Вот такая Белорусская история
Анатолий Стеклов
Совершенно правдивый рассказ
Городу Витебску,
в котором родилась моя мама,
и в котором я никогда не был,
посвящается.
Немцы ворвались в Витебск в первые дни начала войны. Наши войска сопротивлялись, как могли, но недели через 2–3 отступили. С 50% потерями…
Война, как потом скажут, была вероломной, вопреки договорам о ненападении, вопреки эшелонам с продуктами, рудой, лесом, идущим из СССР в Германию. Людям разве легче от того, что наше командование то ли ошиблось, то ли просчиталось, то ли не знало о планах немцев установить новый порядок на Востоке?
За окном июль 1941-го. Война шла в Европе уже 2 года. Наша разведка уже многое знала. Например, знала о систематическом уничтожении евреев. На экстренном и последнем заседании обкома компартии Витебска объявили о срочной эвакуации заводов и фабрик. Без промедления: станки, оборудование, материалы в поезда и на Восток. Людей не брать, из персонала только специалистов. Рабочие руки и в Сибири найдутся.
Прозвучала фраза: Немцы убивают евреев. Но решили не объявлять, не создавать панику в городе, в котором до 30% были евреями.
Начальник ватной фабрики Николай Васильевич, на которой работала моя мама, тихо сказал: «Сима, бери родителей и в вагон. Времени нет. Немцы убивают ваших без разбора».
… Он спас мою маму, этот святой человек. И моих деда и бабу…
----------------------------------
Деревня Обольцы в 20 километров от Витебска- обычная белорусская деревня. Жили бедно, но дружно. Лес кормил, река поила. Дома низкие деревянные. И только дом раввина Мордухая Осмушкина отличался от остальных. Дом был каменным, крашенным белой известью. Его и называли белокаменным. Стоял дом на пригорке в саду. В деревне жило несколько семей евреев. В этот дом собирались на молитву. Дом считался зажиточным. Еще отец раввина, старый Ицхак строил его для детей. Было у раввина Осмушкина трое детей. Двое младших сыновей не жили уже в этом доме. Забегая вперед, скажу: оба сына воевали, первый Давид пропал без вести, а средний Наум воевал до конца войны и вернулся в наградах за героизм, но инвалидом без ног.
Только раввин Осмушкин с женой Соней и дочерью Полиной оставались в доме. Они и достроили его. Добротный был дом. Были в доме и коровы, и гуси с курами, яблоки росли, малина, в огороде картошка. Соседская девка Нюра помогала по хозяйству.
Немцы даже не вошли в деревню. Танки, грузовики просто пролетели мимо на Восток. По дороге меняли власть, забирали, что хотели. Назначили старосту.
…И убивали…
По селу пронеслось: раввина убили. Просто вытащили из дому и повесили в саду на старой яблоне на глазах у соседей. Кто-то сказал, что донесли, что еврей. Говорили, то ли Нюрка, то ли ее мать, то ли еще кто-то… Убили… Ну, что тут поделать?..
Нюрка с родителями перешла жить в этот дом.
--------------------------------
-А что потом было? Как ты узнала об этом? —спрашивали мы Лену. Сидели мы в маленьком кафе недалеко от океана во Флориде. Тихий ветер шевелил пальмовые крылья. Морской воздух пахнул водорослями, а свежий кофе щекотал ноздри.
- Моя мама Полина, дочь раввина Осмушкина, которой тогда было 19 лет, убежала в Витебск. Попала в эвакуацию, так и выжила. Там в Саратове дождалась конца войны, работала, вышла замуж за моего папу. После войны вернулись в Витебск.
Как-то однажды подошла к дому в Обольцах. Узнала сад, колодец, кусты малины. Яблоню, на которой отца повесили. Зайти не решилась. Чужие люди в доме… Поплакала и ушла.
В конце 50-х родилась я. Была у нас маленькая квартира в Витебске. Жили мы небогато, но правильно. Кода я выросла, то поступила в Витебский педагогический институт. Нас, евреек, в группе было трое. Остальные девочки были из соседних деревень. Не смешивались, держались раздельно. Так, здрасьте - до свиданья. В группе старостой была Марина, тоже откуда-то из-под Витебска. Всё хотела с нами сблизиться, расспрашивала о родителях, о нашей жизни.
- Будь осторожной с ней, - сказала мне мама, - Помни, в каждой группе есть стукачи, информаторы.
Шел 1974 год. Хрущевская оттепель закончилась. В стране появились инакомыслящие, диссиденты, политические заключенные. Среди евреев заговорили о государственном антисемитизме в СССР, о том, что нужно уезжать. Тонкий ручеек еврейских беженцев стал вытекать из-за Железного занавеса.
- Ты родилась в Витебске? – спросила Марина.
- Да, - ответила Лена.
- А я из деревни Обольцы. Ты, наверное, и не слыхала о такой.
- Слыхала, - сказала Лена, - у меня мама из Обольцев.
- Пригласи меня к себе домой. Так интересно с твоей мамой поговорить.
Сидели, пили чай с яблочным пирогом. Мама рассказывала о своем детстве в Обольцах. О своей семье, об отце раввине Осмушкине, которого немцы повесили.
— Вот, только две маленькие фотографии родителей у меня и остались, - сказала мама, показывая гостье семейный альбом.
— Это ваши родители? – вдруг побледнела Марина.
- Да, это мой отец раввин Осмушкин с мамой Соней. Мы жили в белом доме на пригорке в саду.
- Я родилась в этом доме, - голос Марины стал хриплым. – Мою маму зовут Нюра. Эти фотографии, только большие, и сейчас висят у нас на стене. Мама их не снимает, говорит, нельзя их снимать.
А через несколько недель Марина подошла к Лене и говорит:
- Приезжай к нам в деревню. Тебя все ждут. Ты внучка раввина Осмушкина. Помнят его.
Приехала Лена пригородным автобусом. Была зима, снег, но не очень холодно. Марина встретила Лену на остановке.
А дальше началось невероятное. Лену усадили в сани с лошадью, на сено, устланное большим рушником, и стали возить от дома к дому.
- Выходите, - кричали люди, — это внучка раввина Осмушкина. Жива, к нам гости приехала.
- Здравствуй, дорогая, - встречали селяне Лену. Хлеб – соль из каждого дома. И самогон…
- Да, не пьет она, - кричала, пытаясь защитить Лену, Марина.
- Как это не пьет? – отвечали. – Раввина надо помянуть. Хороший был человек, многим помогал.
- Пей, дочка, пей до дна. И мы наш грех снимем с души. Не уберегли Осмушкина, не успели схаваць в лесу.
- И вы знаете, - продолжает Лена, - я и не очень- то охмелела. Люди крестились, и меня крестили…
Потом Лена перебралась в Америку. Живет во Флориде. Здесь же похоронена мама Полина– дочь раввина Осмушкина. Историю эту рассказывает детям, а теперь и внукам. С Мариной переписывается по Интернету.
- Приезжай, - пишет Марина, - пора твой дом ремонтировать.
- Нет, это не мой дом, а твой, - отвечает Лена, - Помнишь, мой дядя Наум, вернувшись с войны без ног, подписал твоей маме Нюре документы о передаче владения.
А в деревне Обольцы, впрочем, как и во многих городах и селах Белоруссии, стоит памятник евреям, погибшим от рук нацистов. В музее Катастрофы Европейского Еврейства Яд Вашем в Израиле записано и имя раввина Осмушкина, и жены его Сони.
Comments