И падал снег на землю белым пухом,
И ветром утрамбовывался в наст,
А со штыка лопаты глухо ухал
На край траншеи глины мокрой пласт.
Траншеи не осилить в полный профиль –
И пайки слабые, и силы нет в руках, -
Крестьянин, офицер, студент-дистрофик,
Причем один военный - в сапогах.
А те вдвоём с парнишкой были в чунях,
В обувке из покрышек на тот свет,
Они месили глину, сердцем чуя,
Что им другой дороги просто нет.
К ним шёл десятник, споря с бригадиром,
Из грязи выдирая сапоги,
А ветер, снежным испещрён пунктиром,
Так дул, что напрочь выдувал мозги.
Все головы закинули в траншее,
Смотря на подходящих из-под век,
Прожектора светили еле-еле,
И падал им на лица белый снег.
Ефрем Поддуев свое дело знает,
На рейке метку отчеркнул ногтём,
"Пятнадцать сантиметров не хватает" –
Сказал и словно точку вбил гвоздём.
Они смотрели, как он рейкой мерял,
И загнанно дышали тяжело,
А кто-то с неба снег чистейший сеял
Так густо, что кругом все замело.
И офицер сказал, что был из бывших:
"Друг, сантиметры эти нам прости,
Не взять нам глины, мокрой и оплывшей,
Нет сил – ты души наши отпусти".
Ефрем в ответ на это усмехнулся:
"А я за вас, ребята, на скамью?
Копайте!” - и спиною повернулся,
И рейку на плечо забрал свою.
Мальчишка разлепил сухие губы
И прошептал, – да что он мог сказать, –
Но, услыхал десятник белозубый:
"И ты, десятник, будешь умирать".
Вновь головы закинули в траншее,
Смотря на уходящих из-под век,
Прожектора на вышках всё горели,
И падал им на лица белый снег.
Ефрем силён был и по грязи твердо
Ушёл – и вот в больнице умирал –
Чудовищною опухолью горло
Ему как будто кто-то пережал.
И в голове стреляло и ломило,
Огнём жгло и затылок, и висок,
А шею – и тянуло, и крутило
От правого плеча наискосок.
И вспомнил он тогда, как те стояли,
И тот малой сказал ему опять,
И вновь, и вновь слова его звучали:
"И ты, десятник, будешь умирать".
Ничем, ничем не может он закрыться,
Он хочет жить – и те хотели жить,
Он понял всё, он… он переродится,
Но, только чтобы как-нибудь, да быть.
Но, грозная болезнь в права вступила,
И нарастала, словно снежный ком,
И таяли – и плоть его, и сила,
И тело охватил жестокий лом.
Но, срок пришел и надо подниматься, И двигать из больницы на вокзал,
И непонятно мне, как не сломаться,
Когда ты под такой каток попал.
Ведь та страна, которой ты когда-то
Служил, как будто выгнала, как пса, Жестокого, но верного солдата
Из дома в близлежащие леса.
Мы, люди, щепки для своей державы,
В траншее все, кто даже наверху,
Раскаянье - стране моей отрава,
А славословье вечно на слуху.
Comments