Ефим Златкин. ПОБЕГ ИЗ КРАСНОГО ЗАМКА

Красные башни Мирского замка вознеслись над округой в шестнадцатом веке. Кому только он не принадлежал за прошедшие столетия? Литовским князьям, польским магнатам, казачьему атаману. На балы в сверкающие роскошью залы, съезжалась вся европейская знать! Много чего повидал замок, вокруг которого жил разноплеменный народ: беларусы, поляки, татары , евреи, цыгане. В 1939 году городок перешёл от Польши к Советам, а 27 июня 1941 года в него вошли каратели.

Немецкие войска в посёлке Мир.

Первое, что они сделали: расстреляли полторы тысячи евреев, чтобы они не мозолили глаза чистокровным арийцев. Но что сделать с остальными?

Переместили оставшихся 850 человек в подвалы Мирского замка - в этот шедевр архитектурного творчества. И он стал каменной тюрьмой.

- Из подземелья унтерменшен (недочеловек, так немцы называли всех, кто не принадлежал к их расе), не убегут, - были убеждены они.

Но евреи оказались не покорными овечками…

Переселившись в сырой подвал, не рвали на себе волосы. Продумали, как разместиться на маленькой территории. Каждому выделили «комнатку» - по одному квадратному метру площади. Организовали молельный дом. Гонимые поляками, а потом и Советами, вначале не унывали.

- Пережили зиму и весну сорок второго года? Пережили! Дай Бог, и дальше продержимся, - утешали себя.

Но стало известно, что через три месяца, в начале августа, их всех расстреляют.

- Евреи, - как нам быть? - спросил сапожник Гриша.

Может, и не спросил, а только подумал? Рыдать? Слёзы высохли.

Биться головой об стенку? Её не прошибёшь – каменная.

В тишине хорошо слышно:

- Мейн тохтер, мейн зун (моя дочь, мой сын), - Сара прижимает к себе детей, - вы голодные? Вот вам по конфетке, - давясь в слезах, она что-то им даёт.

- Какие конфетки ? - не понимает Гриша и вдруг догадывается, что женщина травит своих детей, вспомнив, что как-то обмолвилась ему, что на крайний случай приготовила яд. И этот крайний случай наступил? Может, ей помешать? Детей ещё можно спасти? Сапожник Гриша хочет подняться со своего места, но разве мать любит своих детей меньше, чем он? И от чего спасти? От того ужаса , который предстоит увидеть малышне: яму на окраине города, оскаленных овчарок, гогочущих соседей, полицаев и немцев с автоматами?

- Всё! Теперь можно умирать, - старый Янкель меняет рубашку, - не пойду же я на тот свет в старом исподнем?

Каждый в одиночку со своими раздумьями. У раввина Моше уставшие глаза, безумный взгляд, он уткнулся в молитвенник. Молится беспрерывно, рядом с ним молятся другие.

- Читают кадиш? По ком?

- По Залману и Рувену. Ты не слышал? Они сбросились с верхотуры замка.

- Им повезло - мгновенная смерть!

- Часовые не заметили их на крыше?

- Залман и Рувен в детстве перепрыгивали с башни на крышу, как в цирке.

- А-а, когда это было?

- При Польше.

- А потом пришли русские?

- Да! Потом пришли русские!

- И, как мы радовались, что живём в могучем Советском Союзе!

- Да, радовались. Напрасно.

- Помнишь, как пели: «От тайги до британских морей, красная армия всех сильней»?

- Самая сильная армия? А мою Берту и детей не защитила, меня оставила на смерть.

- Тише, услышат!

- Какая теперь разница, кто меня расстреляет: НКВД или гестапо? Я и так, как мёртвый.

- Кто прочитает по нас кадиш?

- Кто прочитает? Сам Бог…

В центр малюсенькой комнатки протискивается ребе Моше. К нему, на четвереньках, подползают евреи. Время вечерней молитвы. Вначале очень тихая, слабая, потом набирающая силу, она становится всё громче и сильнее. Кажется, ещё немного, и расшибёт в пыль каменные стены подвала, куда загнали евреев. А они уже встали во весь рост и, обнявшись, раскачиваются, как волна за волной.

На руках у Сары с пожелтевшими лицами вытянулись её мертвые дети Зелда и Зяма. Доза отравления для неё оказалась небольшой, и она теперь стонет то ли от боли, то ли от того, что осознала содеянное?

- Мейт тохтер! Мейн зун, - прижимает к себе детей.

Старый Янкель в белой смертной рубашке ползет к молящимся, чтобы быть вместе с ними.

И вдруг кто-то рывком открывает дверь подвала, в подземелье рванул поток свежего ветра.

На пороге унтер-офицер в чёрном полицейском мундире. Он кричит:

- Евреи! Бегите! Бегите!

- Что он говорит? Куда бежать? С кем? – не понимают одни.

- Не слушайте его. Может быть, не всех расстреляют, как в прошлом году? - возопили другие.

…В местечке Мир Освальда знали, как немецкого переводчика. Какая выгодная партия для дочерей местной шляхты?

То одна из них будто ненароком заденет его крутым бедром, то вторая , словно невзначай приоткроет блузку с мощной грудью.

- Освальд, пользуйся моментом! Завтра партизаны повесят тебя на берёзе и ты не узнаешь, что такое русская баба в снегу, - хохочет берлинский ловелас Ганс, офицер взвода охраны.

Освальд тоже смеётся, поддакивает, а сам думает о другом. Он, польский еврей Шмуэль Аарон, по фальшивым документам немецкоязычного поляка Освальда Руфайзина, стал переводчиком в немецкой жандармерии. Понимал, что играет со смертью: в гестапо работают профессионалы! День за днём - девять месяцев, ходил словно по лезвию бритвы. Находиться на допросах, видеть казни и экзекуции, переводить и делать вид, что всё равно? Чувствовал, что долго не выдержит.

Дальнейшие события развивались острее детективного кинофильма.

В жандармерию для ремонтных работ вызвали электрика из гетто, который знал Освальда, как Шмуэля по Вильно. Девушка из гетто, работающая на уборке в жандармерии, вызвалась быть связной между ними.

Как-то Освальд случайно услышал разговор двух эсэсовцев.

- Тринадцатого августа мы расстреляем всех евреев.

Сообщив через связную в гетто про намеченную акцию уничтожения, будто бы по распоряжению коменданта, пришёл в замок. Решил посмотреть всё своими глазами.

Узники лежали и сидели на полу подвала, как сваленные мешки. Спёртый воздух: нечем дышать, сырость. В глазах - страх и ужас. Голодные, без воды.

Но евреи не были бы евреями, если бы даже во время опасности не высказывали разные мнения:

-Мы полезны немцам, как рабочая сила. Люди из гетто работают везде, - противились одни. - Зачем им нас убивать?

- Какой побег? Сразу найдут и по три шкуры сдерут! В лесу бандитов больше, чем партизан, - пугали другие.

- Убежите - обречёте нас на смерть, - ныли третьи.

- Евреи! Смерть и так, и так. Нужно бежать! Хоть кто-то спасётся, - говорит ребе Моше, - посмотрите на себя, какие мы? Оборванные, исхудавшие, обессиленные.

- Я согласна трижды умереть на свободе, чем один раз в гетто, - молодая женщина поднимается с каменного пола.

Евреи устали жить и дрожать, в их глазах появился азарт, а в сердцах надежда? Видимо, так! Иначе бы все остались в подземелье, никто бы решился на побег.

Что было дальше – есть много версий. Первая, что Освальд заранее сообщил, через какие окна следует прыгать и в какую сторону уходить. Вторая, что подготовив копии ключей, он сам открыл двери. Третья, что хорошенько напоил полицейских, а четвёртая, что их вообще не было. Мол, возле проходной будки, перетянутой колючей проволокой, стояли сами евреи…

Какая разница, как было? Главное, что в ночь на 10 августа 1942 года был совершён дерзкий побег из подземелья! Это неоспоримый факт! Из подвала рванулись к выходу Маша и Девид Синдеры, Израэль Шифрон, Яков Лившиц. За ними Хаим Ицкович, Соня Протас, Бенджамин Геревиц, Мария Гринвальд, Сарра Ландер… Вначале они, потом другие, третьи. Даже те, кто не собирался бежать, поддались общему порыву.

Протискивались через узенький проход, поднимались со ступеньки на ступеньку, прыгали из окон и, выбегая из замка, скрывались один за другим в темноте леса.

- Сейчас начнётся стрельба. Вот-вот. Кто же выпустит евреев живьём? - думает сапожник Гриша, удивляясь, что не слышит выстрелов.

Старый Янкель, покачивая головой, медленно укладывается калачиком, дрожит от холода и от страха. Куда ему убегать, да и другим старикам? А женщинам с маленькими детьми? В лес, болота - на съедение волкам? Сколько продержишься без еды и воды? Догонят, обязательно догонят!

- Нет! Уже лучше тут. Лучше тут.

Только Бог знал, что ждало 650 евреев, оставшихся в подвале, беглецов и самого Освальда Руфайзена, но он молчал…

Не прошло и полчаса, как резкий ветер снова ворвался в открытую дверь, но уже с лаем овчарок. На пороге появились разъяренные эсэсовцы:

- Ну, жиды! Теперь вам не жить!

…В комендатуре городка не могли поверить , что их так легко провели! Опасались: узнают в Берлине, не поздоровится! За одиночный побег наказывают, а тут – массовый! Убежало почти 200 человек.

Высокое начальство бушевало, в погоню бросили крупные силы.

-Привезти ко мне организатора побега, - белый от злости начальник гестапо, - грозится всех расстрелять,- кто он?

Кто-то из узников сообщает про Освальда, считая, что этим самым спасёт евреев, оставшихся в гетто. Но их уже приговорили. Понимая это, многие перерезали себе вены стеклом, приняли отраву. Всех тех, кто не успел сам умереть, каратели жестоко избили и расстреляли в лесу.

Храбреца схватили, но из тюрьмы ему помогли бежать. Бывают же чудеса! Его, гонимого преследователями, судьба защитила во второй раз! Она была в виде … монашки, которая привела Освальда в монастырь.

В знак благодарности Освальд принимает христианство, становится монахом- кармелитом, принимает имя Даниэль и через годы переезжает в Израиль.

А что же с беглецами? Вначале о тех, кому не повезло. Улыбается в усы начальник полиции:

- Объявлю, что за каждого пойманного дам мешок муки, бульбы или дойную корову, землю будут рыть носом, но найдут!

Хотя уже есть хорошая новость для областного начальства:

«Сторож лесничества Миранка донес, что в … лесу скрывалась еврейская «банда. Было послано 60 полицаев и 3 жандарма (!),- сообщает он в своём донесении. И дальше, что наряд потребовал «от евреев выходить без оружия, иначе будут брошены гранаты. Вышли трое мужчин и две женщины. Все они из населения г. Мир. После короткого допроса были расстреляны…».

Внизу дата: 15 ноября 1942 года.

Сторож лесничества Миранка в тот день чувствовал себя героем: выследил и раскрыл еврейскую «банду»! Начальник полицейского участка чуть ли не пляшет от радости .

Но какая же это « банда», если как он пишет, «оружия и боеприпасов не найдено»? Пятеро измождённых людей три месяца прятались в лесной пещере, возле волчьего логова . Волки беглецов пощадили - двуногие звери оказались беспощадными.

« После короткого допроса они были расстреляны»,- дописывает в конце донесения полицейский начальник.

Геройская операция! Целый отряд в количестве 63 человека бросили на пять безоружных евреев. А кто-то из стрелявших жил рядом с ними и даже был другом! А что произошло с теми, кто убежал? В живых осталось от тридцати до сорока человек. Остальные погибли в лесной чаще, утонули в болотах, получили свинцовые пули. Немецкая жандармерия, полиция и мужики с вилами мчались за беглецами по пятам. До партизан добрались немногие, но и их расстреливали без суда и следствия, считая немецкими шпионами.

В чём же партизаны отличались от полицейских, которые уничтожили пять евреев из лесной пещеры?

Мало кто из беглецов выжил в лесу. И то только потому, что нашли еврейский партизанский отряд братьев Бельских, или какой-то другой отряд, заражённый меньше антисемитизмом.

…Я приехал в городок Мир. Здесь меня поразил не замок-красавец и не шикарный парк, а озеро, на берегу которого он стоит.

- Не понимаю? - вопрошает мой попутчик, - я фотографирую, у меня обычный цвет озера , а на твоих фотографиях красно-кровавый?

- А я понимаю!

Озеро хочет мне рассказать ещё одну тайну. О Мирской трагедии ещё не всё известно…

Над старой крышей кружит стая чёрных птиц

В красный замок она часто прилетают.

В подземелье опускаются тени еврейских лиц.

…Вы бы слышали, как они рыдают…