Ида Швидель. Боль сердца моего

Посвящено моему двоюродному братику Изиньке Ицикович, убитому в 1941г. фашистами в полутора годичном возрасте (сокрашенный вариант).

Глава первая.

1.

-Мамочка! Мама! Почему ты плачешь?

-Я не плачу.

-У тебя щечки мокрые!

-Я устала носить тебя на руках: ты стал тяжеленьким.

-Почему все плачут и кричат? Мне страшно!

-Не бойся! Не бойся! Это быстро.

-Мама! Куда мы идем?

-К Боженьке, сынок. К Боженьке! Он позвал нас.

-На небо?! Я не хочу на небо! Не хочу!

-Там хорошо! Там нет злых людей. Не плачь! Не плачь!

-Они убьют нас?!

-Нет - нет! Не выдумывай! И не бойся. Это не больно!

-Неправда, это больно! Они убьют нас! У них пистолеты!

-Пистолеты игрушечные, сынок. Игрушечные.

-Неправда! Они настоящие! Нас убьют! - вырываю из рук мамы свои вещи.- Не раздевай меня! Не снимай мои новые ботиночки! Я их сегодня впервые надел! Не снимай их! Папа рассердится!

-Не капризничай, дорогой. Видишь, дядя злится. Он ударит тебя! – мама сильно сжала мне ручку. Из ее глаз неудержимым потоком лились слезы и предательски тряслись губы.

-Мы купим тебе новые ботиночки, красивее этих,- утешала она. Но я знал: меня обманывают.

С удивлением оглядываюсь: вокруг все голые, как в бане. Но в бане, куда ходил с папой, были одни мужчины.

-Мама! Как тебе не стыдно? Почему ты раздеваешься? - в истерике кричу я. Но мама уже подхватила меня на руки и вместе с толпой куда-то бежит.

-Мама! Куда мы бежим? Не беги! Не беги! Мне страшно!

-Положи мне головку на плечо и закрой глазки. Этот ужас скоро кончится.

-О-о-о-ой!..-

Мы подаем в яму на тела людей. Некоторые еще дышат. И на нас падает груда тел, но я уже ничего не ощущаю: ни боли, ни страха.

Внезапно стал легким, как перышко. Кажется, за спиной выросли крылья.

«Я летаю? Летаю?! Но ведь люди не летают!»

2.

Сверху вижу большую яму до верху заполненную окровавленными трупами. Они неподвижно лежат в самых фантастических позах. Среди них мама. Желая уберечь меня, она крепко прижимает к себе мое холодеющее тельце. Ее лицо искажено страданием.

Как это возможно, я в яме и одновременно летаю над ней? Но ясно вижу себя среди трупов!! Вот он – я среди расстрелянных.

«Меня убили, и я стал ангелом!» – осенило меня.

Так мама и бабушка называли меня при жизни за схожесть с ангелочком на рождественской открытке.

Меня любили и баловали все, не только они, особенно соседка тетя Феня.

-Подменили тебе ребеночка в роддоме, - дразнила она маму,- Не вашей он породы, не чернявенький.

Сейчас эта Феня копошится у ямы в наших пожитках. Две другие соседки дерутся из-за моих ботиночек, которые впору их внукам, моим вчерашним друзьям.

А вот и добродушный Альберт- Фенин муж. Я не узнал его в полицейской форме. Как он разительно изменился! Еще несколько месяцев назад он подбрасывал меня в воздух и, целуя, называл крестным сынком.

А теперь, как и его подельники, рассовывает по карманам золотые украшения. Среди них дешевое мамино колечко. Вручая его, папа обещал вскоре купить другое, самое красивое на свете.

-Как только появятся деньги,- с виноватой улыбкой добавил он.

-Вот именно, как только появятся деньги,- насмешничала мама. – Придется подождать у моря погоды.

Как давно это было!

3.

21.06-1941 г. мне исполнилось три годика. К этому торжеству папа купил мне в подарок красные ботиночки, а маме это самое кольцо, которое сейчас Альберт сжимает в ладони.

Как мы с мамой радовались! Даже не знаю, кто больше: я или она. Бабушка испекла огромный крендель и пригласила всех соседских детей. Было так весело! Папа играл на мандолине, а мы пели и танцевали. Даже бабушка пустиласьв пляс.

Назавтра от веселья не осталось и следа.

Папа утверждал, что надо переждать несколько дней и фашистам дадут в хвост и в гриву. А мама уговаривала собрать вещи и бежать, пока не поздно.

-Фашисты приближаются семимильными шагами, - чуть не плача безрезультатно убеждала она его. .

Мне уезжать не хотелось: друзей покидать жалко и на фашистов посмотреть хочется.

Они представлялись мне лошадками, похожими на мою деревянную. С хвостами и гривами, только живыми.. «Обули этих лошадок в сапоги- скороходы и поскакали они семимильными шагами», - думал я. Знал я о таких чудесах из сказок. Но бабушка полагала, что слишком рано дурить мне голову сказками. Надо подождать пока подросту. Однако мама настаивала. Она мечтала увидеть меня адвокатом.

-Только этого не хватало! - возмущалась бабуля. – Какой адвокат?! У нас в роду не было крючкотворов. Изинька будет знаменитым скрипачом! Еврейским Паганини!

-Нет уж-ки! Ничего у вас не выйдет! Мой сын будет врачом! - вступал в дебаты папа.

-Врачом? Тоже мне прекрасное будущее! Ни дня, ни ночи покоя. Этого ты хочешь для мальчика? Если не скрипачом, то пианистом! Посмотри на его пальчики! Это знак свыше! Сам Бог предопределил его будущее.

-Хватит спорить!- прекращала спор мама,- Мальчик сам решит, кем стать! Но в любом случае, он будет большим человеком! Кто - нибудь еще видел такую умницу?!*

С этим соглашались все и начинали меня тискать и целовать, а старушка, целуя, слюнявила мои щечки. Я до боли тер их ладошкой и брезгливо морщился, чем очень ее смешил.

-Вот беда, никто не любит стариков! А совсем недавно молодые люди многое отдали бы за мой поцелуй! – широко раскрыв беззубый рот, она заливисто хохотала, разбрызгивая слюни.

А мои родители не только не запрещали целовать меня, но грозили пальцем мне: не вырывайся, не обижай, мол, старушку. Где она теперь, моя дорогая бабушка? Где она? Игде мой папочка? В этой яме их нет.

Глава вторая.

1.

Синагога сгорела. В нее загнали евреев. Среди них мою бабушку Роху - Лею и наших соседей с детьми. Теми самыми, которые были у меня на дне рождения. Они сгорали живьем. Крик слышался во всей округе.

Тетя Алмочка, у которой мы покупали к субботе свежую рыбу, не могла уснуть: в ушах звучал душераздирающий вопль. Не помогло и снотворное: от сочувствия разрывалась душа.

Но многих ни крики, ни мольба не тронули. Их возмущал чад от горящих тел, который несколько дней плыл над притихшим городом.

Альберт и его жена Феня радовались обновкам и не мучились раскаянием. Даже не вспоминали погибших, как будто забыли об их существовании. А ведь они были ближайшими соседями бабушки и казались вполне дружелюбными. Почему оказались участниками этой мерзости?

Почему Альберт и ему подобные стали убийцами ни в чем не повинных людей? Как в ужасе из-за содеянного, не застрелились из того же оружия, которым убивали нас?!

А как можно аплодировать казни ни в чем не повинных людей?! Но было именно так! И я тому свидетель!

К сожалению, ничего не смущает совесть этих нелюдей!

Руками, аплодирующими убийству, они обнимают жен, детей, матерей. Садятся за стол и с аппетитом поглощают пищу, которая не застревает в глотке. Глаза, не вылезая из орбит, открыто смотрят на людей. Они не чувствуют вины! Ничто не тревожит их совесть!

Я еще начинающий ангелок, не все понимаю, но даже взрослый человек с нормальной психикой не сможет осмыслить происходящего.

Если меня примет Боженька, я спрошу у него, как Он допустил такое? Почему дал убить меня, маму, бабушку? Мы никому не делали зла! Почему не остановил злодеев? Даже не покарал их! Почему? Почему?