"Балерина" литературный сценарий
Оглавление
Июнь 1941 г. Театр-кабаре «Мелоди Палас». 10
Варшава. Июль 1942 года. Паспорт в Швейцарию.. 18
Варшава. Октябрь 1942 года. 20
Варшава. Ноябрь 1942 года. Первые спасенные. 26
Брюссель. Май 1939 года
Улицы полны оживленных людей, спокойная, мирная жизнь. На улицах возле кафе — столики под яркими зонтиками, официанты разносят кофе, круасаны… На фасаде театра «Рояль де ла Монне» (фр. Théâtre Royal de la Monnaie) — красочный рекламный плакат международного танцевального конкурса.
Мы видим зал театра, он полон, в партере и ложах нарядная публика, не каждый же день проходят международные конкурсы. На сцене Беата Шиманская, польская балерина, исполняет партию из балета Кондрацкого «Краковская сказка». Танец заканчивается, она выходит к рампе и замирает в изящном поклоне. Зал взрывается аплодисментами.
Из зала к сцене выбегает молодая девушка с цветами. Беата принимает цветы, кланяется жюри и залу, посылает воздушный поцелуй и ходит.
За кулисами стайками толпятся те, кто уже выступили и те, кто только будет выступать. К Беате подходит немецкая балерина Хильда Штильмайер. Девушки успели подружиться. Они немного похожи — обе красавицы, только Хильда блондинка, в Беата брюнетка.
Хильда целует Беату:
— Блестяще! Это было великолепно! А это тебе.
Хильда передает Беате большой красивый букет.
— Это от Хьюго!
— Спасибо, какие красивые! А где он?
Хильда показывает Беате на своего брата, высокого красавца-блондина спортивного сложения, стоявшего в сторонке у стены.
— Вон там, в сторонке. Скромничает.
— Хьюго, — Беата машет ему рукой, — Вы мало похожи на скромника, Вам это не идет! Не жмитесь у стены, идите к нам!
Хьюго подходит, Беата ему явно нравится. Он не обделен вниманием девушек и хорошо знает это. Видно, как на него поглядывают остальные балерины, но он не обращает на них внимания. Он смотрит только на Беату.
— Я скромником становлюсь только в Вашем присутствии, Беата. Вы танцевали великолепно.
Он целует ей руку.
— Так Вы еще и льстец! Вот не ожидала! Спасибо за цветы, Хьюго. Это мои любимые.
— Я провел сложную операцию, чтобы узнать какие Вам нравятся. Это было не просто, но я справился.
— Не выдумывайте, Хьюго, Вам все Хильда выдала!
— Беата, а ты заметила в жюри Мэри Вигман? — спрашивает Хильда.
— Нет, а она там?
— Ну конечно, вон та, слева, в темном платье.
Хильда подводит Беату к занавесу и немного отодвигает его. Жюри в ближней к сцене ложе оттуда хорошо видно.
— Ой, как здорово! Для второго отделения я подготовила танец как раз в ее стиле. Я ее поклонница. Хьюго, она вам нравится?
— Мне нравитесь Вы, Беата.
— Вы не только льстец, Вы еще и обманщик, Хьюго! Вигман — величайшая артистка Германии, а я только начинающая балерина…
Наконец выступления закончились, зал опустел.
— Пойдемте, Хьюго, я Вам покажу несколько па!
Хьюго и Хильда спускаются в зал. Беата делает на сцене несколько танцевальных движений. Хьюго не может оторвать от нее глаз. Беата танцует у краю рампы. Хьюго подходит к сцене как можно ближе.
— Поддержка, Хьюго, мне нужна Ваша поддержка, это Grand pas de chat для Вас! — и смело прыгает в зал, туда, где стоит Хьюго.
Хьюго ловит её и несколько дольше, чем нужно, держит на руках, затем, явно нехотя, ставит на пол. Беата совсем не против, заметно, что ей не хочется, чтобы Хьюго ее отпускал…
— Пошли гулять, Хьюго! Где Хильда? Мне ее не хватает. А можно букеты отправить в гостиницу? Я так обожаю цветы!
Конкурс завершен. На сцене финалистки конкурса и среди них Беата, она заняла четвертое место. В приветственном слове, Мишель Вигман особо отмечает ее:
— …И я уверена, что в следующем конкурсе в 1941 году Беата Шиманская опять порадует нас своим талантом!
Молодые люди, Хильда, Беата, Хьюго гуляют по Брюсселю. Они проходят мимо какого-то ресторана. Музыка слышна и на улице. Беата останавливается.
— Хьюго, — говорит Беата, — пригласите меня танцевать!
— Пригласить танцевать балерину? Это для меня чересчур смело!
— А Вы не трусьте, Хьюго, вперед!
Они танцуют.
— Хьюго, почему Вы так скованы? Примерно так танцевал бы памятник королю Леопольду! Расслабьтесь, Хьюго!
— Давайте лучше пойдем в таверну! Я её обнаружил абсолютно случайно. Она совсем недалеко! Пошли! Нужно отметить ваши успехи.
Хьюго приводит их на Гран–Плас. Они любуются великолепными зданиями ратуши и Хлебного дома.
— Пошли, Беата, здания никуда не денутся…
— Ты знаешь, я сейчас так явно представила балет не в театре, а здесь, на площади, в этих потрясающих интерьерах…
— Хорошо, хорошо! Это обязательно сбудется, но только, пожалуйста, не сейчас!
Они заходят в Датскую Таверну.
— Заказывать буду я, — говорит Хьюго. — Здесь великолепные рыбные блюда!
— Прекрасно, Хьюго! Мы тебе доверяем!
К ним подошел официант:
— Можете расположиться снаружи, на воздухе, но я рекомендую вам уютное место в правом углу зала.
Молодые люди с официантом проходят к предложенному месту. Официант продолжает:
— Интимная обстановка, музыка даже громкая не помешает и обзор великолепный. У нас сегодня выступает замечательная танцевальная пара из Аргентины. Мы вам рады. Отдыхайте.
Потолочные светильники в зале гаснут, остаются только старинные бра на стенах, лучи софитов освещают небольшую площадку рядом с помостом, с которого доносятся звуки музыки. Появляется пара танцоров в концертных костюмах. Звучит танго. Через некоторое время к танцам присоединяются две пары из числа посетителей. Беата увлекает Хьюго на танцевальную площадку. С этой минуты взгляды присутствующих переключаются на новых танцоров — Беату и её спутника. Оказывается и Хьюго прекрасно танцует. Аргентинцы понимающе переглядываются и, танцуя, уходят в тень. Софиты теперь ведут Беату и Хьюго.
Танец закончился, Беата по привычке поклонилась залу, и раскрасневшиеся танцоры вернулись за столик.
Ужин закончился, и они выходят на площадь. Уже стемнело. Неожиданно Беата говорит о прошедшем конкурсе:
— Хильда, по-моему, наш конкурс не показал новых идей в танце! В общем — ничего нового. В основном это была демонстрация совершенных, но проверенных старых и привычных форм. Никакого риска!
— А разве это плохо?
— Хильда, дорогая, балету тоже необходимо развитие. Нужен эксперимент. Без этого все застынет на месте. Как я мечтаю сделать новую хореографию…
Она кружится в необычном танце.
— А сейчас я хочу танцевать!
— Беата, здесь нет ни места, ни музыки, — говорит Хьюго.
— Хьюго, какой Вы скучный! Музыка, она внутри, а места… Смотрите, какая площадь!
И Беата начинает танцевать. Она танцует в тишине, её белое платье притягивает взгляд. Затем к ней присоединяется Хильда, а потом еще несколько пар, проходивших по площади. Откуда-то тихо начинает звучать музыка…
Вечером у себя в номере Беата вспоминает прошедший день…
Флешбэк:
Квартира Беаты в Варшаве. В кресле у окна сидит старый друг ее отца врач Готлиб Порицкий.
Беата радостно рассказывает ему:
— Это просто невероятная удача, я никогда не надеялась попасть на такой конкурс. И, представляете, вдруг в класс приходит директриса, ну Вы ее знаете, Ирена Прусицкая, и сообщает, что на конкурс поеду я!
— Беата, дорогая, ты это заслужила, ты лучшая в Польше.
— Я еще подготовила свободный танец в стиле Айседоры Дункан!
— Послушай меня, дорогая. Поездка в Брюссель — это, несомненно, большая удача. Но тебе не нужно возвращаться в Польшу.
Беата опешила:
— А куда еще мне возвращаться?
— Пойми, Беата, вопрос не в том, будет война с немцами или нет, вопрос лишь в том, когда она начнется. Наша армия — армия храбрецов, но этого мало. Я внимательно слежу за происходящим в Германии и настоятельно рекомендую, нет, я настаиваю — после конкурса поезжай или в Англию или в Америку. В Брюсселе наверняка будут представители из этих стран. Договорись. Неважно, на каких условиях, работать или учиться, главное — уезжай. Деньги я тебе дам.
— Но у нас вроде союз с Англией и Францией, они помогут в случае войны?
— Много они помогли чехам. Но решать, конечно, тебе.
Утро. Беата спит в гостиничном номере в Брюсселе. Входит горничная.
— Доброе утро, фроляйн! Сегодня чудесный день. Завтрак уже подан.
— Спасибо! Уже встаю! Вы правы, сегодня будет чудесный день!
Беата выбегает на балкон. Радостно подставляет лицо солнцу. Потом спешит одеваться.
Беата и Хьюго танцуют в одном из ресторанов. Они танцуют великолепно, видно, что они очень подходят друг другу. Танец закончился. Им аплодируют.
Хьюго увлекает Беату на улицу. Вечер, под большим деревом они останавливаются, Хьюго обнимает Беату и целует ее. Не сразу, но она отвечает на его поцелуй.
Потом Беата отстраняется.
— Не нужно, Хьюго. В Германии тебя наверняка кто-то ждет.
Потом она со смехом говорит:
— Белокурая голубоглазая красотка.
— Не нужна мне никакая красотка, мне нужна ты. Разве ты не видишь, мы созданы друг для друга.
Беата улыбается и закрывает глаза.
— Мы с тобой будем жить в красивом старинном доме, — продолжает Хьюго, — вечерами, я буду встречать тебя после спектаклей у «Концертхауса», а когда ты будешь свободна, мы будем гулять вдоль Шпрее. Поверь, это очень красиво… А потом будут гастроли твои и Хильды в Варшаве, затем в Париже…
Он почти шепчет ей эти слова. Беата хочет увлечь его в танец, но Хьюго подхватывает ее на руки, кружится с ней, целует. Беата обнимает его.
Беата в гостиничном номере. Ночь. Беата напевает, подходит к окну, смотрит на ночной Брюссель и как бы продолжает спор с Порицким.
— Немцы оказались совсем не такими страшными, дорогой Готлиб. Хильда и Хьюго просто чудесные люди! А Ваши страхи, дорогой Готлиб, просто преувеличены. Хьюго и Хильда, дорогой Готлиб, обещали приехать в Варшаву, все будет прекрасно. Вот ради таких моментов и стоит жить!!!
Неожиданно раздается осторожный стук в дверь. Входит Хьюго.
— Хьюго, Вы с ума сошли, ведь уже ночь!
— Беата, ночь — покровительница влюбленных!!!
Он подхватывает ее на руки и кружит по комнате. Потом они замирают в поцелуе.
Только в постели Беата поняла в какие умелые руки она попала. Она, то возносилась к небесам в еще неизведанных чувствах, то возвращалась в реальность, которую Хьюго быстро прогонял своими поцелуями.
Беата что-то шепчет…
— Что Ты сказала? Что ты шепчешь? — спрашивает Хьюго.
Беата повторяет:
— О пусть он целует меня
поцелуями уст своих!
Ибо лучше вина
твои ласки!
Влеки ты меня!.
Ласки твои, лучше вина!
Истинно, люблю тебя.
Текст «Песни песней» Хьюго не знал, но его это не смутило. Он закрыл рот Беате поцелуем…
Позже они уснули.
Утром настало время расставаться. Беата уезжала в Варшаву, Хьюго в Берлин. На людях они вели себя сдержано. Пообещали встретиться. Уже уезжая, Хьюго поцеловал Беату.
Берлин. Июнь 1939 года
Хьюго идет на службу. На нем форма оберштурмфюрера СС, она ему очень идет, на его спортивной фигуре она сидит прекрасно.
Он доволен жизнью. Не спеша доходит он до Вильгельмштрассе и несколько минут любуется Дворцом принца Альбрехта, в котором расположена штаб-квартира СД.
Флешбэк:
Хьюго танцует с Беатой…
Вдруг он видит Беату, идущую по улице мимо здания СД. Он зовет Беату, но та не реагирует. Хьюго догоняет ее, берет за руку. Она оборачивается — это не Беата.
Он тряхнул головой, танцы кончились. Перед ним штаб-квартира СД, он видит часовых у входа, штандарты, пора на службу.
Хьюго поднимается по лестнице, идет по коридору, заходит в свой отдел. Там девушка в форме говорит ему:
— О, Хьюго! Наконец-то появились. Вас давно ждет гауптштурмфюрер Дитрих.
— Вы как всегда очаровательны, Ингрид. Спасибо.
Ингрид демонстративно отворачивается, видно, что между ними что-то было, но остались только неприязненные отношения.
Хьюго заходит в кабинет Дитриха. Тот встает, улыбается, выходит из-за стола, и радостно жмет руку Хьюго, обнимает его за плечи:
— Дружище, я по тебе уже соскучился. Должен тебя поздравить, начальство высоко оценило твою работу в Вене, и я под шумок смог забрать тебя к себе. Всегда хотел видеть тебя в своем отделе. Наконец получилось!
Дитрих садится на свое место, приглашает сесть Хьюго. Хьюго доволен, их связывают не только старые приятельские отношения, но и интерес Дитриха к Хильде.
— Спасибо! Я очень рад. Давай отметим это хорошей вечеринкой в ресторане!
— Только приглашаю я. Кстати, как Хильда? Как она выступила?
— А я думал, что тебя интересует она сама…
— Конечно она, но и ее успехи тоже! Забери ее, и давай проведем вечер вместе. Я заеду за вами. У меня, наконец, появилась служебная машина. Нужно же ею пользоваться!
Дитрих закуривает. Хьюго смотрит на пачку:
— О, Кемел! Трофейные?
— Нет, итальянские друзья поставляют. Нужно признать, у этих янки сигареты вполне приличные.
Хьюго закуривает, Дитрих пускает кольца к потолку.
Хьюго спрашивает:
— А чем я у тебя буду заниматься?
— Пока ничего особенного. Заниматься охраной Рейхсфюрера и оперативной работой точно не будешь. В общем — рутинная канцелярская работа.
— Вот и прекрасно, останется время для театров, ресторанов и…
Хьюго сделал паузу, широко улыбнулся и продолжил:
— И легких романов.
— Ну, тут ты мастер…
Варшава. Октябрь 1939 года
1 сентября 1939 года началась война. 28 сентября пала Варшава.
В театре-кабаре (ночном клубе) «Мелоди Палас» собрались перепуганные артисты, и среди них Беата. Мы слышим продолжение разговора:
— Вы же знаете, что делали немцы с евреями. А говорите, культурная нация! Как же… А «Хрустальная ночь» вам ничего не объяснила?
— Объяснила, не объяснила, что толку вспоминать! Бежать надо! Южная граница еще проходима?
— Куда бежать? Как? Транспорт уже не работает, бежать — это просто «пляска смерти», ничему не поможет!
— Не бежать, нужно найти убежище в Варшаве или в провинции. Это не может быть надолго!
— Как раз может. Немцы пришли именно всерьез и надолго. — вступил в разговор режиссер театра Абрахам Гонтвейн, — Но поймите, они же не идиоты, не будут здесь творить то же, что в своей Германии. Нужно встраиваться в систему, стать полезными них.
— А что, в Австрии и Судетах евреи живут спокойно? Встроились?
— Я встречалась с немцами совсем недавно, в Брюсселе. — вступает в разговор Беата, — На мой взгляд, немцы обаятельные, культурные люди. Воюют правительства и армии, а мы… Мы переживем это.
— Это уж кому как повезет.
— Прекратите, это все пустое. — говори Гонтвейн, — Кто бежать — бегите, кто прятаться — прячьтесь, а я ставлю новое представление с теми, кто останется.
Беата осталась. Театр «Мелоди Палас» продолжил работу. Мы видим, как из театра выходит работник и наклеивает на рекламный щит новую афишу. На афише надпись: «Танцует Беата Шиманская».
Но с самочувствием у нее все хуже и хуже. Пришлось обратится к Порицкому.
После осмотра Порицкий долго молчит, потом приглашает поговорить за чаем.
— В общем, дело обстоит так: ты на четвертом месяце беременности.
Он внимательно смотрит на Беату:
— Только не нужно падать духом, со всем справимся. Иди спать, а я пока подумаю.
У Порицкого Бате стало спокойно, ушли терзавшие многомесячные страхи, она спокойно уснула и, наконец, впервые за последние месяцы выспалась.
— Ну как, Готлиб, что делать с такой бестолочью, как я?
— Ты просто чудесная молодая девочка, на тебя слишком много навалилось. Но решение, как мне кажется, есть.
— Не томите, Готлиб, рассказывайте.
— Примерно в 10 км на восток есть поселок Зомбки. Там живет моя старая подруга Ванда, мы с ней вместе изучали медицину. Тебе нужно переехать к ней. Будешь ее племянницей Беатой Шиманьской.
Деревня Зомбки
Дом у пани Ванды оказался старым, но очень основательным. Главной его особенностью был достаточно просторный, но малозаметный подвал со скрытым выходим под землей в соседнюю рощу.
— Его строил еще мой дед, — говорила пани Ванда.
Ванда полюбила молодую балерину.
Сама Пани Ванда была крупной женщиной с нежными умелыми руками. Она было поселковой акушеркой. Большинство тех, кто бегали городу, посвились на свет благодаря ей.
До родов оставалось два месяца, когда в Зомбки прибыла немецкая зондеркоманда. Командовал ею штурмбаннфюрер СС.
По его приказу все население городка было согнано на центральную площадь.
Ванда и Беата успели спрятаться в подвале.
Штурмбаннфюрер поднялся на трибуну, у которой обычно проходили собрания. Рядом с ним — переводчик с мегафоном.
Штурмбаннфюрер:
— Не смотря на строжайшее запрещение прятать евреев, одна семья рискнула нарушить приказ. Вот они и евреи перед вами. Все они будут казнены немедленно, а для большей доходчивости, в компании с ними будут уничтожены староста деревни, покрывавшей их, и еще десять человек по нашему выбору.
Мама приговоренного мальчика сначала загородила его своей юбкой, а потом подтолкнула его бежать к роще. Бедный парень не добежал. Его скосила автоматная очередь.
И в этот момент у Беаты начались схватки. Рано, очень рано, на два месяца раньше срока.
Ванда быстро организовала в подвале все необходимое для родов.
— Только не кричи, дочка, немцы могут услышать…
Но предупреждение было напрасным. Наверху стрельба из автоматов, крики люди, лай собак. Внизу в подвале вскрикивает Беата.
Очередь из автомата, одиночные выстрелы…
— Тужься, девочка, тужься, все идет хорошо.
Беата кричит от боли.
Снова одиночные выстрелы, крики ужаса, автоматные очереди…
— Тужься, девочка, тужься, все нормально.
Очередь из автомата, одиночные выстрелы… Взрыв гранаты…
К крикам ужаса наверху присоединяется недовольный писк недоношенного младенца.
— Это ерунда, девочка моя, что он сейчас такой. Красавцем будет! Помяни мое слово.
Беата лежит без сил. Наверху все тихо.
Ванда выглянула наружу.
— Ушли немцы, но какая-то гнида, что донесла им, осталась. Я думаю, что тебе здесь очень опасно стало. Ребенка я тебе сберегу, только имя скажи.
— Пусть будет Барух, «благословенный», а для поляков Борек.
Беата тяжело перенесла роды. Да и семимесячного ребенка нужно было довести до нормального состояния. Вдвоем с Вандой они ухаживают за ребенком. Постепенно он окреп, набрал вес.
Ванда неспокойна:
— Тот, кто донес немцам, он среди нас. Он здесь, в деревне. Тебе нужно возвращаться, а я с ребенком, как со своим, перееду к сестре. Готлиб знает.
— Зачем нам разлучаться?
— Затем, чтобы сложнее было поймать… Если донесут, то будут искать двух женщин с ребенком. Врозь — больше шансов.
Июнь 1941 г. Театр-кабаре «Мелоди Палас»
В июне 1941 г Беата уже снова танцует в театре-кабаре (ночном клубе) «Мелоди Палас»
В один из вечеров в зал входит группа немецких офицеров, среди них Хьюго. Беата замечает вошедших, но в их сторону не смотрит. Позже, из-за кулис, она рассматривает зал. Хьюго в форме офицера СС Беата узнает не сразу, слишком не похож этот офицер на обаятельного брюссельского ухажера.
— Смотри, какой явился… — говорит ее соседка.
— Такой, иной — суть одна, не обольщайся, — отвечает Беата.
Действие продолжается, она снова выходит на сцену.
Хьюго смотрит на Беату…
Яркой вспышкой Хьюго вспоминает –
Флешбек
вот он держит ее в объятиях после прыжка со сцены…
— но отворачивается. Все это нужно забыть!
Беата испугана, она хочет избежать встречи с ним, и после спектакля уходит из театра через черный ход.
Забыть у Хьюго не получается. Через несколько дней он приходит снова, останавливает сотрудницу театра:
— Мадам, передайте записку г-же Беате Шиманской.
После спектакля он ждет ее напротив театра, но Беата не приходит.
Хьюго не сразу понимает, что ждать бессмысленно. Он взбешен! Так игнорировать его! Он идет по улице, в раздражении пинает ногой какой-то ящик. Ночью это создает сильный шум. Ящик ударяется о стену и вылетает на середину улицы. Встречный поляк, взглянув на него, сразу прячется в первый попавшийся подъезд, — с такими, как Хьюго, лучше не встречаться!
Варшава. Ноябрь 1941 года
В «Мелоди Палас» — редкий гость. Это Адам Черняков, глава юденрата. Даже в гетто он по-прежнему выглядит польским сенатором. Они с Абрахамом Гонтвейном уединяются в гримерке. Артисты прислушиваются, стены тонкие, фанерные, уединение весьма условное, их разговор хорошо слышен всем.
— Абрахам, я долго помогал тебе, больше не могу. Впредь твои люди будут работать на рытье окопов.
— Пойми, наш театр — единственная отдушина в гетто. Земляные работы убьют театр.
— Немцев это не интересует.
— Адам, ты не можешь не понимать! Скрипач, который долбит землю кайлом, перестает быть скрипачом.
— Лучше перестать быть скрипачом, чем стать трупом. Я все сказал. Будь благодарен, что я пока ещё спасаю твоих от депортаций. Знаешь, что это такое?
— Знаю.
— На работу — завтра, чтоб было 10 человек.
Адам Черняков, не глядя на артистов, уходит.
Артисты «Мелоди Палас» готовятся к выступлению. Настроение у всех мрачное. Они устали, устали от тяжелых работ, от страшной обстановки в гетто. Изменились внешне. Не стало улыбок, многие осунулись, одежда поизносилась…
К театру спешит опаздывающий артист. Холодно, метет поземка. Артист поднимет воротник, глубже натягивает шапку. Мы видим гетто, полностью обнесенное высокой стеной, у входных ворот — вооруженная охрана.
Артист заходит в театр.
Слышны разговоры:
— Я просто в ужасе. У моей подруги, ну ты ее знаешь, так вот — у нее умер ребенок. Так она бросилась на колючую проволоку, на пулеметы и полицейские ее расстреляли.
— Какой ужас…
— Это не выход. Если попытаться бежать, то хоть небольшой, но шанс есть, а так…
— Да, сейчас и в город то не выйдешь. Нужно где-то добывать разрешение, пропуск.
Входит Абрахам Гонтвейн. Он осунулся, ссутулился, но старается держаться.
— Внимание, репетиция через 15 минут. Всем поторопиться.
Лео
В декабре Абрахама Гонтвейна забрали на строительство каких-то укреплений. Оттуда он уже не вернулся.
Поздний вечер. Лео, пианист «Мелоди Палас» и Беата у рояля. Лео импровизирует, и музыка несколько маскирует их разговор.
— Лео, что творится… Культурная нация, они просто убийцы. Да и наши хороши. Всегда слышно было из каждого репродуктора — поляки, гордый свободолюбивый народ. Что осталось от всего этого? Только полонез Огинского?
— Это не исчезает, не может исчезнуть. Просто ты не обо всем знаешь.
— А ты знаешь?
— Пойдем на улицу, там расскажу.
Они выходят на улицу. Там под большим платаном скамейка. Неожиданно мимо них по улице проезжает немецкая патрульная машина. Один из патрульных громко хохочет. Сидящий рядом с водителем освещает фонарем тротуар. Свет выхватывает из тени сидящих там молодых людей. Беата в испуге прижимается к Лео. Но машина проехала.
Лео говорит:
— Беата, сопротивление немцам не видно, но оно есть. Я уверен, что ты никому не расскажешь. Послушай. Нас, харцерских инструкторов, собирали сразу после начала войны. Тогда была создана подпольная организация «Серые шеренги». Ее возглавил харцмистр «Новак»
— А почему «Серые»?
— Это началось в Познани. Там ребята печатали и разбрасывали листовки среди фольксдойче, немецких переселенцев. Нужно было оттолкнуть их от сотрудничества с оккупантами. Потому они писали листовки как бы от имени «SS» и так же подписывали. Ну а потом придумали, что «SS» наш, в отличие от немцев SchutzStaffeln («отряды охраны»), это «Серые шеренги» (Szarym Szeregi).
— Лео, а нет ли среди немцев тех, кто вам помогает?
— Они помогают только нас убивать. Они убили Маришку вместе с сыном. Ты помнишь, какой был чудный паренек?
Беата вытирает слезы.
— Я их ненавижу. А мне можно войти в отряд? Только как-то трудно представить, что Хильда, она балерина, такая же, как они.
— Была бы другая, не приехала бы сюда вместе с ними…
— Я хочу в отряд, Лео, возьмите меня!
— Беата, дорогая, пойми, ты слишком яркая женщина, тебя узнают сразу же. Нужна серая мышка.
— Ты забываешь, что я актриса, я могу быть кем угодно.
— Конечно можешь, но ты делаешь свою часть работы. Ты помогаешь выжить людям в гетто.
— Вслед за Гонтвейном могут прийти за любым, и он так же исчезнет! — говорит Беата, — Говорили же мне, не возвращаться из Брюсселя. Какая я дура!
Она плачет у Лео на груди. Лео ее обнимает. Некоторое время они стоят, прижавшись друг к другу.
— Беата, пойдем в холл, не нужно сидеть тут, очередной патруль может прицепиться, и неизвестно, чем это может закончиться.
В холе Лео опять садится к роялю, снова начинает импровизировать. Беата садится рядом, обнимает его.
В холл вбегает еще один артист театра. Не обращая внимания на обнявшихся, он говорит:
— Чернякова больше нет!
— Как нет? Он же недавно приходил?
— Он отравился!
Садится на стул, плачет…
— От него требовали по 6000 человек в сутки.
— Куда, на работы?
— На уничтожение!
Беата бледнеет, садится на стул.
— Он пытался спасти дом сирот и Корчака, но не смог. Чернякову повезло, у него был цианистый калий. Я знаю одного, тот продает, но деньги нужны сумасшедшие!
Артист встает и, сгорбившись, уходит. Беата и Лео опять остаются одни.
— Беата, нужен не цианистый калий, нужно искать выход.
— Какой тут может быть выход? Придумала! Представь, мы с тобой улетаем на большом полосатом воздушном шаре. Полицаи от удивления упускают время, а когда они опомнятся, мы будем уже высоко. И летим, летим…
— Почему полосатом?
— Так красивее!
И Беата делает танцевальный круг по залу.
— Так хочется красоты, счастья…
— Беата, мой вариант проще. Тебе нужно спрятаться в городе, подумай об этом. Хорошо? Давай назло им выживем, и будем жить долго-долго! У тебя есть в городе, кто может тебя спрятать?
— Почему меня, а не тебя?
— Ты женщина, красивая женщина, ты в большей опасности. Ну пошлют меня что-то копать, я справлюсь… Уходить надо тебе.
— Я подумаю. Но не сейчас.
Она обнимает Лео, кружит его по комнате…
Поиск спасения
Зденек
Беата начинает искать пути к спасению. Одевшись так, чтобы не быть похожей на узницу гетто, она выходит в город.
Весна, она садится на скамейку в парке, зажмуривается.
Она видит театральную площадь, Большого театр «Вельки». Потом видит сцену, на которой она танцует партию Жизель. Танец закончен, она выходит поклониться, раздаются аплодисменты…
Она вздрагивает. Аплодисменты реальные и очень громкие.
Беата открывает глаза. Невдалеке польское семейство с ребенком лет 12. Ребенок ловко жонглирует тремя мячиками. Сидящая напротив группа немцев приветствует его аплодисментами.
Беата быстро уходит. Она идет к Зденеку, своему однокласснику. На счастье, Зденек оказывается дома.
— Беата, как я рад тебя видеть. Ты прекрасно выглядишь.
— Не ври, Зденек. Ты не умеешь врать.
— Садись, я сейчас быстро организую чай… А может ты поешь что-нибудь?
Беата садится к столу, она выглядит очень усталой, измученной.
— Не суетись, — говорит Беата, — сядь, пожалуйста.
Зденек садится к столу напротив Беаты.
— Я к тебе по делу. Не простому делу.
— Ты же знаешь, я для тебя все что угодно сделаю.
— Ты можешь меня спрятать? Только это надолго. И спрятать так, чтобы и при обыске не нашли…
— Конечно, только такое убежище нужно еще устроить.
— Это долго?
— Дней за 10 управлюсь. Давай через 10 дней, вернее через 12, встретимся в парке возле нашей школы. Сможешь придти к 2-м, немцы уйдут обедать. У них все по часам. Орднунг!
— Я буду вовремя.
Беата целует Зденека в щеку и уходит.
Через 12 дней вместе с группой рабочих Беата выходит из гетто. Она идет на встречу со Зденеком. Когда приходит в условленное место, Зденек ее уже ждет.
— Беата, все готово, пошли. Ты там можешь спокойно встретишь конец войны! Я все устроил.
Они идут к нему домой. Зденек возбуждено рассказывает:
— Я, ну ты помнишь, у меня кухня длинная. Я часть отгородил, сделал стенку, а вход загородил буфетом.
— А чтобы зайти, нужно проползать под буфетом?
— Можно и проползать, конечно. Но я к буфету колеса приделал, его можно легко и быстро отодвинуть и спрятаться! Не так романтично, но и нет шанса застрять.
— Какой ты молодец, Зденек!
— Я не решался сказать тебе раньше…
Зденек несколько смутился…
— Я всегда мечтал пригласить тебя к себе, но не мог решиться. А сейчас, ты не поверишь, я счастлив…
Беата берет его под руку:
— Лучше бы ты пригласил меня при других обстоятельствах.
Их останавливает немецкий патруль. У Беаты нет документов для нахождения вне гетто, нет желтой звезды, белой повязки. Все это может для нее очень плохо кончиться. Зденек хочет отвлечь от нее внимание.
Сержант спрашивает:
— Ваши документы, бите!
Зденек начинает шарить по карманам, делает шаг в сторону. Солдат хватает его за рукав. Зденек выдергивает руку. Солдаты сосредотачиваются на нем, и это дает возможность Беате отойти в сторону. Чтобы спасти Беату, Зденек вырывается и начинает убегать. Патруль его преследует. Солдаты бегут за Зденеком, а Беата прячется в подвале соседнего дома.
В это время на улице раздается автоматная очередь, Зденек падает.
Беату трясет от ужаса, как погиб Зденек, она не видит, но стрельба слышна очень хорошо. Она плачет. Её ищут, но не очень долго. В подвале Беата прячется до темноты, а затем осторожно, с оглядкой, возвращается в гетто.
Порицкий
Прошел месяц прежде, чем Беата решилась повторить попытку. Теперь она идет к Порицкому.
— Что тебя привело к старику, дорогая. Надеюсь не медицинские проблемы?
— Готлиб, ты можешь меня спрятать? Ты меня обо всем предупреждал… Прости меня. Я просто не могла поверить.
Она плачет. Готлиб обнимает ее, достает из кармана платок и осторожно вытирает ей глаза.
— Не плачь, не ты одна не могла поверить. Это уже в прошлом. Конечно, я тебя спрячу, но тут нужно будет кое-что перестроить. Давай так, я все сделаю, подготовлю и сам приду за тобой. Хорошо? А ты пока будь очень осторожна.
Беата кивает.
— Вот и умница.
Порицкий начал перепланировку. У него большая квартира и есть возможность сделать укрытие. Но эти работы не скрыть от внимания соседей.
Под примитивным предлогом к нему заходит соседка:
— О, пан Готлиб, Вы затеяли большой ремонт?
— Вот посмотрите, это и это уже никуда не годится, — он показывает на деревянные дверные проемы, — все нужно менять, да и покрытие полов тоже…
— Может лучше это отложить, ну до поры, пока все не стабилизируется?
— Нравится нам это или нет, но немцы завтра не исчезнут, это надолго. Что делать, так получилось. Ни я, ни Вы, пани, это не изменим.
— Это уж точно, пан Готлиб!
— Вот и нужно жить теперь при их власти, а значит, обустраивать свое жилище… Вам нравится это цвет?
Готлиб показывает на свежевыкрашенную панель.
— Это очень хорошо, пан Голиб. У Вас просто великолепный вкус. Не буду Вас задерживать!
Работа тянется долго. Беата ждет известий, но их все нет.
Варшава. май 1942 года
Беата продолжает танцевать в «Мелоди Палас».
После выступления к ней подходит Хьюго.
— Беата, давай поговорим, я не укушу тебя.
Беата кивнула. Почему не поговорить. Хьюго почти тот же, что и в Брюсселе, вот только форма. Бета смотрит на него, на мгновение она видит прежнего Хьюго, потом снова возвращается в реальность.
Хьюго выходит с ней в город. Они подходят к какому-то кафе, садятся за столик у стеклянной витрины.
— Чего тебе хочется? Что заказать?
— Заказывай что хочешь, мне все равно.
Хьюго заказал бутылку вина, сыр, потом передумал и заказал венский шницель.
Молчание затягивалось. Хьюго крутит в руках вилку, то кладет ее на стол, то снова берет… Наконец он говорит:
— Беата, я вполне понимаю твои чувства ко мне, к этому мундиру и вообще к немцам. Не так давно мы были друзьями. Я даже думал, что мы не просто друзья… Теперь…
Хьюго замолкает. Пауза затягивается. Беата молчит, внимательно смотрит на него. У нее в глазах вопрос — что он хочет, о чем он?
— Беата, я прошу просто выслушать меня.
— Ты же видишь, я слушаю.
— Беата, я служу «в управлении по переселению». Ты об этом управлении не знаешь, но именно я реально помогаю евреям уехать, спасаю их от уничтожения. Поверь, мне самому противно это отношение к евреям. Я не понимаю действий немецкой администрации вообще, но это не в моей власти.
— А что в твоей?
— После аншлюса я работал в Вене. Там с Эйхманом мы всего за 4 месяца создали «Центральное агентство еврейской эмиграции в Вене» и смогли наладить его работу. Оно помогало евреям покинуть Австрию. Поверь, это было очень-очень непросто.
Беата начала слушать Хьюго с интересом.
— Германская администрация — о-о-о! Это вершина бюрократии. — продолжает Хьюго, — Что только мы с Эйхманом не делали, чтобы упростить процедуры для желающих эмигрировать… И мы многого добились.
К ним подошел официант. Хьюго замолчал, при официанте он говорить не хочет. Шницель выглядит потрясающе аппетитно. Беата почувствовала, как проголодалась. Хьюго налил вина в бокалы и заказал шницель Беате.
— Я хочу выпить за то, чтобы ты, наконец, поняла, я тот же Хьюго, с которым ты познакомилась в Брюсселе, а форма — это всего лишь форма. Когда-нибудь все это закончится, и я поменяю ее на фрак, который надену на твое триумфальное выступление!
Когда пустые тарелки убрали, Хьюго продолжил:
— Когда мы уезжали из Вены, — продолжил Хьюго, — то возле нашего офиса во Дворце Ротшильда собрались еще не успевшие уехать евреи и просили нас остаться!
— Многих вы отправили?
— Я этим могу гордиться! Мы отправили из Австрии почти 100 000. Заметь, на законных основаниях. А еще многих вывезли контрабандой в Палестину и другие страны, но это не важно.
— А что важно?
Хьюго кладет руку на руку Беаты. Та свою руку не убирает.
— Важно то, что такая же задача у меня и здесь. Ты можешь на меня рассчитывать, я тебе помогу. Не только тебе, но и многим другим. Кстати, тебе большой привет от Хильды.
Хильда, как давно это было… В той, другой, мирной жизни…
— Завтра я тебе принесу документы, позволяющие свободно находиться за пределами гетто без всяких звезд и повязок. Ну и документы на проживание в отеле «Польски». Тебе там понравится.
— Что мне там делать?
— Ждать выезда! Я надеюсь, что переезд в Швейцарию или в Южную Америку тебя устроит.
— Хорошо, Хьюго, дай мне подумать.
— Только не долго.
Отель «Польски»
От Порицкого все нет известий. Хьюго приходит снова.
— Беата, что ты решила? Я не могу долго ждать, ситуация может выйти из-под контроля!
— Конечно, я согласна! Спасибо тебе.
— Считай меня предсказателем. Я уже принес тебе документы. Это пропуск для нахождения в городе, а это предъявишь в отеле «Польски», там тебя поселят. Это ул. Длуга 29. Знаешь, где это?
— Хьюго, ты, конечно, предсказатель, но ты забыл, что я родилась в Варшаве, я знаю здесь всё!
Беата живет в отеле «Польски» и по-прежнему продолжает танцевать в «Мелоди Палас». Она с удовольствием гуляет по Варшаве, документы, переданные ей Хьюго, вопросов не вызывают. Почти довоенная жизнь, если не возвращаться в гетто.
Наконец в «Мелоди Палас» приходит Порицкий.
— Беата, все готово, я все устроил. Мы можем идти.
— Дорогой Готлиб, спасибо. Но сейчас у меня появилась возможность выехать в Швейцарию или Южную Америку.
— Каким образом?
— Это немецкий план.
— С чего бы они вдруг стали заботится о евреях? — с иронией спрашивает Готлиб.
— Я думаю, такой способ избавиться от евреев, но он меня устраивает. Прости, что доставила тебе столько хлопот.
— Откуда у тебя эти сведения?
— Тогда в Брюсселе во время конкурса я познакомилась с одним немцем. Он сейчас здесь, нашел меня. Это его предложение.
— Ты веришь немцу? Ты думаешь, их обещания чего-то стоят?
— Мы с ним обо всем договорились, его предложения выглядят логично.
— Беата, пойми, с порядочными людьми, нет необходимости в договорах, а с непорядочными, никакие договора не помогут. Вы договорились! Какое это имеет значение?
Беата задумалась. Она уже раз не прислушалась к словам Готлиба. Но перспектива сидеть в глухом помещении неизвестно сколько лет, ее не привлекает.
— Прости, Готлиб, я уже сделала выбор.
Варшава. Июль 1942 года. Паспорт в Швейцарию
Вечер. В баре кабаре Адриа проводят вечер офицеры СС, среди них Хьюго. Все выпили достаточно много. Гауптштурмфюрер Дитрих в расстегнутом мундире, кажется, что он благодушен, в хорошем настроении, вот только глаза его выдают. Трезвые, цепкие глаза охотника. Хьюго с ним рядом. Дитрих обнимает его за плечи, наклоняется к нему и тихо, на ухо, задает ему вопрос:
— Что у тебя с той еврейкой? Что ты с ней так носишься?
Для Хьюго этот вопрос — полная неожиданность.
— Она нужна мне для работы с богатыми евреями. Ну, по тому плану с паспортами. А в чем дело?
— Да так. Это закрытая информация, послушай. Тобой начал интересоваться еще Йозеф Майзингер, а он просто так ничего не делал. Большой любитель чистки партии! Особо он любил охоту на всяких нарушителей расовых законов! Чувство юмора у него, как у моей овчарки. Это тебе так, к сведению.
— Но он же уже посланник в Японии?
— Ты меня удивляешь, дружище, он что, все бумаги забрал с собой или уничтожил? Ты думаешь, все так просто? Ушел Майзингер, пришел Заммерн-Франкенегг. Ничего не меняется.
— Так что мне делать?
— Я тебя пока прикрываю, просто имей это в виду. Надеюсь, у тебя мозгов хватит.
— Спасибо, Дитрих. Просто через эту еврейку я хочу вытащить тех, кто прячется в городе. Их должны заинтересовать паспорта нейтралов. Это вполне понятный оперативный план. Разве не так?
— Дружище, оперативные планы могут и не принять во внимание.
— Что, и фон Заммерн-Франкенегг тоже умом не блещет?
— Умные не нужны. Нужны верные. Это к тебе относится точно так же.
Хьюго напуган, интерес к нему полиции безопасности не сулит ничего хорошего. Настроение пропало. Через некоторое время он прощается и уходит.
Хьюго идет по темной улице, останавливается перед витриной, смотрит в нее, как в зеркало. Он много выпил. Своему отражению в витрине он говорит:
— Они просто тупые мясники!
Отражение в витрине изменяется. Это уже не Хьюго, а шеф полиции безопасности, то ли Майнзингер, то ли Заммерн-Франкенегг. Он говорит, обращаясь к Хьюго:
— Конечно, мы мясники, когда это нужно. Мы можем многое. Хочешь проверить? Давай! Как тебе нравится разжалование и восточный фронт?
Фигура в стекле тянет руку, схватить его за горло.
Хьюго бьет ладонью по витрине, изображение исчезает, и Хьюго, пошатываясь, уходит.
Несколько дней Хьюго не появляется в отеле «Польски», он медленно успокаивается. Это все нервы! Дитрих просто пугает.
Он приносит Беате новые документы, у старых уже закончился срок действия.
— Спасибо, Хьюго. — Беата берет у него документы, — Я рада тебя видеть.
— А у меня для тебя новость. Наконец что-то удалось. Евреев Варшавы с иностранными паспортами нейтральных стран, но только нейтральных, интернируют в отель «Польски», откуда их отправят за границу.
— Хьюго, но где брать такие паспорта. И у меня его нет.
— Не бойся. Из Швейцарии уже пришла первая партия таких паспортов. Есть решение с пониманием относиться к купленным паспортам. В них будут выездные визы в Парагвай, Панаму, Перу, Гватемалу или Боливию, не бесплатно, конечно, за 1500 долларов на человека.
— Но это же огромная сумма!
— Да, не малая, но это для состоятельных еврейских семей. Так хоть кого-то спасем. Бесплатно Берлин не соглашается.
— А визы как получать?
— Мы сами их поставим. Ведь важно только пересечь границу Рейха. Ну и часть людей мы планируем просто обменять на немецких военнопленных.
«В общем, с виду надежная схема», — подумала Беата.
— Но у меня денег точно нет.
— У тебя есть я, а у меня паспорта. Считай, что он уже у тебя в кармане. Подумай, в какую страну ты хочешь?
— В Швейцарию!
— Беата, если знаешь кого-то, кому нужна такая помощь, то я буду рад помочь!
— Спасибо Хьюго!
Она целует его в щеку. — Зря я о нем плохо думала!
Варшава. Октябрь 1942 года
Слух о возможности приобрести паспорта и уехать быстро распространился по Варшаве. Беата сообщила об этой возможности нескольким знакомым, а те своим знакомым… Из-за этого многие из тех, кто скрывался от немцев на «арийской» стороне, вышли, чтобы купить паспорта. Купивших такой «пропуск в жизнь» селили в отеле «Польски». Их оказалось около 2500 человек.
Вечером в лобби отеле «Польски» Лео наигрывает на старом пианино. Постояльцы отеля ведут бесконечные разговоры, все пытаются заглянуть в завтрашний день. Они заплатили за паспорта и ждут, когда их выпустят из Рейха.
— Что вы думаете, пан Камински, о Мадагаскарском плане? Это же надо такое удумать, везти нас туда, к дикарям…
— Пану кажется, что здесь дикарей мало?
— Какая ерунда. Что вы, панове, обсуждаете? Да куда угодно, хоть на Мадагаскар, только бы подальше отсюда.
Но Мадагаскарский план вскоре был снят с повестки дня. О нем забыли.
Беата все больше времени проводит с Лео. В замкнутом мире отеля это получилось как-то само собой. По вечерам они гуляют в небольшом скверике у отеля, мечтают о будущем без войны. Через некоторое время им стало казаться, — это судьба, они созданы друг для друга!
Лео целует Беату, она отвечает на поцелуй.
— Боже, как давно я хотел сделать это!
— Боже, какой ты глупый!
Она целует Лео.
Беата говорит:
— Нужно возвращаться, скоро может прийти Хьюго, он будет меня искать.
— Мне кажется, что у Вас какие-то странные отношения. Он тебя явно выделяет из всех. Да и ты, как мне кажется…
— Лео, когда-то в другой жизни, мы были знакомы. Мы даже думали, что любим друг друга… Но это было давно. Может у него что-то ко мне и осталось… Я не знаю. Он говорит, что да. Он мне не нужен, но у него ключи от выезда. Если бы только моего.
— Он обманет, не верь ему.
— Лео, он иногда мне кажется порядочным человеком. Да и выбора нет. Он мне говорил, что проект интернирования и выезда — его.
— Моя бабушка говорила — «Даром и курица не кудахчет».
— Лео, не мучай меня. — Беата почти плачет, — что мне делать? Разругаться с ним? Завтра придут еще люди, которым нужны паспорта, что я тогда им скажу?
Совсем стемнело. Приходит Хьюго, он ищет Беату, но ее нигде нет. Хьюго выходит на улицу и видит невдалеке гуляющих Беату и Лео. Хьюго стоит в тени дерева и наблюдает за ними. Он не слышит, что Лео говорит Беате, но это ему и не важно. Еще некоторое время он продолжает за ними наблюдать.
Лео что-то сказал, и Хьюго видит, как Беата целует этого нескладного еврея.
Хьюго взбешен. Он громко окликает Беату, подходит к ним. Затем, обращаясь к Лео, говорит:
— А ты пошел вон.
Хьюго видит, что Лео готов броситься на него и достает пистолет.
— Пошел вон!
Беата легонько подталкивает Лео в сторону отеля:
— Иди Лео, иди, все в порядке.
Лео уходит, Беата смотрит на Хьюго. Тот взвинчен:
— Ты ведешь себя, как проститутка! Как тупая проститутка.
— Ты не понимаешь, что говоришь!
— Это ты не понимаешь, что творишь! — Хьюго импровизирует, — Этот тип связан с сопротивлением, и за ним пока просто следят. Его возьмут, заодно и всех, кто с ним связан. Я тогда не смогу тебя спасти!
Беата некоторое время молчит, затем спрашивает:
— Успокоился?
Хьюго не отвечает, резко поворачивается и уходит.
Хьюго не успокоился. Бешенство кипит в нем. Он приходит в комнату Хильды. Та приехала в Варшаву по приглашению Дитриха. Официального предложения о свадьбе он Хильде еще не сделал, но Лео и Хильда считают, что это дело почти решенное.
Хильда видит, что Хьюго взбешен. Он не садится, подходит к окну, открывает его, закрывает, подходит к стулу. На нем подушка. Хьюго швыряет подушку в сторону дивана. Подушка отскакивает от спинки и падает на пол. Он с грохотом отодвигает стул. Наконец садится.
— Что случилось дорогой? Из-за чего такие волнения?
— Эта тварь. Я столько для нее сделал. Неблагодарная сука, да и все они такие.
— Ты о ком?
— Представляешь, эта тварь целовалась с каким-то дурацким евреем.
— Какая тварь? Тут всяких полно!
— Подруга твоя, Беата Шиманская!
— Нашел подругу! Плюнь на это. Какая тебе разница с кем целуется эта еврейка? Зачем она тебе? Лучше скажи, не говорил тебе Дитрих, когда он, наконец, соберётся сделать мне предложение? Зачем-то же он меня сюда пригласил!
— Подожди. У нас с Беатой это еще с Брюсселя… Между нами что-то было. Не любовь, конечно, то надежная взаимная привязанность.
Теперь вскакивает Хильда. Она в ужасе. Под угрозой не только ее брак, но и будущее в целом. Хильда срывается на крик.
— Ты сошел с ума! — кричит Хильда. — Только любви к еврейке нам не хватало.
— Заткнись!
— Заткнись? — Хильда с размаху дает ему пощечину.
Хьюго перехватывает ее руку и сам готов ее ударить. Но сдерживает себя, толкает ее на диван.
Хильда плачет:
— Погубить нас хочешь, идиот! — она опять срывается на крик. — Где еще ты болтал об этом?
Хьюго садится напротив нее.
— Прекрати кричать, не хватало, чтобы нас услышали.
Они сидят молча. Проходит некоторое время, они успокаиваются. Хьюго подходит к окну, закуривает, потом говорит:
— Я все понимаю… Когда я ее не вижу, я все понимаю. Но стоит мне ее увидеть, хочется все бросить и бежать с ней куда угодно…
Хильда тихо:
— Ты идиот, ты сумасшедший.
— Не настолько, чтобы бежать. Я знаю, далеко не убежишь.
Он стает, подходит к окну, потом возвращается к Хильде.
— Хильда, послушай. Не все идет по плану. Жизнь может повернуться по-разному. Многое может измениться. Возможно, что и расовые законы уйдут в прошлое. Война еще не кончилась!
— Это ты о чем?
— О том, что с Беатой все еще не потеряло смысл. Она на самом деле большая балерина?
— На самом деле. Одна из лучших.
— Ну вот! Дарить её какому-то… Я отправлю ее или в Швейцарию, а лучше во Францию. После войны жизнь продолжится, вы еще будете танцевать вместе!
Хильда задумывается.
— Хьюго, но все же в твоих руках? Ты можешь сделать это тихо?
— Да, ты права. Давай выпьем вина!
— Вон там у меня стоит бутылка Троллингера. Об остальном будем думать завтра.
Беата и Лео
Беата после стычки с Хьюго вернулась в отель. Лео сидит у пианино, что-то наигрывает одной рукой. Беата садится рядом:
— Лео, сыграй, мне нужна музыка. Мне нужно в мир нормальных людей…
Лео закрывает глаза, некоторое время сидит молча, потом начинает играть. Это «Грезы любви» Листа.
Вокруг них начинают собираться привлеченные музыкой постояльцы. Вдруг Лео перестает играть, он обращается к своему коллеге-пианисту:
— Сыграй, пожалуйста, я хочу танцевать.
Зазвучал вальс Штрауса. Лео и Беата танцуют.
Два старика разговаривают в сторонке:
— Погляди на эту прекрасную пару. Симхе, я еще не выжил из ума, я не могу танцевать, но я все могу понять. Это прощание, поверь мне.
— Какое прощание? Мне вообще все здесь сплошное прощание. Все жду на стене какой-нибудь огненной надписи, вроде «мене, мене, текел упарсин»…
Танец закончился.
В лобби музыкант продолжает играть. Музыка меняется, звучат тревожные аккорды. Два старика поднимаются и уходят.
— Ты что так подскочил, Симхе?
— Ты глух, как тетерев! Не хватало мне слушать Totentanz (Пляску смерти Ференца Листа). Мне и без этого хватает.
Беата увлекает Лео в свою комнату.
— Лео, нам нужно поговорить без свидетелей. Ты должен уходить. Хьюго, он способен на все. Он убьет тебя.
— Куда уходить? Как?
— Я знаю куда. Ты пойдешь к Готлибу Порицкому, он уже оборудовал убежище для меня, там и спрячешься.
— Мы пойдем вместе.
— Нет, Лео, там двоим не спрятаться, да и прямо сейчас в опасности именно ты. Не бойся за меня, после войны мы будем жить долго и счастливо. Ты должен уйти немедленно.
В отеле Беата пишет письмо Порицкому и отдает Лео:
— Вот еще что, письма недостаточно. Он обязательно захочет проверить, что ты от меня. Нужно что-то, что знаю только я и он.
Беата ненадолго задумывается.
— Расскажешь ему, как он меня просил не возвращаться из Брюсселя. Этого хватит.
— Как я тебя оставлю?
— Придется, если не оставишь, то завтра тебя заставят оставить. Мы не потеряемся, встретимся в театре после войны.
Беата напугана.
— Мне страшно, Лео, как мне страшно!
Лео пытается как-то успокоить Беату. Он обнимает ее, находит губами ее губы и целует… Некоторое время они стоят обнявшись. Беата прижимается к его крепкой груди, ища защиту в этих объятиях.
— Я не могу больше, — неожиданно для самого себя говорит Лео.
Беата скидывает шубку на пол. Она поднимает руки и обхватывает ладонями его лицо, прижимается щекой к его щеке, и, чувствуя, как он дрожит, снимает жакет и начинает расстегивать блузку, затем берет его руку и прикладывает к своему сердцу.
— Я люблю тебя, Беата.
Беата отвечает на каждый его поцелуй. Он поднимает ее и несет к кровати, сам опускается рядом с ней на колени. Беата прижимает его голову к себе, затем стаскивает с него свитер. … Он с силой привлекает ее к себе и целует страстно, жадно.
Их близость была нежной. Они словно изучали друг друга, стремясь познать до конца, запомнить друг друга, сохранить в памяти.
Лео лежит с закрытыми глазами. Он открывает глаза, Беата пристально смотрит на него.
— Я никогда не думал, что можно так сильно влюбиться. — говорит Лео. — Как только я тебя увидел… Я мечтал увидеть тебя такой — с чудесными длинными волосами, разбросанными по подушке. Я люблю тебя, Беата.
Она обвивает его шею обеими руками и прижимается головой к его груди. Расставание близко.
— Ты должен идти… У тебя на плече знак остался. Это на память, чтобы ты меня не забыл.
— Я тебя не смогу забыть. Знак — он внутри, а этот, он пройдет.
— Нет, не пройдет, шрамик останется. Пошли, я немного провожу тебя.
Они выходят на улицу.
Спасение Лео
Лео выбирается из гетто через подземный ход. Эти ходом пользовались контрабандисты, пронося продовольствие в гетто. Одежду, он предварительно спрятал в непромокаемый мешок. На «арийской» стороне он переодевается и уходит в город. К Порицкому он приходит ночью.
Перепуганный доктор долго рассматривает письмо Беаты. Он опасается провокации.
— Может кроме письма она передала еще что-то?
— Да, она опасалась, что Вы мне не поверите. Она пересказала мне Ваш с нею разговор перед поездкой в Брюссель. Она считает, что это поможет Вам поверить.
— Бедная девочка. Я готовил укрытие для нее.
Готлиб приготовил нехитрое угощение.
— Я не голоден.
— Не важно, это нужно, иначе не выживете. Я Вас спрячу, но вы выходите из укрытия только по моему разрешению, и, надеюсь это понятно, там — ни звука. Соседи слишком любопытные. И этот район непростой, в соседних домах живут в основном немцы, рядом — всякие военные учреждения. Но это неплохо, рядом с «немецким» районом беглецов обычно не ищут.
Утром в отель «Польски» прибыл патруль из немецкой комендатуры.
Фельдфебель обратился к сидевшему в холле мужчине:
— Где журнал регистрации?
— Вон там, за стойкой.
Фельдфебель открывает журнал, подзывает мужчину:
— В какой комнате Лео Шнайдер?
— Тут написано — в 215-й.
— Проводи!
Они уходят на второй этаж. Лео там нет. Фельдфебель собирает людей в холле.
— Советую вспомнить, кто последним видел Лео Шнайдера!
Беата говорит соседу:
— Все-таки прислал за Лео, подонок!
Затем она выходит вперед:
— Не знаю, я последняя или нет, но он вечером играл на пианино, а потом вышел прогуляться один. Похоже, что он не вернулся.
— Ты пойдешь с нами!
Они забирают Беату и уходят. В комендатуре ее сажают в камеру. Там же сидит еще одна женщина в порванном платье с кровоподтеком на лице. Она молчит, только тихо стонет и раскачивается из стороны в сторону.
Через полчаса к камере подходит Хьюго:
— Доигралась?
— Хьюго, вытащи меня отсюда!
— Отсюда так просто не выходят!
— Так я ничего не делала. Лео просто закончил играть на пианино и ушел.
— Мне эти сказки ни к чему.
Хьюго молча смотрит на Беату, затем говорит:
— Я посмотрю, что можно сделать.
Хьюго ушел куда-то и больше не вернулся. Прошел томительный час. К камере подошел солдат вызвал её и вывел на улицу.
— Можете идти, фройляйн.
Варшава. Ноябрь 1942 года. Первые спасенные
В отель «Польски» Хьюго принес список 300 человек, которых решено отправить во Францию, в лагерь для интернированных Виттель.
Он громко объявил:
— Это первая партия. Остальные — потом. Их будут обменивать на немецких военнопленных. Вот список, быть готовыми через сутки. Сбор в 8–00.
Люди засуетились, стали обсуждать событие. Хьюго подозвал Беату.
— Подойди сюда. Ты в списке, готовься.
Они вышли в помещение, в нем раньше готовились артисты для выступлений в отеле.
— Здесь можно поговорить. Там, в лобби — крик, как на ярмарке…
— Хьюго, я так тебе благодарна.
— Не нужно благодарить. Я просто выполняю обещания.
Хьюго молчит. Он хочет чего-то еще. Внезапно он впивается в ее губы долгим, страстным поцелуем. Однако она не реагирует. Он чувствует ее сжатые зубы… Оторвавшись, он смотрит в темные, злые глаза Беаты.
Хьюго отталкивает ее к стене, резко поворачивается, опрокинув стул, и уходит.
На следующий день уже с семи часов в холле отеля стали собираться те, кто должны были уезжать в Витель. Беата собрала небольшой чемодан, достала из мешочка пуанты, подержала их в руках, снова упаковала и вышла в холл.
В 8–00 появился Хьюго. Он объявил, что размер багажа ограничен, предупредил о точном и беспрекословном выполнении инструкций охраны.
Через несколько минут прибыла группа во главе с фельдфебелем и переводчиком.
Переводчик выкрикивает фамилии, вызванные выходят. У них проверяют документы, затем их строят в колонну на улице.
Люди выходят один за одним, но Беату все не вызывают. Она начала беспокоиться. Наконец она осталась одна. Фельдфебель забирает список у переводчика и собирается уводить людей.
Беата бросается к Хьюго.
— Ты вчера говорил, что я в списке?
— Беата, это какая-то ошибка. Я выясню. Жди меня здесь.
Хьюго бросился к Дитриху.
Дитрих
Дитрих был у себя в кабинете. Хьюго входит, но Дитрих не предлагает ему сесть. Он что-то разглядывает в бумагах, затягивает паузу, берет другие бумаги, смотрит их, что-то пишет. Пауза тянется бесконечно.
Наконец он поднимает глаза, смотрит на Хьюго и начинает говорить:
— Хьюго, ты заигрался. То, что ты идиот, это еще полбеды, но ты считаешь идиотом меня!
Хьюго пытается возразить.
— Молчать!
Дитрих с силой хлопает ладонью по столу. На телефоне подпрыгивает трубка.
— Ты кого рассчитывал обмануть со своей еврейкой? Ты не имел права включать ее в список в Витель. Хорошо, что я заметил это и вычеркнул ее. Майнзингер с тобой не довел дело до конца, а зря. Я тебя, как товарища, предупреждал, но ты ничего не понял! Твое место в окопах там, на восточном фронте, а не здесь, в тылу. Нет, не в окопах!
Дитрих сорвался на крик.
— Твое место в тюрьме, в лагере, скотина!
Хьюго пытается оправдаться:
— Я все исправлю…
— Нет, это я все исправлю.
Дитрих внезапно прекращает кричать.
— Пойдешь со мной.
Через некоторое время они выходят из машины возле штаба гестапо. Это улица Яна Христиана Суха 25. Хьюго идет следом за Дитрихом.
В фойе здания дежурный офицер достает журнал и спрашивает:
— Куда вы направляетесь?
— Штурмбаннфюрер Кляйн у себя?
— Он вас ждет?
— Он мой старый друг. Позвоните ему.
Дежурный звонит, потом спрашивает:
— Вы знаете, куда идти?
— Да, конечно.
Они идут по длинному коридору и заходят в кабинет Вернера Кляйна. За столом сидит круглолицый полноватый офицер СС, больше похожий на бухгалтера, чем на офицера.
— О! Дитрих, какой сюрприз! Рад тебя видеть, дружище! Шнапс, сигару? Может коньяк? Недавно доставили из Франции!
— Спасибо, коньяк — единственное, что эти полумужчины делают неплохо.
Кляйн встает, подходит к шкафу, открывает и наливает три бокала.
— Это твоему молодому коллеге.
— Спасибо, Вернер, Я планирую отправить его на Восток, заниматься партизанами. Хотел немного показать ему вашу работу.
— Мне сейчас нужно побеседовать с одним артиллеристом. Если не против, можете присутствовать.
Кляйн уселся за свой стол, Дитрих и Хьюго на диван у стены. Кляйн нажал кнопку звонка. Вошел адъютант.
— Давайте Квирнхайма.
Вводят молодого армейского капитана. На лице видны следы избиения, форма рванная.
Офицер вскидывает руку в приветствии:
— Хайль Гитлер!
Кляйн сладко улыбается.
— Кончайте этот балаган.
Внимательно разглядывает капитана. У того в глазах — ужас и безнадежность.
— Как Ваше здоровье, дорогой Квирнхайм?
— Фон Квирнхайм, если позволите.
— Конечно, конечно. Особенно заслуги отца, деда… У Вас было время подумать! У Вас было время подумать? Не так ли? Вы готовы ответить на наши вопросы?
— Я уже говорил, что я виновен переел рейхом и готов кровью искупить свою вину, но отец к этому никакого отношения не имеет.
— Понятно, понятно, капитан. Вы гордый и благородный потомок древнего рода. Ценю в Вас это.
Кляйн снова нажал кнопку звонка. Говорит адъютанту:
— Передайте Квирнхайма в работу фельдфебелю Штрюмпе.
Квирнхайм падает на колени.
— Только не Штрюмпе, господин штурмбаннфюрер. Он уже сделал из меня инвалида. Я еще могу быть полезен Рейху. Чем Штрюмпе, то лучше расстреляйте. Так хоть все закончится сразу.
Капитан плачет.
— Расстрелять? Да, это идея. Я над этим подумаю.
Адъютант практически выволакивает капитана из кабинета Кляйна. За столом снова сидит круглолицый улыбчивый бухгалтер.
— Как Вам коньяк, господа?
— О коньяк великолепен! А что натворил этот капитан?
— Он помог скрыться дезертиру, не выполнил приказ расстрелять его. Пожалел кого-то там… Да это и не важно. Он думает, что дед — генерал и отец — полковник для него прикрытие. Да давние дворянские замашки. Он пыль под ногами. Забудьте.
— Вернер, я хотел пригласить тебя на дружеский вечер в ресторан. Давно не было случая.
— А сейчас какой?
— Хочу познакомить со своей невестой.
— Кто она?
— Там увидишь. Арийская женщина!
— Ну в этом я не сомневался. Ты мозги не потерял, как тот капитан. До встречи.
Дитрих и Хьюго возвращаются в здание СД. Хьюго подавлен. Дитрих выдерживает паузу и потом говорит:
— Скоро оставшиеся поедут особым транспортом, ты поедешь сопровождать его и лично проследишь за концом этой истории. И без сюрпризов! Это тебе последний шанс! Иди!
Ночь. Хьюго ложится спать.
Просыпается от шагов в комнате. Открывает глаза. Видит человека.
— Ты кто?
— Фельдфебель Штрюмпе.
Хьюго вскакивает, бросается к пистолету, но на стуле только пустая кобура. Тогда он бросается на Штрюмпе, но тот, как котенка хватает Хьюго за глотку и куда-то тащит.
Вот они в мрачном подземелье. Справа и слева камеры. В одной Хьюго видит недавнего капитана. Штрюмпе вталкивает его в камеру, где с потолка свисают крюки, как для мясных туш. Хьюго в ужасе кричит.
В комнату входит Хильда, включает свет. Никакого Штрюмпе нет. Хьюго в постели весь в поту.
–Что с тобой, ты так кричал? Принести тебе воды?
— Все в порядке, дурной сон приснился.
Хьюго идет в ванную, принимает душ, немного успокаивается.
Лео. Побег
Лео у Порицкого по вечерам выходит из укрытия. Они беседуют, иногда играют в шахматы. Неожиданно Порицкий говорит ему:
— Лео, у меня осталось кое-что с той войны.
— Вы о чем, пан Готлиб?
— Сейчас покажу.
Порицкий забирается на стул, сдвигает доску обшивки потолка и достает оттуда коробку. Внизу он стряхивает с нее пыль, протирает и ставит на стол. Открывает. В коробке завернутый в промасленную тряпку пистолет Люгер и армейский нож в ножнах.
— Я понимаю, пан Готлиб, это Ваш схрон. Но почему Вы решили его достать.
— Лео, я врач. Мне осталось недолго. Если со мной что-то случится, а это может произойти в любой момент, то тебе придется выбираться.
— Что Вы, мы вместе…
— Не перебивай. Вот документ моего покойного сына. Тут нужно переклеить фотографию. Я сейчас тебя сфотографирую. Вот, надень эту рубашку.
Лео берет пистолет, осматривает его. Пистолет в отличном состоянии.
— Умеешь обращаться?
— У меня харцерский значок. Умею.
— Вот и отлично.
— Только не забудь, где искать Ванду, у нее ребенок Беаты.
К утру у Лео были польские документы. Правда он надеялся, что ими не придется воспользоваться, но все получилось иначе. Пан Готлиб умер через два дня. Нужно было уходить, пробиваться на базу «Серых шеренг». В комнате сына Готлиба он находит подходящую одежду, дожидается темноты и уходит.
В ночном городе периодически слышны выстрелы. Лео идет очень осторожно, но повернув за угол сталкивается с немецким патрулем.
— Руки вверх!
Деваться некуда, Лео поднимает руки.
В это время невдалеке раздается выстрел. Лео прижимает руки к животу, делает незначительное движение вперед, падает лицом вниз.
Солдаты смотрят в сторону выстрела, трое бегут туда, один остается у тела Лео.
Неожиданно Лео пошевелился. Солдат наклоняется к нему, но получает удар ножом под подбородок.
Лео убегает. К утру он уже был в лесу.
Появилась надежда на спасение.
Последняя отправка
Утро.
Хьюго собрал постояльцев отеля в лобби сделать объявление.
— Внимание всем! Вы уезжаете. Сначала поездом вы поедете в лагерь Бургау. Это на южной границе Германии, оттуда вас переправят в Швейцарию. Никаких повязок и желтых звезд не нужно. Собирайтесь с вещами, по чемодану на человека. Всё! Никаких вопросов!
Беата все же хотела спросить, что произошло с отправкой в Витель, почему ее не оказалось в том списке, но Хьюго, не глядя на неё, ушел.
Для отъезжающих подали обычный пассажирский вагон.
— Вот видите, Симхе, это хороший признак. Пассажирский вагон, это не просто так!
— Я поверю, когда окажусь в Швейцарии!
— Какой Вы упрямый, дорогой Симхе! Но ждать уже не долго.
Тронулись в путь.
Наконец поезд остановился. Люди начинают выходить. Они взволнованы. Осталось немного до свободы, они многое вынесли, но все вроде заканчивается. Пугающим диссонансом звучит надсадный лай овчарок и свирепый вид эсэсовского оцепления.
На перроне стоит Хьюго. Беата приветливо машет ему рукой.
— С прибытием в Бургау, — говорит Хьюго, — Сейчас несколько слов скажет «сотрудник Министерства иностранных дел Третьего рейха» Франц Хёсслер.
Франц Хёсслер, молодой мужчина в хорошем костюме, широко улыбнулся.
— От имени министерства иностранных дел, я поздравляю вас с завершением сложного периода. Впереди вас ждет Швейцария. Но перед тем как пересечь границу, вам необходимо выполнить небольшую формальность — принять душ в целях обязательной дезинфекции.
Разговор в рядах охраны:
— Я не пойму, это евреи?
— Еще какие!
— А где звезды?
— Да деньги заплатили! А что ты хочешь, богатые жидяры. Сейчас помоются и добро пожаловать в Швейцарию! Чистенькие!
— Да ладно! Где мы, где Швейцария!
— А Швейцария вон там, рядом с трубами… (он показывает на здание крематория)
— Во дела!
— А с каких это пор оберштурмфюрер Хёсслер стал представителем МИДа? Он же наш начальник охраны?
— Отстань. Значит так надо!
По радио звучит указание оставить вещи у края платформы и пройти необходимые гигиенические процедуры.
Газовая камера
В раздевалке перед газовой камерой (закамуфлированной под душевые) крематория надзиратели из СС приказали всем женщинам раздеться. Примерно половина женщин начала раздеваться, но охрана не вышла из помещения. Женщины замешкались, они почувствовали, что что-то здесь не так.
Сопровождающие вдруг стали уже не такими милыми, как Хёсслер, — тех, кто отказывался снимать одежду с припрятанными ценными транзитными документами, начали грубо торопить. Начались крики, плач, и эсэсовцы начали применять приклады автоматов, чтобы загнать женщин в газовые камеры. Беата все поняла. Иллюзий не осталось. Бежать некуда.
Все в спешке стягивают с себя платья, кофты и чулки. Беата, решила, что терять ей нечего. Она начинает задумчиво снимать с себя вещь за вещью, бросает их на пол. Затем начинает исполнять медленный стриптиз.
Профессиональный танцор. Яркая женщина, от которой нельзя оторвать глаз. Откровенно сексуальный танец. Ее движения буквально гипнотизируют немцев, которые не видят уже ничего, кроме ее прекрасных форм. Когда она почти полностью разделась, напряжение достигло предела.
Наконец, Беата разделась полностью — остались только туфли на высоких каблуках. Она снимает и их, держит туфли в руках и приближается к эсесовцам, к Хьюго. Те стоят и смотрят на нее. Внезапно она резко бьет острым каблуком Хьюго по лицу. Каблук вонзается в глаз Хьюго. Он хватается обеими руками за окровавленное лицо, стоящий с ним рядом фельдфебель расстегивает кобуру и выхватывает пистолет. Он в шоке от происходящего. Они посмели сопротивляться! И в этот момент, падающий Хьюго, пытаясь удержаться, хватается за него. Фельдфебель роняет пистолет.
Беата хватает пистолет и дважды стреляет ему в живот, затем в Хьюго и еще в одного охранника. Эта пальба стала для женщин сигналом к действию — несколько сотен разъяренных и отчаявшихся женщин нападают на десяток эсэсовцев.
Идет отчаянная драка за жизнь. Еще одному эсэсовцу откусили нос, а другому частично содрали скальп, еще один остался без глаз…
Прибежал начальник зондеркоманды. С большим трудом они вырвали эсэсовцев из рук женщин, заперли дверь и через стены расстреливают стихийное восстание.
Хьюго умер в тот же день по дороге в госпиталь.
P.S.
Музей «Освенцим». У стены крематория стоит Лео. Он кладет к стене цветы, которые так любила Беата. Рядом с ним маленький Борух, сын Беаты.
Борух спрашивает:
— Папа, как я спасся?
— Мы, евреи, верим в чудо, но не надеемся на него. Это объяснила мне Беата, потому я, да и ты тоже, живы. Положи камень вот сюда…