

Подмигнут совсем по человечьи,

будто ближе нет тебе родни.

То надежды огоньки во мраке,

Людям указующие путь.

Здравствуй бакен, до свиданья бакен!

Может быть и я когда-нибудь

В памяти детей своих и внуков,

Отходивших после дел ко сну,

В час веселья или час разлуки

Из небытья ласково мигну.

Пусть в пути не гаснут эти вехи.

И пока они во тьме горят,

Языком надежды и утехи

Мёртвые с живыми говорят.

Однажды утром

Утро. В скверике по-домашнему уютно. Солнышко ещё не жаркое, ласковое. Деревья отбрасывают на землю узорные тени. Посетители - главным образом, - "ходоки за здоровьем" и владельцы собак со своими питомцами. Детишек, - подлинных хозяев этих мест, - ещё нет. Скоро появятся: с нянями и бабушками, в колясках и без. Оживут песочницы, качели, крутые горки; заполонится пространство смехом, криками, весёлыми и капризными, зарябит в глазах от многоцветья детских игрушек и одежд. А пока - тихо. На свежей зелени газона расположились три кошки. Греются на солнышке. Две из них, - серые, в тёмную полоску, - дремлют рядышком, а третья, разлёгшись несколько поодаль, тщательно вылизывает язычком и без того чистую, белую, с оранжевыми и коричневыми фестонами, шёрстку.

Кошки были сыты и довольны жизнью: позаботились окрестные жители.

Это довольство, которое исходило от всего окружающего, дарило покой и радость, и опрометчивое чувство беспечности, которое не могло быть долгим. Вдруг заливистый лай ворвался в тишину скверика. Рыжая, с шелковистой шерсткой собачонка, размером с кошку, с острыми торчащими ушками и пушистым хвостиком, азартно поблёскивая бусинками глаз, бежит за кем-то и, захлёбываясь, лает. Сначала я не поняла, в чём дело: из зарослей медленно выдвигается нечто огромное, призрачно-белое, пятнистое, трусит неторопливо впереди собачки, нимало не реагируя на её истерический лай. Надеваю очки и - о, Боже! Громадный дог, белый, с чёрными пятнами по всему телу, что в тени деревьев создавало иллюзию призрака, словно плыл над газонами, неспешно перебирая своими длинными, стройными ногами. Я посмотрела на кошек. Те, что спали, проснулись, но с места не сдвинулись. А красавица, которая прихорашивалась, заслышав лай, мгновенно повернула голову в сторону назревающего скандала. Убедившись в полной своей безопасности, приняла прежнюю, удобную позу и с удовольствием продолжала прерванное занятие.

Собачка на мгновение присела. В своей короткой жизни малявка, вероятно, впервые увидела столь странное существо и сначала растерялась. Но тут - же, сообразив, что её собачье достоинство не может терпеть на своей территории чужого, какой бы он ни был большой и страшный, с новой силой бросилась вслед пришельцу. "Ай, моська!", - подумалось.

А дог неторопливо продолжал свой путь, и, не обращая внимания на несущийся из-под ног лай, спокойной трусцой бежал, направляясь к выходу, где его ждала молодая хозяйка. Расстояние между собаками увеличивалось: не могли маленькие быстрые ножки пёсика угнаться за длинным спокойным шагом пришельца.

Собачонка, замедлив бег, остановилась. Убедившись, что незваный гость уходит, она с радостным победительным лаем побежала к людям и кошкам, которые стали свидетелями её торжества. Она уселась перед ними, гордо подняв головку и, сияя бусинками глаз, как бы говорила: "Посмотрите на меня: я - такая маленькая, а, всё-таки, прогнала чужого из нашего скверика"!..

…Такая жизнь. Событие - не ново. Как тут не вспомнить дедушку Крылова?

НОКТЮРН

Кроссворды окон светятся в ночи

Тая загадку человечьих судеб.

А звёзды смотрят строго, словно судьи.