Воспоминание первое. (Киев, осень 44-го).
Мы с мамой в больнице, видно, инфекционной. Странные запахи.
Мама рассказывает мне сказки. Все со счастливым концом – Иван-царевич (или Принц) выполняет задание и получает награду – жареную рыбу. Задания разные, а награда одна – рыба с хрустящей золотистой корочкой. В свои четыре года я уже пробовала жареную рыбу и вкуснее этого не ела в жизни ничего.
Воспоминание второе. (Киев, зима 45-го)
Моя ежедневная и единственная еда – разваренная сахарная свекла.
Мимо двора скользят сани с этой самой пресловутой свеклой. За санями бегут дети и надрываются: «Дядь, а дядь, сбрось одну свёколку!» И он действительно сбрасывает. Одну. Она достается самому резвому из мальчишек. Хоть и не мне, а все равно на душе праздник – на глазах свершилось чудо.
Воспоминание третье. (Киев, весна 45-го).
Мама медсестра. Работает в госпитале. У себя на работе угощает меня чечевичным супом. Вкус врезался в память. Когда позже я узнала библейскую историю о продаже первородства за чечевичную похлебку – не удивилась. Моя память подтверждала – сделка приемлемая.
Воспоминание четвертое. (Киев, весна 45-го).
Американский паёк (я почему-то всегда знала, что, именно, американский). Мама принесла его с работы. Жестянка яичного порошка, горсть коричневого сахара и ... банка абрикосового компота. Была ли это Победа – не знаю, но у моей Победы вкус абрикосового компота. Если есть Рай, то это место, где дети всё время едят абрикосовый компот. В тот день и я побывала в Раю.
Воспоминание пятое. (Городок Теофиполь, Проскуровская (ныне Хмельницкая) область, Украина, лето 45-го).
Домик, утро, мама зовёт за стол. На столе тарелка рассольника с куриными потрохами. Опять о еде? Но это вехи памяти моего детства. Запоминается ведь что-то необычное, а для меня той, чувство сытости было чем-то из ряда вон выходящим.
А во дворе огромная черно–белая свинья. Страшно и удивительно – создание не из моего мира.
Воспоминание шестое. (Теофиполь, лето 45-го)
Двух, или трехэтажный дом. Соседи-жильцы – важные люди. Рядом живет начальник милиции с семьёй. Я в гостях. У них маленький ребенок. Качаю люльку и чувствую себя нужной. Угостили домашней колбасой. (Снова о еде). Описать восторг – нет слов.
Одна дома, видно, мама на работе. Я большая и самостоятельная. Сама выхожу гулять во двор. Выходя, запираю дверь квартиры на засов. Это тяжело, но я делаю, я ответственная. Становится скучно – возвращаюсь сама домой, сама обедаю. Еда в доме есть, но нет супа. Непорядок. Наполняю кружку водой, разбиваю в неё яйцо, насыпаю сахар и крошу кусочки чего? Правильно, жареной рыбы. Потом ставлю это на плиту (просто поднимаюсь на цыпочки и ставлю кружку куда-то наверх). Ждать готовности произведения нет сил и я засыпаю. Просыпаюсь поздно вечером от плача. Плачет вернувшаяся с работы мама. Держит меня на руках и приговаривает: «Лялечка, Лялечка моя бедненькая, больше я тебя не оставлю». Оставила. Но в доме появилась нянька.
Воспоминание седьмое. (Теофиполь, осень-зима 45-го)
Мама уезжает. Возвращается в Киев по работе. Я выскакиваю на улицу её проводить. Как была. В платьице. «Лялечка, возвращайся, доченька, в дом, простудишься» – это последние слова, что я слышала от мамы. Она умерла от голода. В январе 46-го.
Воспоминание восьмое. (Теофиполь, зима 46-го).
Нянька беседует с «милиционером». Я всё слышу. Часто произносят: «Лялю в детский дом». В какой «детский дом»? В тот маленький домик внизу, в котором живёт пёс Брехун? А Брехуна куда? Вместе мы не поместимся.
Воспоминание девятое. (Теофиполь, зима-весна 46-го).
Дверь отворилась и в квартиру вошла... Баба Яга. Худая, чёрная, с огромным, нависающим над губами носом. Я скукожилась под столом. «Мамочка, миленькая, не хочу Бабу Ягу, хочу тебя!» И вдруг ласковый, чем-то знакомый голос: «Ляля, Лялечка, где ты, детка? Это я, твоя тётя Рахиля из Сталинска. Ты будешь жить у меня, девочка моя родненькая».
Воспоминание десятое. (Дорога в Сталинск (ныне Новокузнецк), весна 46-го).
Стук колес, пересадки, теплушки, мешочники и счастье, счастье...
Таким помнит своё детство выросшая девочка Ляля – моя Мама.
Comments