ДВЕ СТАРУХИ
- Я вам лучше ее сообщение прочитаю. Сейчас, сейчас - говорила она, короткими и быстрыми, смахивающими движениями пальцев перелистывая записи в смартфоне и ища нужную. При этом она странно приговаривала - жах-жах - - жах-жах. - Это она так пишет - говорила она про кого-то. - Жах - это ужас по-украински - добавила она, глядя на нас с Людой.
Мы стояли на улице Моше Шарет, в самом ее начале, где остановились около скамейки, узнав в темноте силуэты мужчины и женщины, мимо которых мы проходили. Это были Люда Блох со своим мужем Мишей. Рядом со скамейкой стоя-ла инвалидная коляска, на которой Люда выво- зила Мишу подышать свежим воздухом.
Мы были знакомы. Моя жена когда-то вместе с Мишей пела в одном хоровом коллективе, а по- том Миша серьёзно заболел и оставил пение. Де-ржался он мужественно и когда мы случайно встречались где-то на улицах, всегда рассыпался в похвалах нам и нашей собаке - чишке Джесси-ке. А с Людой Блох я учился на курсах иврита.
И Люда, и Миша отличались открытым, доб-рым и немного восторженным отношением к людям и, вообще, к жизни - к Израилю, Кирьят-Яму, морю и, кажется, ко всем живым существам. Израиль был для них самой чудесной страной, Кирьят-Ям самым прекрасным городом, а все люди вокруг были для них самыми замечатель-ными и красивыми.
Меня это сначала немного озадачивало, но, потом как-то сгладилось.
Когда мы с ними поздоровались, то выслуша-ли массу позитивной информации о себе - какие мы замечательные, прекрасные и добрые люди.
Миша отдельно высказался о Джессике, ка-кая, мол, она невероятно красивая, милая и умная и пока Миша рассыпался в комплиментах нашей собачке, которая, сидя у меня на руках, выслушивала их с достоинством и милостивым вниманием английской королевы, Люда продол-жала обыскивать смартфон.
Сейчас найду - говорила она - лучше ее слова услышать, то, что она сама написала. Сообщение не находилось.
- А у тебя, Коля, в Днепре, кто-нибудь остался - вдруг спросила она Колю. Коля Осипчук с Мариной приехали из Украины в Израиль пять лет назад.
- Да - вздохнул Коля - Сын.
- И как он там? Днепр ведь тоже бомбят?
- Они Южмаш бомбят - сказал Коля - а он на другом берегу живёт - там пока тихо. Коля опять вздохнул.
Люда продолжала - Сегодня ночью что-то страшное было - и она рассказала, что этой но-чью в Киеве было много прилетов, и хотя украинцы уже неплохо научились сбивать раке-ты, однако очень много обломков падает на землю: на людей, дома и машины. И что какие-то две женщины, кто они Люде, я прослушал - одной 76 лет, а другой 51 год, вынуждены были прошлой ночью прятаться от этих падений на лестничной площалке, чуть не поминутно выбе-гая туда из квартиры, а с 2-х часов до 5-ти утра они вообще безвылазно просидели на лестнич-ных ступенях.
Бомбоубежища в их доме не было, а до ближайшей станции метро надо было идти два или три километра. Женщины на это не решились и натерпелись немало страха, когда небо над их домом всю ночь взрывалось и горе-ло.
- Я уж их звала к себе - говорила Люда - при-езжайте, разместимся, все-таки трехкомнатная квартира, у Миши одна комната, места хватит. Все сочувственно молчали.
- И что же это делается, что же это за война такая, что две старухи должны полночи на лестнице под бомбежками сидеть? - воскликнула Люда. Никто ей не ответил.
- Старуха в 51 год - мне это показалось несправедливым. Я подумал, что хорошо, что украинцы, с помощью западного оружия, наловчились сбивать российские ракеты и беспилотники. Обломки, конечно, плохо, но, все-таки, это не ракета в дом.
И как бы им пригодились их нынешние возмо-жности прошедшей зимой, когда Россия плотно обстреливала города, целенаправленно целя в ТЭЦ и подстанции, чтобы отрезать горожан от тепла, воды и света.
Какие-то проблемы у людей с головой. Мно-гие, конечно, любят архаику. Россия грезит Отечественной Войной, а в Израиле часть населения живет по законам Древнего Мира, но, все-таки и прогресс налицо, женевские конвенции или, там, права человека.
Мне вспомнилась одна забавная война, о которой я вычитал у Карло Гольдони, великого драматурга и реформатора театра, в его мему-арах.
Дело было в 1733 году. Король Людовик XIV с союзниками воевал против Карла VI, императора Священной Римской Империи.
Уже в те годы войны в Европе понемногу гуманизировались - при осаде городов не бомбардировали жилые кварталы, хотя случайные ядра туда и залетали, а людей, проживающих у крепостных стен отселяли в безопасные места.
Применялись почетные капитуляции, когда гарнизону разрешалось уйти из города под барабаны с оружием в руках, развернутыми знаменами и обозом.
В одном осажденном городе с названием Пиццигеттоне стороны заключили перемирие сроком на три дня. И вот что там случилось, по словам Гольдони - "В это время я был послан в лагерь союзников в качестве почетного лазут-чика. Невозможно в точности изобразить пора-зительную картину военного лагеря во время перемирия. Это самый блистательный праздник, самое удивительное зрелище, какое только можно себе представить.
Мост, перекинутый через брешь в крепостной стене, служит сообщением между осаждающими и осажденными. Везде накрыты столы; офицеры обоих армий угощают друг друга; в самой крепо-сти и за ее стенами, в палатках и в лиственных беседках происходят балы, пиршества, концерты.
Все окрестные жители стекаются сюда: одни -
пешком, другие — верхом, третьи — в экипажах.
Со всех сторон подвозят продукты; на одно мгновение всюду разлито изобилие; не обходит-ся дело и без шарлатанов и вольтижеров.
Словом, это — прелестная ярмарка, чудесное место для встреч и развлечений.
Ежедневно, в течение нескольких часов, я
наслаждался этим зрелищем. На третий день я
увидел, как немецкий гарнизон покинул крепость с теми же почестями, какие были дарованы гарнизону Миланской крепости".
Тем временем разговоры наши закончились и, полюбовавшись еще на Мишу, который выгля-дел молодцом, мы разошлись.
Каждый следующий день приносил сообще-ния о новых бомбардировках - Киева, Кременчуга, Одессы, Умани и т.д.
Недели через две, после окончания урока ив-ритом у Иры Кац, я подошёл к Люде Блох и спро-сил ее, живы ли еще те женщины, о которых она рассказывала и кто они ей, не родственницы ли?
- Нет, не родственницы - сказала она. - Мы вместе бежали из Донецка в 2014-м. Она учите-льница с дочкой. Остановились в Киеве, где друг другу много помогали и сошлись близко.
- А как они сейчас - спросил я опять - потом ведь много раз еще бомбили?
- У них все хорошо - сказала она. - Они нашли бомбоубежище недалеко от своего дома, где-то в соседних домах. Сама-то она, очень шустрая, несмотря на возраст - добавила она - а, дочка не так расторопна. Она очень габаритная, ей тяжелее.
Потом Люда сказала - слушай, я читала твое стихотворение. Хорошее. Ты правильно все понимаешь, хотя и из России. Эти ее слова меня заинтересовали. Я знал эту максиму - стыдно быть немцем. Читал Ремарка и не считал, что все немцы ответственны за дела Гитлера и надо их ненавидеть. Может быть, потому, что сам родился после войны, когда мир уже зализывал раны.
Но, сейчас, похоже, пришла пора примерять на себя этот хомут.
И я подумал о своих родителях, которым, очевидно тоже надо будет предъявить какие-то претензии. Отец у меня - инженер из Ленинграда, еврей, тихий человек, ушибленный потерей социального статуса до Великой Отечественной и борьбой с космополитами после, ну, а мама русская, с Урала.
В 1930 году, когда моей маме было пять лет, ее семью репрессировали - раскулачили и выс-лали из Сибири, из-под Томска на Урал, в поселок Верхнюю Салду. Ее отец, мой дед, Антон Васильевич Афанасьев, был председателем кол-хоза. Мама говорила, что он не позволил какому-то мелкому начальству полакомиться из общест-венных закромов и получил за это на себя донос в ГПУ.
Не знаю, как оно было на самом деле, но, акт об изьятии дедова имущества я видел. Во время следования к месту высылки мамина мама, моя бабушка, ее звали Матрена, заразилась тифом и по прибытии в Верхнюю Салду умерла, оставив отцу трехмесячную дочку Валечку, которая тоже очень быстро умерла. Мама рассказывала мне, как дед Антон, тогда молодой парень, бегал по поселку, стараясь раздобыть для дочки стакан молока. На этом месте она начинала рыдать и я не очень убедительно ее утешал - ну, мама, ты сейчас живешь за них, а они на тебя смотрят и радуются.
И не получается у меня как-то, даже слегка, осудить своих родителей ни за Сталина, ни за Ленина, ни за этих очередных упырей, которые находятся сегодня у власти в России - Путина, Сечина, Кириенко, патриарха Кирилла и прочей их бандитской братии.
Я думаю, что в соответствующих обстоятельст-вах, сломать можно любой народ, любую страну.
История Германии это доказала.
И в те же самые дни, уже после последнего моего разговора с Людой Блох, я наткнулся в Фейсбуке на листовку годичной давности, кото-рую распространяли российские войска среди местного населения во время боев за Мариу-поль. В ней была напечатана короткая статейка некоего Игоря Якунина с таким подзаголовком "Почему Россия не победила Украину за неде-лю". Среди прочего там было написано следую-щее - "Наша армия последовательно, под прик-рытием артиллерии и авиации блокирует места дислокации украинских частей и нацбатов, не допуская масштабных боев и разрушений про-мышленной и жилой инфраструктуры.
И потому, что бережет своих людей.
И оттого, что старается сохранить жизни чужих за близкой линией фронта - тех людей, которые вскоре должны стать своими".
Вот так. Берегут, значит, россияне людей - и своих, и чужих. И 16 месяцев подряд старательно утюжат ракетами и беспилотниками украинские города и засевают минами их поля, гоняя мирное население по щелям и бомбоубежищам.
Так что же это за война? - спросила нас всех тогда Люда. Как, что за война? Современная война. Российская. Путина. Не какого-то древнего царя Гороха, навроде этих старых перцев - Людовика XIV и Карла VI.