ЛЕТО В ДЕРЕВНЕ

Приходилось ли вам бывать в русской деревне?

Не проездом или случайной остановкой, а так, чтобы пожить хотя-бы пару, тройку месяцев, слиться с ней, то есть с деревней, всем нутром, успеть понять и принять образ жизни занятых бесконечным трудом крестьян-колхозников пятидесятых-шестидесятых годов прошлого столетия. Мне повезло — ближайшие родственники моей мамы (семья ее двоюродного брата, Данилы) жила в деревне на Брянщине и меня каждый год на летние каникулы отправляли туда подышать свежим воздухом и набраться сил к следующему учебному году. Трудно себе представить, какой существует резкий контраст между жизнью в столице и в далекой деревне - похлеще прыжка из парной в ледяную воду. Не берусь судить о других деревнях бесконечной России, но эта казалась мне необыкновенной, не очень богатой, не очень бедной, но главное, близкой, родной. Я полюбил ее всем сердцем, любовью особенной, безграничной, вечной!

Итак, Абаринки - вот название моей деревни. Расположена она на удивительно живописной местности, холмистой, испещренной оврагами. Не оврагами с крутыми земляными боками, а пологими, заросшими травой, лопухами и полынью склонами. Кругом золотятся поля ржи, овса и гречихи. На въезде в деревню, по левую сторону от дороги, словно часовой охраняющий крепостные ворота, нас встречает громадная ветряная мельница с обветшалыми, давно не обновленными крыльями, однако, исправно работающая.

Улиц в деревне всего четыре. Лужи и грязь на улицах - роскошная среда обитания местных кур и уток, которые так и норовят попасть под колеса телеги или машины. Нужно обладать искусством канатоходца, чтобы пройти по улице, не наступив на птичий помет, а то и коровий. Рубленные избы, похожие одна на другую, дворы с большими воротами и калиткой завершают этот незамысловатый пейзаж. Более зажиточные семьи заменили соломенный кров на шифер, но большинство изб покрыты почерневшей от времени соломой. Каждый двор охраняет собака, естественно, дворовой породы. Когда идешь по улице, собаки затевают такой оркестр, куда там Большому театру. Некоторые выбегают сопровождать тебя, хвастая друг перед другом своей смелостью, но никогда не кусают.

Внизу самого большого оврага, на пологом склоне стоит дом дяди Данилы, как будто нарисованный на картине. Двор с яблоневым садом и пчелиными ульями дополняют пейзаж. Под белой крышей, обшитый досками, окрашенными в зеленый цвет, с окнами, обрамленными голубыми, резными наличниками – стоит, ну прямо, терем!

Перед домом зеленый луг и никакой грязи. Недалеко от дома, на лугу, неглубокий колодец с чистейшей и вкусной родниковой водой. Нет привычного ворота с веревкой и привязанным ведром. Поскольку уровень воды высок, ее черпают, подвесив ведро за крючок коромысла, всякий раз рискуя утопить ведро.

А какой яблоневый сад! Знаете ли вы яблоко Белый Налив? Я тоже думал, что знаю…Ан нет. Это не просто бело-зеленое, кисло-сладкое яблоко. Это...когда ранним утром первые лучи солнца, мягко скользя по верхушкам зеленых холмов, как стрелы пронизывают тончайшую кожицу висящих яблок. И вы, стоя под яблоней, видите не только налитую волшебным соком прозрачную оболочку, но и всю сердцевину с созревшими черными косточками. Так и хочется немедленно сорвать его и съесть, вернее – выпить! Пропустите это чудесное мгновение, опоздаете на пару часов - яблоко, оставаясь висеть на ветке, лопнет, а сок вытечет на землю.

Вход в дом через сени прямо в горницу. Из горницы дверь в спальню с тремя кроватями застеленными пуховиками и громадными подушками с расшитыми наволочками. В горнице, при входе, с правой стороны, в углу, громадная, белая, русская печь с лежанкой и плитой — главный объект деятельности тети Саши, жены дяди Данилы. Рядом с шестком, прислоненные к печи, стоят: ухват для установки в печь чугунов, чапельник для сковородок без ручек, кочерга, деревянная лопата и прочие необходимые инструменты. Печь топится торфом, что создает характерный запах. Все пропитано этим волшебным запахом, к которому быстро привыкаешь, и который надолго остается в памяти (и не только) после возвращения в столицу. В правом дальнем углу двуспальная кровать. Слева, около окна, большой, дубовый стол, покрытый белоснежной, льняной скатертью, снимаемой на время застолья. Пол в горнице дощатый, всегда идеально выскоблен и вымыт. В сарае глубокий погреб, куда спускаются, чтобы достать шмот сала из деревянной бочки, либо бутыль холодной самогонки (холодильников в ту пору не было).

Семья дяди Данилы большая: старший сын, Леня (на год младше меня), Светлана, Шурик, Валя и Миша. Всех расположил по порядку. У каждого в доме свои обязанности, которые неукоснительно выполняются. Тетя Саша вместе с девочками работают в колхозе по разнарядкам бригадира. Дядя Данила, уважаемый в колхозе человек, фельдшер! Леня, Шурик и я получаем разнарядку лично от дяди Данилы. Миша еще мал, и обычно, под опекой мамы.

После такого подробного описания легко представить, что и кто окружали меня все лето в этом царстве природы, лугов и полей, жестокого дневного солнца и ночной прохлады, жужжания мух и стрекота цикад.

8 часов утра. После ночной гулянки просыпаюсь на сеновале в сарае под бешеный крик курицы. Только что она снесла яйцо и торопится объявить об этом всему миру. Ну так что ж, не даешь выспаться, найду твое гнездо, аккуратно достану еще теплое яйцо и очистив пяточку, выпью его.

Леня и Шурик еще спят. Почему же на сеновале, а не в доме? Просто тетя Саша перед тем как идти спать, забыла оставить входную дверь открытой, а мы еще с гулянки не вернулись. Бужу братьев. Время завтракать. В печи шкварчит яишня — так здесь говорят. Вообще, местный диалект совмещает в себе русский, украинский и белорусский языки. Прибавим к этому еще и местный особенный колорит и получим нечто невообразимое, но приятное для слуха.

Тетя Саша хлопочет за столом. Все дети давно встали. Дядя Данила пришел домой из медпункта. Для нас — это, начало дня, для взрослых — середина. Тетя Саша встает ни свет ни заря. Надо успеть подоить корову и выпустить в проходящее мимо стадо, а заодно и шестерых овец. Точно также спровадить гусей на луг, накормить кур и задать корм кабанчику, растопить торфом печь, выкопать в огороде свеклу и картошку, поставить громадный горшок в печь с варевом корове к вечеру, приготовить все необходимое к ужину и поставить на под печи, пусть томится до ужина, накрыть стол к завтраку – вот, пожалуй, и все. Удивляюсь, как она успевает столько дел переделать!

Завтракаем все вместе. Яичница с домашней колбасой, кружка парного молока, краюха хлеба и мед — вот вам сытный, деревенский завтрак. Дядя Данила не перестает шутить по поводу нашей ночной гулянки в клубе:

— Ну как погуляли? Небось всех девчат разом провожали.

— Так уж и всех, — отшучиваюсь я, — парочку прихватили и домой, спать.

— То-то, я вижу, выспались, аж глаза не раскрываются. Еле пробудились, теперь за дело. Надо завтрак отрабатывать.

Приходит бригадир и дает разнарядку на работу в поле тете Саше и Светлане. Дядя Данила объявляет мне, Лене и Шурику, дневное задание – сенокос, для чего он с утра взял в колхозе лошадь с телегой. Тетя Саша забирает младших детей - Валю и Мишу, и вместе со Светланой идут работать в поле, выдергивать и собирать лук. Мы берем косы, грабли и вилы, усаживаемся в телегу и отправляемся за деревню к выделенному участку луговины. Кобыла гнедая, спокойная, неторопливая, привыкшая к такой работе. Мне доверили вожжи. Думаю, кобыла прекрасно понимает в чьих руках вожжи. Все мои попытки ускорить ее шаг не увенчались успехом, да и по шляху с рытвинами и колдобинами особо не разгонишься. Через полчаса добрались до означенной луговины. Солнце поднялось к этому времени достаточно высоко, трава успела подсохнуть от утренней росы. Можно косить. Распрягли лошадь, предоставив ей наслаждаться свободой.

Косят дядя Данила и Леня. Моя задача - сгребать траву в рядок и к телеге. Шурик укладывает вилами сено на телегу. Работа очень тяжелая, особенно косарей. У них короткие передышки на заточку косы. Дзинь, дзинь и опять по траве - вжик, вжик. И так до середины дня. Перекус. Крынка молока и краюха домашнего хлеба. Вкусно – это, не то слово. Немного передохнув, продолжаем. Телега наполнена с верхом. Сено прижато длинной жердью. Но сидеть сверху не придется, лошадь не потянет. Назад идем пешком, а в опасных местах помогаем лошади и придерживаем телегу, чтобы не обернулась. Приехали. Разгружаем сено и разбрасываем его на лугу возле дома для окончательной просушки на несколько дней. Каждый день, до укладки в стог, будем сено ворошить граблями. А укладка в стог — это, другая статья. Мне поручили стоять наверху и вилами раскладывать пучки сена, подаваемые снизу. Подают несколько человек - только поспевай поворачиваться. Укладывать нужно в определенном порядке, чтобы стог получился ровный, плотный и высокий.

Дальше, те же хлопоты, что и утром. Вернулась корова - надо подоить и накормить. Загнать овец в овчарню, гусей - в сарай. Накормить кур, свинью и… накрыть ужин. Все это делает тетя Саша, девочки помогают ей. Мы умылись, одели чистые рубашки и садимся за стол. Дядя Данила и тетя Саша в белых рубашках. В восемь часов вечера дали электричество на несколько часов, после чего зажигаем керосиновую лампу. Лично мне свет лампы больше нравится – придает некоторую романтику происходящему.

Что же у нас на столе? Большой чугунный горшок с горячим борщом парит в центре стола. Миска с солеными пупырчатыми огурцами и красными помидорами расположилась рядом. Тарелка нарезанной тончайшими слоями вяленной свинины ожидает своей очереди. На доске свежий ржаной хлеб испеченный на капустном листе издает обалденный запах. Бутыль самогонки, заткнутая бумажной пробкой и запотевшая после погреба, занимает важнейшее место на столе и окружена четырьмя гранеными рюмками. Дядя Данила наливает немного тете Саше, а мне с Леней - как себе. Тост за здоровье и вперед. Закусываем… хорошо! Соленые огурчики хрустят при общей тишине… Теперь можно переходить к борщу. Каждый держит в руке деревянную ложку. Аккуратно, но быстро, черпает из горшка борщ и несет ко рту стараясь не разлить. Однако на столе все равно появляются капельные дорожки… Все едят молча, иначе не оглянешься как увидишь дно горшка.

С борщом покончено. Тетя Саша убирает пустой горшок и вынимает из печи чугунок с белоснежной, дымящейся картошкой, сковороду с яичницей и салом. Сало еще шкварчит. Такой стол требует повторить. Повторяем без тети Саши. Все опустошенное убирается. И на столе появляется миска со свежим, недавно выкатанным медом и белый хлеб. Это все? Нет не все! Дядя Данила, слегка захмелев, любит спеть что-нибудь душевное: «Вьется вдаль тропа лесная, светят звезды ранние. Буду здесь всю ночь без сна я ждать с тобой свидание…». Слух у дяди отменный и голос красивый. Поет он спокойно, без надрыва – за что обожаю слушать его. Есть что-то нежное, загадочное в его голосе. Огонек на фитиле керосиновой лампы слегка покачивается в такт песне. Тетя Саша, подперев голову рукой, пристально смотрит на мужа. Огонек фитиля отражается в благодарном взгляде…

Вот теперь все! Поблагодарив всех за ужин, еще не зная, что предстоит завтра, и получив напутствие поздно не возвращаться, мы втроем: я, Леня и Шурик, идем гулять в клуб.

Ночь. Яркая луна и звезды. Кратчайший путь вверх к клубу лежит мимо кладбища. Ребята предпочитают идти более длинной дорожкой подальше от могил. Но я же москвич - ничего не боюсь. Идем короткой дорогой. Сверху доносится звук гармони. На небольшой площадке два бревенчатых строения, одно напротив другого. Меньшее — сельпо, то есть торговая лавка, а большее, с крыльцом — клуб. Короче, все удобно — для поддержания бодрого духа заправляешься в сельпо, но ежели с трудом стоишь на ногах, пожалуйста, далеко ходить не надо, вот он клуб рядышком, всего десяток шагов.

Справа от крыльца, на стене клуба доска объявлений, которые почти никто не читает (итак все новости расходятся по деревне со скоростью телеграфа). Единственная новость, будоражащая местную молодежь — это график приезда киномеханика. Входим в клуб. На стульях у стен сидят пацаны – все в кепках и начищенных сапогах. Почему в кепках – ведь уже почти ночь? Ответ прост — такой фасон. Гармонист — парень лет двадцати, наяривает на простой гармони, сам удивляется извлекаемым звукам сложных переборов. Девчата в туфлях на низком толстом каблуке, парами танцуют нечто среднее между фокстротом и танго. Меня все уже знают. Одна из девчонок подходит ко мне и предлагает научить танцевать кадриль. Ясно - девчата решили проверить москвича на вшивость. Девчата уверены, что я откажусь, но я назло всем соглашаюсь. Гармонист играет кадриль, я неуклюже учусь, выходят в круг остальные девчата. Все сидящие смотрят на меня и смеются, но по-доброму, а танцующие даже приостановились в танце, мол как это у него получится. Кадриль закончена. Возвращаюсь на свой стул рядом с братом, и наклонившись к нему, шепчу на ухо:

— Ну как, получилось?

— Отлично.

Вскоре, гармонист ушел, в клубе стало скучно. Часть ребят расходятся по домам, а несколько девчат садятся на бревна от недостроенного сарая, лузгают семечки и болтают. Вокруг мертвая тишина, ни мычания коров, ни блеяния овец, ни лая собак. Деревня спит. Вдруг одна из девчат начинает напевать известную всем песню: “...виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю…”. Остальные начинают подпевать, поочередно присоединяясь к общему хору, причем каждая добавляет собственные краски в общую палитру. Голоса сказочные, никакой фальши. Песня летит по воздуху отдаваясь дальним эхом. Ночная влажность способствует потрясающей акустике. Закончилась песня и снова тишина. Поболтали подружки, обсудили новости прошедшего дня и вновь зазвучал куплет, «…каким ты был, таким ты и остался…», приглашая присоединиться к общему хору. Время бежит, завтра на работу. Пора домой. Грустно расставаться, но что поделаешь, надо и честь знать. Дружно поднялись и разошлись по домам кто парами, а кто и в одиночку.

Возвратились домой далеко за полночь. Тетя Саша оставила дверь открытой. Так что не придется ночевать на сеновале. А жаль!