К 90-летию ГРИГОРИЯ КАНОВИЧА

Исполнилось 90 лет замечательному, а я думаю - великому писателю Григорию Семеновичу Кановичу.

В русской литературе двадцатого века работали писатели, для которых еврейская тема составляла важную цель творчества. Это очень короткий список: Исаак Бабель, Василий Гроссман, Анатолий Рыбаков, Илья Эренбург, Фридрих Горенштейн… Если я кого-то упустил, то это не больше трёх-пяти фамилий.

Григорий Канович занимает в этом списке особое место. Для него не было другой темы, другой заботы, другой сверхзадачи, кроме судьбы еврейского народа.

В своих книгах, в самой жизни, в интонации любой его фразы, в каждом повороте головы и в каждом взгляде – он всегда был и остаётся евреем. Все те почти больше сорока лет, что мы знакомы, он был для меня Главным евреем СССР. Ни блистательные Аркадий Райкин, ни Фаина Раневская, ни Леонид Утесов – они все были великим русскими, как часто бывают евреи больше русскими, чем сам русские, больше французы, чем сами французы…. У Кановича огромная, вмещающая целый мир еврейская душа. И книги Григория Семеновича продолжают совершать в этом смысле важнейшую для нашего народа работу, она превращает души евреев, часто далеких от еврейства в еврейские души. Но книги Кановича, как уже неоднократно писали, совершают другую не менее важную работу: написанные на блистательном русском языке, они помогают тысячам русских читателей проникнуться симпатией к еврейскому народу, к еврейской душе, такой же, в сущности, многострадальной, как и русская душа.

Вообще же, именно присутствие в советской литературе таких писателей, как Григорий Канович, Чингиз Айтматов, Фазиль Искандер, позволяли сохранить русской литературе ту всемирную отзывчивость, о которой говорил Достоевский…

Григорий Канович родился в Каунасе. Он начал свою дорогу с начальной еврейской школы.

В одном из писем Ал. Иванович Куприн писал, что каждый еврей рождается с надеждой быть великим русским писателем. Писали бы они, эти евреи, на своём говенном идише, советовал он, и не лезли бы в русскую литературу.

Родители Кановича, как ни странно, были согласны с Куприным. Ибо их сын стал писать стихи как раз на русском языке. И родители были против этого его увлечения. Отец Канович-старший, профессиональный портной высочайшего класса. Он мигом установил, что на памятнике в Вильнюсе Ленин одет в женское пальто. Из автобиографии Кановича мы и знаем, что отец учил сына: перо никогда не сравнится с иголкой; ручка, мол, – губительница, из-за неё и в тюрьму попасть можно, а иголка – кормилица, она и в тюрьме прокормит. Мама же, после того, как сын поступил на филфак, пытаясь его образумить : «Больных больше, чем читателей». И впрямь, разве это не аргумент, чтоб стихи, как хотел Куприн, писали сами русские?» Наконец, Григорий Семенович успокоил родителей и проговорился, что нет, он вовсе не собирается по-русски писать стихи о Сталине или о Дзержинском, он будет писать рассказы о евреях, которые до войны были соседями и которых уничтож