КОНКУРС
ОНИ ВОЕВАЛИ В ТАШКЕНТЕ
(танкисту Ионе Дегену, лётчику Исааку Пресайзену, моряку Исааку Кабо и тысячам евреев, совершивших беспримерные подвиги на фронтах Великой Отечественной войны, а также павшим от рук палачей посвящается).
«Як» Хаима падал на город Ростов,
И жизнь пронеслась, словно кадр в киноленте –
Пилот путь держал на скопленье крестов –
Евреи? – Они воевали в Ташкенте.
К штурвалу себя привязал капитан,
И явь дала фору рождённой легенде –
Израиль свой катер повёл на таран –
Евреи? – Они воевали в Ташкенте.
Уж месяц под Курском шёл танковый бой –
«Пантеры» Ион истреблял, как на стенде,
Смертельно был ранен, остался живой –
Евреи? – Они воевали в Ташкенте.
Слилась казнь Михоэлса с делом врачей –
Убийц интерес в подходящем моменте,
И жёлчью стекало из уст палачей:
Евреи? – Они воевали в Ташкенте.
Политая кровью родная земля,
Дух предков в рабочем и в интеллигенте,
Дорога до яркой звезды от нуля –
Евреи? – Они воевали в Ташкенте.
ЖАЖДА ПРАВДЫ
Не причуда, не прихоть, не странный каприз –
Жажда выразить горькую правду в твореньях –
Жив пока под луною бездарный нацизм,
Вам клянусь, что я буду писать о евреях
До последнего вздоха иль хрипа, черты
Перед бездной, сращённой Вселенною с высью.
Ночь светла, и исполнен Творец красоты,
А вокруг океан, называемый жизнью.
И поймут меня бритт, сын придонских степей
И поляк, кому горькая правда открылась –
Проклянут почитатели адских идей,
Чьи духовные пастыри Геббельс и Нилус.
Христианство ведёт дней отсчёт с Рождества
Иисуса – так принято издавна в мире –
Кто клянётся, что любит душою Христа,
Должен знать – он Иосифа сын и Марии,
И стоит за спиной Иисуса Давид,
И ответы даёт на любые вопросы –
И людской, и сакральный неслыханный стыд
Быть нацистом, молясь иудею Христосу.
Христианству вослед появился Ислам,
И триумф воссиял на Мухаммеда лике,
А основу ученья являл Авраам –
Праотец, сшитых нитью единой, религий.
Так зачем же блуждать, как незрячим в ночи,
Да ещё в январе, в самый пик снегопада?
Где нацизм изведён, воздух ясен и чист,
Где в чести и почёте – с инъекцией яда.
Нет бациллы нацизма на свете страшней,
Ведь просторы морей для неё, словно омут –
Я спокоен – со мною Самсон, Маккавей,
А пред взором Моссада – они мне помогут.
РОДОСЛОВНАЯ
Из себя мне не строить испанского гранда,
Бутоньерки вдевая в петлицы,
Если древо моё выжигала Гранада,
А, точнее, костры инквизиции.
Не искать своё имя средь чинных петиций,
Утверждённых вельможной рукою,
Если юного Шломо зарезал Хмельницкий
Рвущей душу цветущей весною.
Не твердить, сотрясая седой шевелюрой,
Что дворянского знатного рода,
Если прадеда Лейбу повесил Петлюра
За рекой, посреди огорода.
Ни к чему. Пыль веков под ногами клубится
И рисует пред взором картины,
На которых до боли знакомые лица:
Скрипачи, меламеды, раввины.
Изя. Был, говорят, неплохим инженером,
Жил с женой и детьми на Таганке,
Но под снежной Москвою сгорел в сорок первом
В полыхающем пламенем танке.
Мириам. С ней общались Бухарин и Радек,
Командармы ей были, как братья:
Вывозила детдом из Бобруйска – Майданек
Распахнул напоследок объятья.
Рыжий Йоська. Хирург с незаконченным высшим,
Весь в проблемах, делах и заботах:
В те поры для державной России был лишним
И погиб на Голанских высотах.
Сколько ж вас, замордованных, изгнанных, павших
На земле, от свободы свободной,
Самых разных, но, в целом, людей настоящих
Из еврейской моей родословной!
Мы идём под небесным незыблемым сводом
Сквозь бураны, шторма и пожары,
Восставая из пепла великим народом:
Ривы, Хаимы, Мендели, Сарры.
КОРЧАК
Ангел смерти давал представление: корчил
Рожи, громко смеялся и строил гримасы –
Торопился стать пеплом еврей Януш Корчак –
Пожилой человек человеческой расы:
Рас четыре – такое научное мненье –
Не поспоришь с доктриной – спор – дело пустое,
Но есть всё же возможность иметь точку зренья –
Рас на свете лишь две – подлецов и героев;
Ни при чём глаз разрез так же, как и цвет кожи –
Кровь ала, и никто для природы не лишний.
Кто-то правдой напитан, кто – липкою ложью.
В ком-то бес торжествует, а в ком-то Вс-вышний.
Расплавляло брусчатку безумное лето,
И война расправлялась с мирскою любовью.
Это было в Варшаве, конечно же, в гетто –
Смерть спешила насытиться детскою кровью.
Приходилась детей кровь по вкусу старухе
(Как ждала она пиршества жуткого часа!),
И пытался ей тщетно давать оплеухи
Пожилой человек человеческой расы.
Смерть гурманом была в отношении крови,
И любила еврейскую всех прочих больше –
Каждый день упивалась бы, сука, по брови,
Коль имела б их, в гетто Варшавском, что в Польше.
Мог бы доктор избегнуть со смертью свиданья
И служить продолжать плодотворным идеям,
Только птицею билось в душе состраданье
К малолетним, забытым Творцом, иудеям.
Взявшись крепко за ручки, шагали колонной
Отрешённые дети – вдали были мамы,
И в безоблачном небе послышались стоны
Мудреца с бородой – праотца Авраама,
И команда в тиши раздалась: «По вагонам»,
У Треблинки печей смерть взглянула им в очи,
И пред Б-гом предстали в Раю поимённо.
Он был Хенриком Гольдшмитом, врач Януш Корчак.
P. S. И парит между звёзд человеческой расы
Человека душа, возглавляя колонну
Детских душ, и следит, чтоб нацизма проказа
Не корёжила души живых миллионов.