Извилистая тропка заманивает в горы,
где Иерусалимский всегда зеленый лес.
Две неподвижных точки – орлы – мне в душу смотрят
из глубины библейских безоблачных небес.
И вырвавшийся в вечность, на скорости застывший,
на фоне леса, неба, над бездною времен,
где до безумья любят, где равнодушны к ближним, -
обветренный, товарный далеких лет вагон.
Вагон – на пьедестале... Закончилось столетье...
Вагон – в концлагерь... Эхо – всех обреченных стон...
Не важно, по какому пронесся континенту, -
не возвратится больше вошедший в тот вагон.
Я Мировой не видел. Родился много позже.
Но боль отцовской раны врывается в мой сон.
Чтоб в лагеря выгоны не увозили больше,
пришел по ржавым рельсам из прошлого вагон.
Брат матери Григорий с печальными глазами
был в сорок первом летом под Львовом окружен.
Когда меня колеса уносят, на вокзалах
концлагерный товарный мне видится вагон.
Что катастрофа века? Плод катастрофы духа,
когда скрипач – с обрыва, когда стихи – в огонь.
Идеи ложны, если любившие друг друга
разлучены насильно. Прогрохотал вагон...
И дед жены – высокий седобородый Пинхас
убит под Черновцами. В чем провинился он?
Расстрелянные в гетто... Им вместо обелиска –
лес Иерусалимский, где встал навек вагон.
Как все дороги мира вновь к Иерусалиму,
так души всех евреев – сюда со всех сторон.
И тем, кого в концлагерь в товарном увозили,
не вырыты могилы. Им памятник – вагон.
Comments