Еще стояла ночь. Но уже первые признаки рассвета вплотную приблизились к ней. Справедливости ради – они были ещё не совсем отчетливыми, но тем не менее... Поздней ночью прошел мелкий густой дождь. Суханову не раз и не два сопутствовала ненастная погода. Не напрягая свою память, он заметил: катаклизмы природы настигали капитана, делая свое гнусное дело, именно в то время, когда он находился в пути. Не дома, за чашкой кофе и стопкой добротного коньяку, а в пути. Не давая ему предаться своим мыслям, а зачастую и осмыслить беседы с начальством, выискивая в них рифы и подводные камни... Но это философское начало. Ну, а в действительности?? Положение на данную минуту оставляло желать лучшего... Жидкая грязь, вперемешку с водой, разлетались в разные стороны, обдавая, словно из брандспойта*, милицейский «УАЗик». Одни темные тучи сменялись другими. Холодный ветер, постепенно усиливаясь, сгонял их в сплошной темный купол, издавая при этом, волчий вой... Внезапно, словно взбесившись, ветер, достигнув силы урагана, будто в какой-то безысходности, бился о борт машины, грозя перевернуть ее... На дворе стоял июнь – первый месяц лета. В самом начале которого летнее тепло и солнце не предвещало ненастье... А оно явилось неожиданно, перекроив прекрасные дни, а с ними – и планы на будущее, которые ярким солнцем и голубизной неба отгоняли прочь в сторону неприятности по работе, нередко возникавшие у начальника следственного отдела и вызывавшие неясную тревогу... Тогда, в противовес им, приходили воспоминания. Они отражались на его лощеном лице приятной улыбкой, 11 отгоняя прочь все негативное, разрушительно действовавшее на его нервную систему... К этому мы еще вернемся, но позже. А пока?.. «УАЗ» Суханова, неожиданно исчезал с поверхности дороги, прячась в низину – чтобы так же неожиданно вынырнуть на поверхность. Этим самым машина офицера отдавала дань рельефу дороги, чем вызывала дополнительно раздражение и неудовольствие начальника следствия. – Мать твою... Сука корявая, – эти фразы срывались с губ Ивана Даниловича, характеризуя дорогу. Ими же отдавал он дань лексикону Малявы-ФАРТОВОГО. Жаргонные словечки последнего, без которых трудно было представить Жорика Фартового, помимо воли капитана все чаще срывались с его языка, хотя Суханов считал себя интеллигентным следователем... Не премину напомнить читателю, кто знаком с содержанием книг « ПОБЕГ» и «ФАРТОВЫЙ», что скрывала его внешняя интеллигентность и в чем она выражалась в делах дней минувших? В операциях, которые в его картотеке значились, как "дерзкие нападения матерых преступников, не оставивших после себя ни одной улики, которые смогли бы вывести сыщиков, на след бандитов...» Все это говорило о том, что группой руководил человек, не лишенный опыта или же связей с правоохранительными органами. И хуже всего – если здесь имело место предательство... – Унылая пора, очей очарованье… – Первые два слова стихотворения классика как нельзя более точно отражали настроение Ивана Даниловича. Но вот следующие были далеки от его настроения… Трудно было представить себе, владея ситуацией, в которую попал Суханов, чтобы 12 шквальный ветер с дождем, которым внезапно разразились темно-серые тучи, закрывшие сплошной пеленой небо, являли собой «очей очарованье». Эти строки никак не соответствовали зигзагообразной молнии, в паре с громом, который имитировал артподготовку перед грандиозным наступлением. Гром выстрелов, тяжелых орудий, который то приближался, то отступал, делая передышку, словно перезаряжая гаубицы. Или собираясь с силой... Чем больше времени Иван Данилович проводил в пути, тем чаще бросал взгляд на часы. Это говорило об одном: его «УАЗик» идет не по размытой дороге, а по его нервам. И этот вояж он выдерживает с большим трудом. Суханов не отводил прищуренного взгляда с этой, с позволенья сказать, дороги, выбирая лучшее из возможного... Колеса машины между тем медленно, но верно преодолевали километр за километром. Мелькали перед глазами милиционера рекламные щиты, часть из которых представляли собой жалкое зрелище: одни валялись на земле, в кювете, другие – с трудом держась, не сдавались на милость порывам ветра с дождем. Редкие домики частного владения, небогатых, прямо скажем, обывателей, соседствовали с добротными высокими особняками зажиточных жителей этих мест... Мотор работал ровно. Он выполнял все команды водителя беспрекословно: в низине водитель сбрасывал газ, чтобы на подъеме придавить его до полика, как говорится, по полной... Суханов вел машину без напряга. И – прошу читателя быть снисходительным ко мне за тавтологию, так как мне приходится повторяться, – это, несмотря на природные катаклизмы, которые издавна счи- 13 тались злейшими врагами водителей, гонявших автомобили разных классов и габаритов. Причём разница была небольшая: какое было расстояние? И сколько времени приходилось в пути противостоять природе? Кстати, этим катаклизмам, Суханов дал меткое определение – природное извращение... Чтобы расслабиться и попытаться успокоить нервы, капитан прибег к испытанному средству – приложился к фляжке, сделав добрый глоток коньяку. И это подействовало. Иван Данилович почувствовал себя уютнее. Да и веселее стало вести машину. Капитан перестал обращать внимания на дождь, хлеставший по машине под аккомпанемент сорвавшегося с цепи воющего ветра. На ум пришли слова песни, услышанной в компании сослуживцев, отмечавших юбилей одного из сотрудников уголовного розыска... Но нынче целый мир идет на нас войною, Он чует нашу кровь – тем хуже для него. Душа моя чиста, друзья мои со мною, И значит, мы еще посмотрим, кто кого... « ...И значит, мы еще посмотрим, кто кого...» От последней фразы этой незамысловатой песни Ивану Суханову стало спокойней. Лицо подобрело, глаза, несмотря на прищур, приобрели блеск. «И друзья со мной, и на черный денек припас. И не скудно», – эти мысли заставили капитана окончательно отбросить в сторону остатки негатива от природных катаклизмов. И Иван Данилович ударился в философию: – Эх, братья мои кролики. Отмотать бы лет, эдак, 500-600 назад, а? И оказаться в том веке, где нет ни гу- 14 манизма, ни толерантности?! – он тут же покрутил головой из стороны в сторону, отгоняя эту утопию. – Ну, а, что до нынешней ситуации, в которой я нахожусь, – серьезно, без усмешки на лице, вслух произнес Суханов, – не нужно быть важным, важно быть нужным... Ну-у-ж-н-ы-м, – повторил он по слогам, понравившийся ему экспромт. – Пусть это не ново? И не о чем не говорит. Но выдал постулат я конкретный. И я считаю эту мою мысль, как минимум, заслуживающей внимания. И не только. Я ее должен поставить во главу угла. Иначе мне не уцелеть... В противном случае стану – опять же по жаргону Фартового – козломордой. И если услышу, как Жорик бросит мне «слышь, ты, козломорда», я не сочту это за оскорбление. Нет. Это станет моим приговором. В том, что его приведут в исполнение, мне не приходится сомневаться, зная Маляву и его принцип. Он прост до удивления. Те, кто его близко знал и перестал Фартового интересовать, должен умереть. Раствориться. Уйти в небытие... – И лицо начальника следственного отдела приобрело такой вид, от которого подследственных, дела которых вел Суханов и которых доставлял конвой к нему в кабинет на допросы из СИЗО, бросало в дрожь. Примечание:
*Брандспойт – металлический наконечник гибкого пожарного шланга
Comments