Арье Бацаль (1937 - 2017)

Биографическая справка

БАЦАЛЬ Арье (Луков Леонид). Образование высшее, кандидат технических наук по специальности «Тепловые двигатели» (Philosphy Doktor). В Израиле с 1992 года. Прозаик, поэт, автор прозаических и поэтических книг. Лауреат призовых мест (в том числе двух первых) на конкурсах рассказов за 2014-2015 гг. на сайте Международного союза писателей «Что хочет автор». Номинирован на национальную литературную премию России «Писатель года» за 2015 год. (Портал «Проза. ру»).

Рассказы и повести :

"Послепасхальная агада", "Цена бессмертия", "Долгая благополучная жизнь".

Романы :

"Камера клаустрофобии", "Предназначение"(Книга первая "Божий дар"), "В обмен на душу"(Книга вторая -"Божий дар"), " В поисках истины"(Книга третья -"Божий дар"), "Случайный гений", "Синдром фрейлины", "Дорога к солнцу", "Две неравные части", "Монограмма".

Сборник стихов "Еврейские комплексы".

Стихи и прозу Леонида можно читать и на сайтах

Проза.ру. Стихи.ру

Публикации из Альманахов "ЮГ"

Содержание:

Проза

Табу Цивилизаций

Феномен Сан-Франциско

Налог на счастье

Герои всех времён

2015г.

ТАБУ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

Цивилизация, пройдя урочный путь,

Оставит человечеству своё наследство -

Дерзаний ярких и открытий важных суть,

Для нового рывка и методы, и средства.

Мы с мамой жили в городе Бейт-Шемеш, расположенном в окружении Иудейских гор, покрытых хвойным лесом. А отца не было. Он погиб в ходе Первой ливанской войны в 1982 году. Мне тогда был всего один год, а маме двадцать семь. С тех пор прошло десять лет, но состав нашей семьи, состоящей из двух человек, так и не изменился.

Каждую пятницу вечером мы уезжали в мошав Кфар Агарон к моему деду Шимону, маминому отцу. Мошав находился в шести километрах к востоку от Бейт-Шемеша. У деда был большой дом с садом и просторным двором, ограждённым стриженым кустарником. Бабушки уже не было, и мама приезжала, чтобы помочь ему по хозяйству. Меня же, помимо родственных чувств, к деду всегда влекли и животные, обитавшие в его усадьбе, - собака Буки, кот Каракаль (пустынная рысь, иврит; А. Б.), ёж и петух с двумя курицами. Но особый интерес вызывал ворон Гришка.

Лет двенадцать тому назад во время лесного пожара дед подобрал выпавшего из гнезда воронёнка со сломанной ножкой. Птенца выходили. В то время ещё был жив прадед. Это он, выходец из Российской империи, назвал птицу русским именем Гришка. Воронёнок быстро привык к человеческому окружению. Вырос и научился летать. Его возвращению в родную стихию не препятствовали, только обвили ногу колечком из мягкой проволоки в красной изоляции. И Гришка примкнул к своим собратьям. Летал в вороньей стае, вил гнёзда, выращивал птенцов. Но почти каждый день прилетал на веранду, где у него была своя кормушка с крупой. Он любил садиться к деду на колени и позволял себя погладить.

В этом дворовом сообществе Буки, крупная немецкая овчарка, исполняла роль управляющего.

Она ложилась у ступеней веранды и наблюдала за двором. И если на газоне появлялись куриные яйца, она аккуратно переносила их в корзинку, стоящую у входной двери дома. Буки пускала на веранду только Гришку и кота и в отсутствие деда не разрешала посторонним входить во двор.

Однажды я был свидетелем, как Гришка таскал сухой корм из кошачьей кормушки, стоявшей в уголке веранды. Каракаль вынести этого не мог. Он стал подкрадываться к воришке. Но Буки не позволила ему напасть на ворона. Вступить в драку с котом она не могла, всё-таки Каракаль был любимчиком хозяина. Но она встала на его пути и лаем предупредила Гришку об опасности.

Петух Лохем (боец, иврит; А. Б.) отличался заносчивым характером. Он, украшенный цветным оперением, роскошным красным гребнем и шпорами, горделиво вышагивал перед самым собачьим носом, всем своим видом показывая курам, кто здесь главный. Но под строгим взглядом Буки у него хватало благоразумия не делать попыток взойти на веранду.

Однажды я спросил деда, зачем ему Лохем.

- Петух очень красивый, - объяснил он.

- А куры?

- Наверно, без них Лохему было бы скучно. А, кроме того, они несут яйца.

- И из них можно сварить суп? - опрометчиво продолжил я.

Дед помрачнел, а мама, присутствовавшая при разговоре, повернула ко мне озабоченное лицо.

- Дедушка вегетарианец. Он не ест мяса.

- У кур есть такое же право на жизнь, как и у нас с тобой, - добавил дед.

И был ещё ёж Икец (колючка, иврит; А. Б.), самый неприметный обитатель дедовской усадьбы. Ранним утром, или поздним вечером он появлялся во дворе и останавливался у входа на веранду. Когда появлялся хозяин, Икец приветствовал его, покусывая ранты его сандалий. Тогда дед опускался на корточки и, что-то ласково приговаривая, почёсывал пальцем мордочку зверька. Потом приносил корм. Колючий гость ел всё – варёную картошку, хлеб, колбасу. Дед рассказывал, что, будучи ежонком, Икец любил играть. Он бросался на катящийся мимо него шарик и ловил его.

Однажды летом 1992 года, это было во вторник, мама вернулась с работы очень рано, потому что в фармацевтической компании, где она работала, началась забастовка.

- Давай съездим к деду, - предложила она. – Может, останешься у него до субботы?

Я не возражал. Когда мы приехали в мошав, дед работал в саду.

- У Зеева каникулы, - объяснила ему мама. – Через неделю он поедет в летний лагерь, а пока, может быть, поживёт у тебя? Продукты вам на неделю я привезла.

- Конечно, - обрадовался дед. – Скучать ему не придётся. Я познакомлю его с соседскими детьми. И свою библиотеку покажу.

- Твои книги ему читать ещё рано, - заметила мама, укладывая продукты в холодильник.

Она пообедала вместе с нами и уехала, наказав мне ежедневно звонить.

- А почему мама считает, что мне ещё рано читать твои книги? - полюбопытствовал я.

- Потому что это не еврейские народные сказки. Тебе известно, какая у меня профессия?

Я знал, что раньше дед преподавал в Иерусалимском университете, а в прошлом году, после перенесённого инфаркта, вышел на пенсию. Ему уже исполнилось семьдесят семь лет.

- Ты профессор.

- Это учёное звание, - уточнил он. - А профессия моя – древние восточные языки, в частности, древнеегипетская письменность. И книги в моей библиотеке из этой области.

- Я их могу почитать?

- Можешь, - согласился дед, – некоторые из них на иврите. Но тебе они будут неинтересны.

- Зачем же ты хочешь мне их показать?

- Хороший вопрос, - улыбнулся он. – Дело в том, что древнеегипетская письменность у нас почти семейная профессия. Ею занимался и мой отец.

- Да? А ты мог бы мне рассказать о нём?

И он рассказал мне биографию прадеда. Его звали Хаим. Он родился на Украине в 1885 году. Учился в ешиве, а потом в Берлинском университете. Прадед был очень способный, и по окончании курса ему предложили в университете место преподавателя древних языков. Однако еврейские погромы в Восточной Европе и набирающее силу сионистское движение привели его в 1913 году в Палестину. В начале двадцатых годов он и стал одним из основателей поселения Кфар Агарон, построил этот дом. К тому времени у него уже была семья.

На полученном земельном участке прадед заложил виноградник и плантацию оливковых деревьев. Но, возвращаясь домой после изнурительного рабочего дня, он садился за бумаги, привезённые из Германии. И в середине двадцатых годов в «Лондонском археологическом вестнике» появилась его статья, посвящённая исследованию древнеегипетского демотического письма. В последующем он продолжал публиковать свои работы и вёл оживлённую переписку с ведущими британскими египтологами. А в 1938 году, во времена английского мандата, его пригласили на археологические раскопки в Верхнем Египте. Через полгода прадед вернулся домой с целой книгой фотокопий найденных папирусов. Британские египтологи рассчитывали на его участие в последующей расшифровке папирусных текстов. Но в 1939 году корабль с участниками археологической экспедиции, возвращавшийся в Англию, затонул в Бискайском заливе. Предположительно, он был торпедирован немецкой подводной лодкой. И прадед остался единственным владельцем достоверных копий уникальных древнеегипетских документов.

Драматические события середины двадцатого века смешали планы и судьбы не только отдельных людей, но и целых народов. После Второй мировой войны началась Война За Независимость Израиля. Прадеду было уже шестьдесят три года, но он участвовал в ней, как доброволец, и был ранен. После войны, уже в звании профессора Еврейского университета, ему удалось восстановить научные связи с британскими египтологами. Он умер в 1981 году, девяноста шести лет, так и не опубликовав результаты своей расшифровки древнеегипетских текстов.

- А фотокопии папирусов можно посмотреть? – поинтересовался я.

- Пойдём, покажу, - дед, казалось, был доволен впечатлением, которое произвёл его рассказ.

В своём кабинете он отпер один из книжных шкафов и достал большую книгу в явно нетипографском клетчатом переплёте. Она содержала около четырёхсот фотокопий формата А-4, пронумерованных вручную. В книге было несколько разделов, и каждый из них начинался заглавным листом с рисунком человека и какого-нибудь животного, а между ними две параллельные, горизонтальные стрелки, направленные в разные стороны.

- Почему прадед не опубликовал расшифрованное содержание этих текстов? – я продолжал вглядываться в причудливую вязь загадочного, тысячелетнего письма.

- Он успел расшифровать только часть книги, - объяснил дед.

- А остальное?

- Остальное расшифровал я. Отец хорошо меня к этому подготовил. Я ведь целиком и полностью унаследовал его профессию. И даже в университете со временем занял его место.

- Но, дедушка, раз книга уже полностью расшифрована, ты можешь её напечатать?

Он не ответил. Как будто и не слышал вопроса.

- Почему ты молчишь? – не понял я.

- Видишь ли, Зеев, - нехотя откликнулся он, - в предисловии к этому собранию папирусов древний автор предупреждает, что существует смертное заклятие, запрещающее одновременное владение данной информацией больше чем двум людям. Как же я мог печатать такую книгу?

- Ты веришь в заклятия?! – удивился я. – Это же средневековое суеверие!

- Понимаю, - покачал головой дед. - Я тоже учился в израильской школе. Все учителя - атеисты-социалисты из партии Авода (Рабочая партия, иврит; А. Б.). Религиозные праздники – это только народные традиции, а Тора всего лишь литературно-исторический памятник.

- Но разве не так?

- Конечно, не так, - возмутился он. - Но я не требую от тебя сразу же изменить свои убеждения. Ты только допусти, что существуют и другие мировоззрения, заслуживающие внимания.

- Каких, например?

- Например, древнеегипетское. Эта цивилизация существовала три тысячи лет и накопила огромные знания о тайных силах, определяющих судьбы людей.

Я с молоком матери впитал уважение к деду. Он, университетский профессор, априори был прав. Но и согласиться с ним было трудно.

- Ты можешь хоть как-то подтвердить, что заклятие не суеверная чепуха? – нашёлся я.

- Могу. Раскопанные папирусы повезли на корабле в Лондон, чтобы их там опубликовать. Но корабль затонул. И, зная о заклятии, невозможно считать это случайностью.

Аргумент деда производил впечатление.

- А почему посвящённых должно быть не более двух? – допытывался я.

- Чтобы минимизировать риск разглашения тайного знания. И вместе с тем, эти двое, учитель и ученик, способны бесконечно долго хранить и передавать его из поколения в поколение.

- Но тогда заклятие должно охранять жизни этих двоих, - заключил я.

- Что?! – удивился дед. – Молодец, Зеев! Я об этом и не подумал. А ведь всё так и было.

- Что было?

- В 1948 году твой прадед участвовал в прорыве осады Иерусалима. Их отряд попал в засаду, он был ранен. А потом иорданские солдаты штыками добивали раненых. Но штык прошёл всего в миллиметре от сердца прадеда. И он выжил.

- Его спасло это заклятие?! – поразился я.

- А как ты думаешь? Ведь нечто подобное произошло и со мной. В 1956 году я, как мобилизованный резервист, участвовал в Синайской кампании, и в расположении нашего отделения разорвался египетский снаряд. Погибли все, а меня даже не поцарапало.

Я был потрясён. Никогда раньше дед не рассказывал мне об этом.

- Но какие же тайны хранятся в египетских папирусах?

- Чтобы это узнать, тебе придётся немного подрасти, - смущённо улыбнулся дед.

- Почему, дедушка? Если проблема в том, чтобы не проболтаться, я обещаю.

- Дело в другом. Эта тайна не для детской психики. Но я обучу тебя древнеегипетскому письму, и позже ты сам прочтёшь книгу папирусов. А пока ты будешь учиться в школе, служить в армии, поступать в университет, изучение древнего языка будет небольшой дополнительной нагрузкой. Но передавать кому-либо даже то немногое, что ты уже узнал, не стоит.

- Даже маме?

- Стоит ли её зря волновать? Кое-что мы ей, конечно, расскажем. Но, если ты хочешь стать настоящим человеком, учись хранить тайны. И взвешивать то, что собираешься произнести.

Он умолк, и я ответил только после продолжительной паузы.

- Хорошо, дедушка, я согласен.

- Тогда начнём занятия прямо сегодня, - предложил он. – Каждое утро всего три урока. Так что у тебя останется время выучить материал, сделать упражнения и потом даже погулять.

Так я начал изучать язык папирусов. После занятий мы отправлялись на прогулку, чаще всего, в компании Буки и соседской девочки Ронит. Она была на год моложе меня. Однажды она показала нам молочную ферму их семьи. Там было полтора десятка коров.

- Они дают молока даже больше, чем в Голландии, - похвасталась Ронит.

- А как их зовут? – поинтересовался я.

- О, - засмеялась Ронит, - у них интересные имена. Вот эта корова - Кундасит (шалунья, иврит; А. Б.), за ней Цукария (конфета, иврит; А. Б.), потом Ракданит (танцовщица, иврит; А. Б.). А вон та Савта (бабушка, иврит; А. Б.).

- А какое имя у тёлочки?

- Ефефия (красавица, иврит; А. Б.). У нас было ещё два бычка, но мы их продали.

- Куда продали?

- На откорм. И Савту скоро продадим. Она старая и уже даёт мало молока.

- Что значит, на откорм? – я заметил, как сразу помрачнело лицо деда.

- Есть такая фирма, - объяснила Ронит. – Там откармливают скот, а потом режут его на мясо.

Прошло три года. Мне исполнилось четырнадцать лет, а деду восемьдесят. Я проводил у него все свои каникулы и значительно преуспел в расшифровке демотического письма. А в этот раз, на второй день после моего приезда, дед достал из шкафа книгу в клетчатом переплёте.

- Теперь, наконец, мы начнём читать папирусы, - решил он.

Его слова испугали меня. Я уже несколько раз отказывался от такого чтения, считая, что пока дед остаётся единственным хранителем тайного знания, с ним ничего не случится.

- Я не требую прочесть всё, - добавил он, глядя на моё помрачневшее лицо. – Но мне важно знать, что я свою работу сделал, и эта информация вполне для тебя доступна.

Он протянул мне раскрытую книгу, и я прочёл название главы: «Перевоплощение в корову».

- Тогда, дедушка, я ограничусь только первыми двумя страницами. Ты согласен?

- Конечно.

И я начал читать сразу в переводе на иврит. Первая страница начиналась предупреждением, что для успешного перевоплощения в корову человек должен хорошо усвоить этот материал. Далее следовала трактовка поз и звуков коровы, позволяющая понимать её мысли. Я читал в среднем ритме, лишь иногда замедляя речь, чтобы глубже прояснить текст. Дед слушал, закрыв глаза. И когда две страницы были прочитаны, он открыл глаза и улыбнулся.

- Блестяще, Зеев! Поздравляю! – он встал и протянул мне руку. – Я свою миссию выполнил.

Но рукопожатие не состоялось. Лицо деда вдруг исказилось от боли, и он опустился на стул.

- Что случилось, дедушка?!

- Сердце...

В считанные минуты он уже был без сознания. Тогда я по мобильнику вызвал скорую помощь, а потом связался с мамой.

- Если его заберут в больницу, поезжай с ним и держи меня в курсе, - решила она.

Прибывшая скорая помощь повезла нас в иерусалимскую клинику Хадаса. Там деда отправили в реанимацию, а я остался ждать в коридоре. Часа через полтора подъехала мама.

- Зеев, что с ним?

- Я в полном неведении.

- Сейчас узнаем, - мама остановила врача, выходящего из реанимационной. – Извините, доктор, как там Шимон Шойхет?! Это мой отец. Четыре года назад он был вашим пациентом.

- Четыре года? – врач помедлил. - У него был обширный инфаркт?

- Да, доктор. Вы ещё сделали неблагоприятный прогноз.

- Припоминаю. Но уже тогда у него на сердце не было живого места. Просто чудо, что он до сих пор жив. Сколько ему лет?

- Восемьдесят. Но всё-таки, что с ним?!

- Повторный инфаркт. Если состояние стабилизируется, вы сможете с ним увидеться.

Минут через сорок деда переправили в кардиологическое отделение, и нам с мамой разрешили подойти к нему. Мама взяла в свои ладони его руку. По её щекам катились слёзы.

- Как самочувствие, папа?

- Мне уже лучше, - попытался улыбнуться он.

Вскоре медсестра попросила нас уйти. Но едва мы покинули палату, она позвала меня.

- Мальчик, больной просит тебя вернуться.

- Подожди меня, мама, - я поспешил к деду.

Он лежал в той же позе, но, как мне показалось, выглядел значительно лучше.

- Я так и не поздравил тебя, - наконец-то, он пожал мою руку. – Эти папирусы не для твоего возраста, но у нас нет другого выхода. Срочно дочитай раздел, который мы начали, сделай всё, что там написано, и приезжай ко мне. Возможно, понадобится моя помощь.

- А, может, дедушка, сделаем всё это вместе, потом, когда ты поправишься?

- Потом, Зеев, уже не будет. Я должен завершить свою миссию. Мне дано ещё семь дней.

Кем дано, какую миссию, я уточнять не стал. Воля больного была для меня непреложной.

- Всё сделаю, дедушка. Но хотя бы в двух словах, какая тайна откроется мне в папирусах?

- А ты помнишь заголовок раздела?

- «Перевоплощение в корову».

- Вот в этом, Зеев, и состоит вся тайна.

- Ты хочешь сказать, я превращусь в корову?!

- На какое-то время. И в таком состоянии пообщайся с этими животными. Тогда-то ты и поймёшь, что они разумные существа, способные мыслить и чувствовать.

- Как это?!! – оторопел я.

- Там написано, как. Сначала осваиваешь их язык, затем медитируешь, вживаясь в образ животного, а далее произносишь заклинание. Главное при этом, не потерять самообладание.

- Но, дедушка, заклинание – это же лишь слова!!

- Конечно, - подтвердил он. – А ты помнишь из Торы, как был создан мир?

- Помню. «Сначала было слово». Так это просто красивый миф.

- Нет, не миф. Словами начинаются и войны, и революции.

- Понимаю…

Дверь палаты приоткрылась, и показалось встревоженное мамино лицо. Дед это заметил.

- Иди, Зеев, - попросил он. – До свидания. Я тебя очень люблю.

Раньше я никогда не слышал от деда таких слов. Они не соответствовали моему представлению о мужском начале, которое, при отсутствии отца, он для меня олицетворял.

- До свидания, дедушка, - я попятился к двери и в коридоре столкнулся с мамой.

- Почему так долго? – возмутилась она. – Его нельзя утомлять длинными разговорами!

Мама подвезла меня на центральную автобусную станцию, а сама вернулась в больницу. Я на автобусе поехал в мошав. Встревоженная Буки встретила меня у калитки.

- Всё в порядке, - я погладил её по голове и вошёл в дом.

Вечером позвонила мама.

- Зеев, у меня хорошие новости, - сообщила она. – Дедушка быстро поправляется. Мы с ним уже гуляли по коридору. Врач сказал, иначе как чудом нельзя объяснить столь быстрое выздоровление человека, у которого практически полностью разрушено сердце.

И вдруг я всё понял. Заклятие папирусов даёт деду отсрочку в семь дней для завершения передачи тайного знания. И продления этого срока уже не будет. Так что я должен максимально им воспользоваться и уже завтра сообщить деду о результатах своего первого перевоплощения.

- Тогда, мама, завтра тебе не стоит к нему ездить, - заключил я. - Ты же работаешь. А я съезжу на автобусе. И позвоню тебе прямо из больницы.

- Ты считаешь, так лучше? – она колебалась. – Ну, съезди. Привези ему апельсинов. А если что, я по твоему звонку сразу же приеду.

Так мы и договорились. У меня ещё было достаточно времени, чтобы всё обдумать. Я предусмотрительно распахнул все двери, ведущие на веранду, и приоткрыл калитку. Потом разделся. В десять вечера я начал процедуру перевоплощения, а в одиннадцать с ужасом наблюдал, как моё тело покрывается короткой бурой шерстью, а ладони и стопы ног обретают форму коровьих копыт. Чтобы сохранить самообладание, пришлось зажмуриться, напрячь волю и мысленно твердить: «Всё идёт по плану. Ничего страшного. Дед надеется на меня». Постепенно я успокоился и уже с интересом заглянул в зеркало. Оттуда на меня смотрел весьма симпатичный годовалый бычок. Кричащую неадекватность создавала только квартирная обстановка. Бык в прилично обставленной гостиной – такое зрелище увидишь не каждый день.

Часы показывали двадцать минут двенадцатого, а заданная мною длительность действия заклинания составляла тридцать минут. И я поторопился к выходу. Каракаль, оказавшийся на моём пути, взъерошил шерсть, забился в угол и яростно зашипел. А Буки, застывшая у парапета веранды, молча провожала меня горящими глазами. Я благополучно миновал калитку и по пустынной, ночной улице подошёл к проволочной ограде молочной фермы Ронит. Она освещалась несколькими фонарями, установленными на столбах по периметру. При моём появлении, коровы оживились. Их реакцию я воспринимал, как обычную человеческую речь.

- Глядите, бычок! – удивилась Ефефия, самая молодая корова на ферме. – Какой симпатичный!

- У тебя в голове одни бычки, - укорила её солидная Цукария, - а думать нужно о другом.

- О чём другом? – обиделась Ефефия.

- О вымени своём нужно думать. Маленькое оно у тебя. И молока ты даёшь даже меньше, чем Савта. Если так будет продолжаться, тебя зарежут, как Савту. Хозяин не посмотрит, что ты молоденькая и симпатичная.

- Врёшь ты всё, - усомнилась Ефефия.

- А вот и не вру, - не сдавалась Цукария. – Ты спроси у Кундасит, где её сыночек. А какой красивый бычок был, твой ровесник.

- Зарезали моего сыночка, - засопела Кундасит.

- Но зачем им нас резать? – растерянно пробормотала Ефефия. – Какой смысл?

- Им нравится есть наше мясо, - объяснила Цукария. – А ты видела, в какой курточке приходит к нам хозяйская дочь. Она сделана из коровьей кожи. И туфельки у неё кожаные.

- Перестаньте, товарки, - прикрикнула на них Ракданит, корова с самым большим выменем.

- Расхныкались. Нас вдоволь кормят и поят. И лечат. Чем вы недовольны? А когда состаримся, зарежут. Такая у нас судьба. Люди со всеми животными так поступают.

- Не со всеми, - запротестовала Цукария. – Собак они не режут.

- Нашла, кому завидовать, - возразила Ракданит. – Ты видела голодных бездомных собак?

Они только и говорили, что о постоянной угрозе смерти. Я побежал в сторону от коровника, будучи не в силах больше это слышать. «Люди со всеми животными так поступают», - эти слова Ракданит не выходили из головы. Кто же мы такие, люди? Безжалостные, кровавые убийцы?!

Начавшийся процесс возвращения в человеческое обличье вернул меня к действительности. Я, кажется, не допустил ни одной ошибки. Только… какой-то внутренний толчок остановил ход моих мыслей. Теперь дед уже не является единственным носителем тайного знания. Я не только раскрыл его, но и опробовал на практике. Значит, дед свою миссию выполнил. Доживёт ли он до нашей завтрашней встречи?

На следующий день я отправился в больницу и облегчённо вздохнул, увидев деда. Он прогуливался по коридору кардиологического отделения.

- Здравствуй, дедушка! – мы обнялись. – Как самочувствие?

- Видишь, я на ногах. Только о тебе и думаю. Всё ли получилось?

- Да. Но впечатление очень тяжёлое. До этого я не верил, что животные, почти как люди, всё понимают и чувствуют. Только говорить по-человечески не могут.

Он остановил на мне пристальный взгляд.

- Самое трудное время наступит потом, когда пройдёт первый шок, и ты останешься наедине со своим новым знанием. Вот тогда я тебе и понадоблюсь. Благо, моё время ещё не истекло. Только для полноты впечатлений проведи ещё один эксперимент. Сходи в птичник.

- Хорошо, дедушка. Я сделаю это сегодня же вечером. Но объясни мне, как такое отношение к высшим животным может продолжаться тысячи лет без всяких изменений.

- А как могло длиться тысячи лет такое же отношение к людям? – озадачил он меня. - Ведь рабовладельцы делали с рабами всё, что хотели, совершенно не думая об их чувствах и мыслях.

- Неужели такое было?

- Конечно, Зеев. Ты почитай письма Сенеки. Они написаны в период, когда римляне начинали сознавать, что рабы такие же люди, как и они. Следовательно, человечество идёт вперёд. Настанет время, когда и отношение к животным изменится.

Я сообщил деду, что мама посетит его завтра. А мне он велел приехать послезавтра. К этому времени я должен был ещё раз пройти процедуру перевоплощения.

Вернувшись домой, я раскрыл книгу папирусов, нашёл раздел «Перевоплощение в курицу» и погрузился в чтение. В общем, методика была знакомая, и всё у меня получилось. Но на следующий день болела голова, а мир казался огромной фермой разнообразных животных, которых отправляют на смерть палачи, именуемые людьми. Вот она, реакция на новое знание, о

которой говорил дед. Он единственный сможет меня понять.

И вот я снова у деда. Мы вышли в скверик под окнами кардиологического отделения.

- Наверно, у тебя есть, что рассказать? – осторожно напомнил он.

- Да. Вчера мне удалось перевоплотиться в петуха и побывать в птичнике.

- И какие впечатления?

- Дедушка, - я смотрел ему прямо в глаза, - мне не хочется быть человеком.

- Что?! – он помедлил. - Вначале я тоже испытывал подобные чувства. Но потом понял, новое знание даётся не для того, чтобы впадать в панику, а для того, чтобы действовать.

- Так ведь действовать нельзя! - возмутился я. – Мне хочется кричать на весь мир, что мы убиваем живых существ, способных мыслить и чувствовать. Но заклятием это запрещено.

- Запрещено разглашать тайну перевоплощения, - уточнил дед. - А действовать можно и нужно.

- Как именно?

- Пропагандировать вегетарианство, поддерживать движение «Польза от животных без их убийства», создавать для них заповедники и приюты.

- Но, дедушка, самым убедительным является как раз перевоплощение. Только побывав в шкуре животных, можно понять весь ужас существующего положения.

- Тайну перевоплощения разглашать запрещено, - он выразительно покачал головой.

- Почему?

- Зеев, есть запреты, которые не подлежат обсуждению. Автор этого великого, мистического открытия не случайно ограничил доступ к нему.

- Но, дедушка, разве ты не пытался понять, почему?

- Пытался. В отдельные исторические эпохи жизнь людей становится настолько мерзкой, что целые народы предпочли бы стать животными, если бы могли перевоплощаться. Наверно, лучше быть свободным горным орлом, чем рабом кровавого деспота. Но люди, несмотря ни на что, должны оставаться людьми. Вот одна из причин запрета на разглашение этого таинства.

- А подобные таинства были только у древних египтян? – жажда познания вытесняла во мне и возмущение, и недавнюю подавленность.

- Нет. В каждой цивилизации были открытия, доступ к которым необходимо было ограничить.

- И у древних евреев такое было?

- Конечно. Ты же знаешь заповедь Торы «Не произноси Имя Божие всуе». Дело в том, что это Имя, включающее около семидесяти слов, позволяет творить чудеса. Его знали только первосвященник Иерусалимского храма и несколько посвящённых. Но даже они имели право использовать его лишь в крайних случаях. Ведь что бы было, если б оно было известно всем?!

- А в современной цивилизации? – продолжал допытываться я.

- И в ней есть знания, доступ к которым необходимо ограничить. Например, технология создания ядерного оружия. Если этого не сделать, человечество может погибнуть.

Ещё два раза я посещал деда в больнице. Беседы с ним стабилизировали мою психику и придали мне уверенность в будущем. Я собирался, подобно деду и прадеду, посвятить свою жизнь изучению древних восточных языков. И ближайшей целью была письменность шумеров. По мнению деда, в их цивилизации оставались нераскрытые, великие таинства.

Дед умер на седьмой день после поступления в больницу. Его смерть отозвалась в моей душе непреходящей болью. Он был для меня не только дорогим родственником, но и Учителем с большой буквы, определившим всю мою жизнь.

Мы с мамой решили поселиться в доме деда, а городскую квартиру сдали внаём. Теперь мама каждое утро уезжала на своей машине в Бейт-Шемеш на работу. Дорога занимала всего двадцать минут. А я продолжил учёбу уже в средней школе местного регионального центра. И никто из животных дедовской усадьбы при этом не пострадал.

ЭПИЛОГ

Я окончил школу, три года служил в армии и затем поступил в Еврейский университет. С выбором профессии никаких проблем не было. Древние восточные языки – это направление было определено ещё в детстве. К концу университетского курса я подготовил расширенный словарь демотического письма, включив в него неопубликованные комментарии прадеда и деда, разумеется, с указанием их имён. Эта работа и стала основой моей диссертации. По окончании учёбы меня оставили в университете в качестве преподавателя на кафедре, которую основал мой прадед и впоследствии возглавлял дед.

Не менее благополучно складывалась и личная жизнь. По окончании университета я женился на Ронит, которая к тому времени отслужила в армии и окончила ветеринарный колледж. Вскоре она родила девочку. И моя мама, жившая с нами в дедовском доме, была без ума от внучки.

Моя дальнейшая карьера кажется безоблачной. Теперь, публикуя время от времени небольшие статьи, я могу лет через шесть-семь получить профессорское звание. Многие достойные люди тратили полжизни, чтобы достигнуть подобного положения. Но ведь я преуспел не в результате собственных поисков и открытий. Дед привёл меня в научный мир, можно сказать, держа за руку. А я сам, как личность, хоть чего-нибудь стою?

Погружённый в размышления, выхожу на веранду. Каракаль поднимает хвост трубой и трётся о мою ногу. А я мысленно возвращаюсь к автору папирусов, создавшему практику перевоплощения человека в животное. Этот гениальный египтянин пробил первую брешь в барьере непонимания, разделяющем человечество и земную фауну. Через три тысячелетия его открытие попало в руки моего прадеда, а потом и деда. Они перевели его на современный язык, подготовили к использованию. А какова моя миссия в этой эстафете тысячелетий?

И я начинаю продумывать свою задачу в деталях. Известно, что все жизненные процессы, включая мышление, сопровождаются излучением электромагнитных волн. А современные нанотехнологии позволяют записать это излучение в виде некоего графика. И у меня есть возможность подобный график мышления животного совместить с данными его смыслового содержания, полученными мною в результате перевоплощения. Так я смогу расшифровать смысл каждого элемента графика. И тогда уже рукой подать до разработки компактного прибора, который современным языком выдаст на экране всё, о чём животное думает в данный момент.

На веранду выходит Ронит, прерывая мои размышления.

- Что ты, Зеев, тут делаешь?

- Любуюсь закатом.

- А я хотела бы с тобой в субботу съездить в Негев на ферму, где разводят южноамериканских альпак. Это разновидность лам. Владельцы фермы - участники движения «Польза от животных без их убийства». Они показывают альпак туристам, продают изделия из их шерсти и сувениры.

- Хорошо, Ронит, съездим. Но у меня одно условие.

- О, - возмущается она, - я знаю, ты готов всю субботу просидеть за своими книгами. Какой предлог ты придумал на этот раз, чтобы опять никуда не поехать?

- Моё условие очень простое. Роди мне сына.

- Ничего себе! - произносит она с напускным негодованием. – А чем тебе не нравится дочь?

- Дочь мне нравится, но нам нужен ещё и сын. В нашем роду профессия передаётся по мужской линии. И я должен кому-то её передать.

На веранду ложатся вечерние тени. Ронит сжимает мою ладонь.

- Я подумаю, - уступает она. – Но сначала съездим на ферму альпак.

2016г.

ФЕНОМЕН САН-ФРАНЦИСКО

Ненаучная фантастика

Кривое не может сделаться прямым,

и чего нет, того нельзя считать.

Экклесиаст, 1 – 15

ПРИРОДНОЕ ЯВЛЕНИЕ

Соединенные Штаты, западное побережье, Сан-Франциско, май 2004. Солнечный день завершился тёплым вечером. Люди расслабленно сидели у телевизионных экранов. Заканчивались последние известия. Диктор сообщил прогноз погоды и добавил, что в течение последней недели наблюдается необычная солнечная активность, оказывающая определенное воздействие на нашу планету. Учёные из университета Беркли приглашены в студию, чтобы рассказать нам об этом природном явлении.

Первым выступал профессор, работающий в области физики солнца. Он сообщил, что настоящая разновидность солнечной активности повторяется раз в тридцать лет и сопровождается выбросом специфических потоков частиц высокой энергии. Вокруг каждого такого потока образуется переменное магнитное поле, которое может оказывать некоторое локальное воздействие на магнитное поле Земли. Сила этого воздействия зависит от близости лучевого потока к поверхности Земли. Последний раз такое излучение наблюдалось в 1974 году, и его поток находился в относительной близости к Сан-Франциско, что позволило учёным университета Беркли более тщательно изучить это природное явление. Впоследствии в научной литературе оно получило название Феномен Сан-Франциско. В заключение профессор сообщил, что настоящее излучение в несколько раз сильнее, чем в 1974 году, и траектория его значительно ближе к земной орбите.

- Когда ожидается наибольшее сближение потока солнечного излучения с Землёй, и какой регион планеты окажется в зоне его максимального воздействия? - справился диктор.

- В ночь с 31 мая на 1 июня в Ближневосточном регионе, - сообщил учёный. – В этой связи мы постоянно обмениваемся информацией с Иерусалимским Еврейским университетом.

- И каково мнение ваших иерусалимских коллег? - поинтересовался диктор.

- Они задаются вопросом, почему именно Израиль попадает в зону максимального магнитного воздействия, и допускают, что дело здесь в их особом еврейском счастье.

Диктор улыбнулся и предоставил слово второму профессору, представителю Института Изучения Мозга при университете Беркли. Учёный сообщил, что располагает данными нескольких лабораторий, изучавших Феномен Сан-Франциско. Было установлено, что вторжение в земную ноосферу столь сильного низкочастотного магнитного поля оказывает определенное воздействие на человеческую психику. Для начала он предложил посмотреть небольшой документальный фильм. На экране появились мужчина и женщина лет тридцати. Женщина рассказала, что у них с Джеймсом дело шло к разводу. Мужу не нравилось, как она одевается, готовит обед, говорит. Он раздражался и скандалил по малейшему поводу. Совместная жизнь стала невыносимой. Но утром того дня, когда они собирались начать бракоразводный процесс, она увидела своего мужа, стоящим на коленях у её постели. Он сказал, что этой ночью понял, как сильно её любит, и просил дать ему шанс. С тех пор они самые счастливые супруги на свете.

Фильм закончился, и профессор сделал некоторые пояснения.

- Таких случаев было достаточно много. И всегда чудесные изменения происходили именно в ночь наибольшего сближения с солнечным лучевым потоком. Это касалось не только семейных отношений. Может быть, вы помните газетную сенсацию тех дней? Руководитель калифорнийской секции Ку-Клукс-Клана, Великий Дракон, вышел из организации и всё своё состояние перевёл в фонд содействия образованию афроамериканской молодёжи. Его трансформация произошла именно в ту ночь.

- То есть, влияние инородного магнитного поля оказалось благотворным? - уточнил диктор.

- К сожалению, не всегда. Уважаемая миссис из богатого пригорода Сан-Франциско всю жизнь панически боялась крыс. В ту ночь она стала убеждённой защитницей прав этих животных и превратила свой дом в крысиный питомник. Кончилось это, увы, судебным иском возмущённых соседей и крупным денежным штрафом. В другом случае, заслуженный полицейский, специалист по борьбе с наркотиками, вдруг сам стал активным распространителем героина. В итоге, приговорён к 10-летнему тюремному заключению. Но всегда трансформации были подвержены только люди, перевозбуждённые каким-нибудь очень сильным чувством. Воздействие Феномена Сан-Франциско вело к смене полюсов напряженности мозговых центров. В результате, очень сильная ненависть превращалась в очень сильную любовь и наоборот.

- Недаром же говорят, что от ненависти до любви только один шаг, - заметил диктор.

- Эта поговорка основана на многовековом человеческом опыте, - объяснил профессор. - Но для большинства людей характерны умеренные эмоции. И на них инородное магнитное поле почти не влияет. В крайнем случае, может вызвать лёгкую головную боль.

В заключение, диктор поблагодарил учёных и объявил рекламную паузу, за которой последует телевизионный фильм с участием Шарон Стоун.

НЕКОНВЕНЦИОНАЛЬНОЕ ОРУЖИЕ

Израиль, 31 мая 2004 года, вечер. Возвратясь с работы и поужинав, утомлённый израильтянин включает телевизор. Он должен быть в курсе текущих политических событий и успокаивается, лишь прослушав последние известия. Знакомые лица телеведущих. У Шхемских ворот Иерусалима охрана пыталась задержать подозрительную машину. Из неё стреляли. Двое солдат ранены. Три пассажира машины уничтожены. Обнаружены два пояса шахидов. Сдерот обстрелян ракетами Кассам. Пострадавших нет. В Газе состоялись похороны боевика Хамаса, бросившего гранату в израильский блок-пост и убитого ответным огнём. Улица Газы, заполненная вооружёнными фанатиками в масках. Искаженное ненавистью небритое лицо Рантиси, пресс-секретаря Хамаса: "Мы отомстим"! Евросоюз возражает против строительства защитной стены. Потом сводка и прогноз погоды. И тут диктор добавляет: "Ночью ожидается максимальное сближение нашего региона с потоком специфического солнечного излучения, известного под названием Феномен Сан-Франциско. Об этом природном явлении нам расскажет советник министра здравоохранения господин Шломо Пелед". Советник министра, в прошлом профсоюзный функционер, призвал граждан не волноваться. Инородные воздействия на магнитное поле Земли – не редкость. Иногда они вызывают временное обострение гипертонической болезни, стенокардии и остеохондроза. Можно использовать ваши привычные лекарства от этих болезней.

Солнечное утро первого июня 2004 года не предвещало ничего необычного. Однако утренние передачи на первом канале израильского телевидения прервались словами диктора о срочном правительственном сообщении. Затем появился пресс-секретарь канцелярии главы правительства. Он сказал, что руководство Палестинской Автономии (ПА) неожиданно прибегло к новой тактике борьбы с Израилем и предприняло ряд неоднозначных шагов. Премьер-министр Ариэль Шарон срочно созвал внеочередное заседание правительства. Обстановка во многом остаётся неясной. Силовые структуры приведены в состояние повышенной готовности. Правительство делает всё необходимое для стабилизации положения.

Аналогичная информация была передана по всем каналам израильского радио и телевидения, так что до большинства израильтян она дошла. Однако, ни особого ажиотажа, ни каких-либо нарушений привычного ритма жизни это не вызвало. В ходе бесконечных войн, терактов, столкновений и провокаций израильтяне были хорошо вакцинированы против паники. Люди обменивались короткими фразами и продолжали своё дело. Между тем, телевизионные каналы перешли к сообщениям собственных корреспондентов из ПА.

На втором канале сообщили о срочной пресс-конференции Ясира Арафата. На экранах замелькала знакомая фигура в клетчатом платке. Престарелый раис плакал и, как ребёнок, размазывал слёзы по небритому лицу. Его нижняя губа отвисла, тряслась и плохо слушалась своего хозяина. Он говорил о чувстве вины перед еврейским народом, которому он причинил столько страданий. Он называл евреев невинными, добрыми и мудрыми, а свои действия кровавыми и бесчеловечными. После его слов воцарилась гробовая тишина. Несколько секунд шокированные журналисты просто не могли прийти в себя. Затем настоящий шквал вопросов. Наиболее активным оказался корреспондент Би-Би-Си, сумевший привлечь к себе внимание: "Что вы теперь намерены предпринять"? И снова тишина.

- Я хотел бы одеть колючую власяницу, повесить на шею тяжелые вериги и в субботу лечь на землю у Стены Плача, чтобы религиозные евреи вытирали о меня ноги, - отозвался Арафат.

- Но подобное покаяние характерно больше для христиан, - удивился журналист.

- Да, - согласился Арафат, - идею покаяния во искупление грехов первым выдвинул великий еврейский пророк Исайя. Потом её развил Иисус из Назарета. Но их обоих пророк Мухамед признавал и чтил. Так что здесь нет противоречий. Более того, я намерен обратиться к величайшим суннитским авторитетам с просьбой, издать фетву о введении института покаяния в исламский религиозный обиход, чтобы весь наш народ мог припасть к ногам евреев с просьбой о прощении.

Затем выступил глава палестинского правительства Абу Ала.

- На сегодняшнем утреннем заседании, - начал он, - наше правительство единогласно приняло воззвание к еврейскому народу. Мы выражаем чувства любви к своим израильским братьям и призываем их свободно селиться в Иудее, Самарии и Газе, а также посещать наши магазины и рестораны, гостиницы и гаражи. Они будут самыми желанными гостями. Надеюсь, еврейская сторона с пониманием отнесётся к нашему призыву и ответит нам тем же. Впрочем, - он выдержал некоторую паузу, - у меня есть сведения, что наш народ, по собственному почину, уже начал проявлять свои искренние чувства к евреям.

Вскоре израильтяне узнали, что Абу Ала имел в виду. Около девяти часов утра огромная толпа арабов вышла из Дженина в направлении ближайшего израильского блок-поста. Попытки остановить их предупредительными выстрелами и слезоточивым газом не возымели действия. Солдаты запросили срочной помощи. Вскоре они были поражены тем, что вместо привычных камней арабы забрасывают их цветами и горстями риса. Кое-где над толпой виднелись наскоро сделанные плакаты: "Евреи - наши братья!", "Евреи, мы вас любим!". Воспользовавшись замешательством солдат, арабы заполонили блок-пост, танцевали на бронетранспортёре, обнимали и целовали израильских военных и осыпали их цветами. К моменту прибытия израильского подкрепления, неуправляемая арабская масса двигалась по направлению к Зелёной линии (линия прекращения огня, установленная по окончании Войны «За Независимость» в 1948 году: А. Б.), неся на руках оторопевших солдат.

Аналогичная картина наблюдалась на большинстве израильских блок-постов. Пресс-секретарь генштаба Цагала (израильская армия; А. Б.) сообщил, что армейское командование обратилось к политическому руководству страны за инструкциями. Он сказал, что ни одна армия мира до сих пор не сталкивалась с подобной тактикой противника.

К одиннадцати часам дня израильтяне, бросив работу, жадно ловили последние новости у телевизионных экранов. Столетний раввин Каддури, единственный еврейский религиозный авторитет, согласившийся на короткую встречу с журналистами, бросил им весьма загадочную фразу: "Всевышний оставил свой народ, лишив его врагов".

Ошеломляющее известие поступило из штаб-квартиры ультралевой партии Мерец. В присутствии членов ЦК и многочисленных журналистов председатель партии Роэн Коэн объявил об измененении названия партии. Новое название Мимек расшифровывалось, как «Мифлага ал шем Меир Каханэ» (партия имени Меира Каханэ, ультраправого сионистского деятеля; А. Б.). Мимек требовала полного изгнания арабов с территории Эрец Исраэль, включая Иудею, Самарию и сектор Газа. Престарелые ветераны партии Шуламит Аллони и Йоси Сарид, а также крайне левые израильские журналисты Ханан Кристалл, Аяла Хасон, Геула Эвен и Имануэль Розен радостными рукоплесканиями приветствовали заявление председателя. В последующие дни партия Мимек быстро разрасталась за счёт присоединения к ней движения Шалом Ахшав (Мир Сейчас, ультралевое израильское движение; А. Б.), представителей киббуцного движения, внепартийных политиков Йоси Бейлина и Яэль Даян, крайне левых лидеров Аводы Юли Тамир и Далии Ицык. Не было среди них только Романа Бронфмана, что немало озадачило русскоязычных журналистов. В конце концов, дотошные газетчики обнаружили его в неврологическом отделении больницы Хадасса. Но встретиться с ним не разрешили. Удалось только узнать, что он страдает ярко выраженной формой ненависти к самому себе, затыкая уши, чтобы не слышать своего голоса, и закрывая глаза при виде зеркала. Таковым вот оказалось воздействие Феномена Сан-Франциско.

Не менее сенсационными были и сообщения из Южного Ливана. Знакомое бородатое лицо шейха Насраллы, руководителя Хезбаллы, на телевизионном экране выглядело, как всегда, спокойным и уверенным.

- Мы пришли к выводу, - говорил он, - что конфронтация с нашими еврейскими братьями выгодна кому угодно, Ирану, Сирии, Европейскому Союзу, но только не нам, ливанцам.

- Вы сказали "еврейскими братьями"? - уточнил ошеломлённый корреспондент СНН.

- Именно, - уверенно подтвердил шейх, - нашими родными еврейскими братьями.

- Ваши слова ещё можно было бы объяснить, - не успокаивался журналист, - если бы вы назвали их двоюродными братьями. Я имею в виду известную библейскую историю с изгнанием Агари и Измаила из дома Авраама.

- У нас есть основания утверждать, - не моргнув глазом отозвался шейх, - что эта библейская история дошла до нас в виде, сильно искаженном христианскими теологами, чтобы поссорить нас с евреями, в рамках политики "разделяй и властвуй". На самом деле, Измаил и Исаак были близнецами, рождёнными Саррой. Но Авраам и Сарра, святые люди, не могли быть счастливы, в то время как рядом находилась страдающая от бездетности благородная и верная Агарь. Вот они, по доброте души своей, и отдали ей одного близнеца, а процедуру мнимого изгнания проделали для того, чтобы все поверили в материнство Агари. Между прочим, анализы ДНК подтверждают, что арабы и евреи имеют общего праотца и общую праматерь. Так я вас спрашиваю, можем ли мы стрелять в своих родных братьев?!

Ближе к полудню ведущие телестудии мира вели передачи с центральной площади Газы. Парализованный шейх Ясин, вождь террористической организации Хамас и прямое воплощение исламского мученика, тоже проводил пресс-конференцию.

- Наши исходные цели были злонамеренно искажены, - уверял старец. - Институт шахидов был создан для борьбы с врагами, а не с евреями, нашими единокровными, семитскими соседями. Мы испытываем к ним истинную братскую любовь и, как всегда, готовы кровью подтвердить свои чувства. Сегодня вы увидите показательные взрывы юных шахидов под лозунгом любви к евреям. Журналисты смогут присутствовать на церемонии, не опасаясь ранений. В поясах шахидов будет только взрывчатка без металлических предметов.

Четверо подростков, включая одну девочку, подошли к старцу. Они были в белых одеждах с зелёными поясами шахидов. На их лбах красовались ленты с надписью: "Евреи - наши братья".

- Неужели вы действительно позволите этим невинным созданиям умереть?! - не выдержал спецкор французского телевидения.

- Шехида - великое завоевание исламской духовности, - пропищал шейх. - Мы не собираемся от него отказываться.

- Но теперь, когда вы не против евреев, это же бессмысленно! - не унимался француз.

- Уж не хотите ли вы сказать, что теперь у ислама нет врагов?! - парировал шейх. – И, кроме того, с каких это пор самоотверженное служение Аллаху стало бессмысленным?

Француз изменился в лице и тихо что-то пробормотал. Умеющий воспринимать речь по движениям губ, мог бы понять, что он прознёс слово "людоеды". Пресс-конференция была окончена. Шейх благословил подростков. Они вышли на середину площади, замерли в строгой шеренге и выкрикнули "Аллах акбар!". Шейх кивнул. Раздался оглушительный взрыв. Многие израильтяне, следившие за церемонией по телевидению, закрыли лица руками.

ЦЕНА ЗАМИРЕНИЯ

В ближайшую пятницу 4 июня на телестудии русскоязычного девятого канала состоялся круглый стол с участием политологов, экономического и военного обозревателей, а также профессоров физики и психологии. Никогда ранее столь разнородные специалисты не собирались для обсуждения текущих событий. Длинноусый ведущий произнёс несколько вводных фраз и предоставил слово известному тележурналисту Михаилу Джагинову.

Джагинов сообщил, что сотни тысяч палестинцев, пританцовывая, размахивая цветами и юдофильскими плакатами, ежедневно пересекают Зелёную линию и входят в израильские города. Блок-посты и контрольно-пропускные пункты Цагала перестали существовать. И не только из-за массовых арабских шествий, но и в связи с душевным смятением израильских военных. Не ясно, против кого же они теперь должны воевать. В офицерском корпусе растерянность. Сказывается также беспрецедентное давление израильских пацифистов, организующих непрекращающиеся проарабские манифестации. Расторопные израильские подрядчики и посреднические кадровые фирмы открыто набирают дешевых палестинских рабочих на стройки, в киббуцы и мошавы, декларируя предстоящий экономический бум в этих отраслях. Вереницы частных израильских автомобилей ежедневно спешат в Газу, Иудею и Самарию для закупки дешевых овощей, посещения недорогих ресторанчиков и технического обслуживания своих автомобилей в палестинских гаражах. На последнем очередном заседании правительства лидер партии Исраэль Бейтейну Авигдор Либерман предложил план кантонизации Израиля как экстраординарное средство спасения еврейского национального государства. Согласно плану, Израиль должен быть разделён на четыре изолированных кантона с наиболее плотным еврейским населением. Для охраны кантонов предполагается создать добровольческие отряды из сионистски настроенной молодёжи. В свою очередь, лидер партии Мафдал Эфи Эйтам и Совет поселенческого движения вновь продекларировали неотъемлемое право евреев на всю Эрец Исраэль. Они призвали израильтян использовать сложившуюся благоприятную ситуацию и перейти к массовому заселению Иудеи и Самарии. Поселенческий Совет заявил о своей готовности ежемесячно создавать десять форпостов - зародышей будущих еврейских поселений.

Затем слово было предоставлено профессору физики из Тель-Авивского университета. Он сообщил, что Феномен Сан-Франциско в Израиле был довольно точно предсказан. Однако никто не ожидал, что это природное явление окажет столь грандиозное воздействие, необъяснимое в рамках одной только физики. Профессор сообщил некоторые параметры солнечного излучения и добавил, что в ночь на одиннадцатое июня предполагается повторное сближение ближневосточного региона с аналогичным лучевым потоком.

Профессор психологии разъяснил, что в точном соответствии с известными характеристиками Феномена Сан-Франциско, тот, кто испытывал сильную ненависть, стал выразителем чувств любви и наоборот. Специфика явления в том, что оно имело место в регионе, где идеология исламизма с пелёнок воспитывает в своих адептах ненависть. И это природное явление оказалось той лакмусовой бумажкой, которая показала всему миру истинное лицо исламистского общества. По данным психолога, до девяноста пяти процентов палестинцев пережили трансформацию неистовой ненависти в любовь. В израильском же социуме она затронула около десяти процентов населения, что тоже очень много. В основном, это представители крайних, преимущественно левых политических движений. Таким образом, в нашем регионе наиболее сильное возбуждение мозговых центров вызвано идеологическим воздействием. Что касается бытовых причин, то они оказались на том же уровне, что и в Сан-Франциско 1974 года. Особую пикантность этой группе придают люди, испытывавшие трепетную любовь к самим себе. Теперь они не могут ни видеть, ни слышыть себя, что уже приобретает характер патологии. При этом присутствующие комментаторы не смогли скрыть ухмылок, а ведущий не преминул заботливо спросить, можно ли как-то помочь этим людям.

- Конечно, - ответил психолог. - Мы едва ли превратим их в альтруистов, но снизить перевозбуждение мозговых центров с помощью седативных препаратов нам под силу.

Профессиональный ведущий искусно подвёл обсуждение к политическому аспекту событий, который, несомненно, был главным.

Известный политолог Лев Вершинин, как всегда, говорил медленно и убедительно, осторожно подбирая слова.

- Феномен Сан-Франциско вызвал скачкообразный рост многосторонних экономических и общественных связей между Израилем и ПА. Такое впечатление, что два народа буквально бросились друг другу в объятия в порыве любви и дружбы. Именно в таком духе западные СМИ эйфорически преподносят наши события. И этому как будто можно радоваться. Но только на первый взгляд. Потому что в таких условиях наибольшие шансы на реализацию приобретает идея создания двунационального еврейско-арабского государства. Опасность в том, что исходно арабы в нём будут в большинстве. И при любой демократии, взаимной любви и соблюдении прав человека это будет означать только одно - крах вековых усилий нашего народа воссоздать своё национальное государство.

- Вы видите к тому серьёзные предпосылки? - усомнился ведущий.

- Безусловно. На палестинской стороне теперь эта идея пользуется почти стопроцентной поддержкой. Ещё бы. Ведь, пусть и в привлекательной обёртке любви, это обеспечивает реализацию их изначального стремления уничтожить Израиль. Европейский Союз уже сейчас рукоплещет движению в этом направлении. Израильско-арабское замирение в любой форме нравится и Вашингтону. Оно существенно улучшает американские позиции в арабском мире. Госдепартамент уже выразил своё удовлетворение ходом событий.

- А кто против? - поинтересовался ведущий.

- Очевидная цена подобного замирения заметно беспокоит американских евреев и многомиллионную общину евангельских христиан. Кроме того, иранские аятолы заявили, что "ближневосточное умопомрачение наносит непоправимый вред правому делу мусульманских народов". Ближневосточное урегулирование лишило бы основы иранские претензии на роль лидера исламского мира в борьбе с неверными.

- А что Россия?

- Официальная Москва пока воздерживается от определённых оценок. А вот русские черносотенцы, ныне набирающие в стране силу, открыто трубят о "бесславном конце сионистского эксперимента".

ИСТОРИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ

- Но ведь есть ещё и еврейский народ! - не без эмоций воскликнул ведущий.

- Народ есть, - согласился политолог. - Но по плюрализму своих проявлений он чем-то напоминает пёструю полиэтническую толпу на улицах Сан-Франциско. Он сам по себе феномен Сан-Франциско, правда, не природный, а исторический. Вот давайте и посмотрим, насколько этот народ способен сопротивляться самоуничтожению. О ситуации на крайних флангах внутриполитического спектра мы уже знаем. Бывшие члены Мереца и левого крыла Аводы сформировали крайне правую партию Мимек с семью мандатами в кнессете. Моше Фейглин и Бени Эйлон создали ультралевую партию сторонников двунационального государства в составе вчерашних членов правого крыла Ликуда и партии Моледет с четырьмя парламентскими мандатами.

- Это мы знаем, - прервал его ведущий. - Но как ведут себя остальные, в частности, религиозные партии? Давайте послушаем нашего комментатора по вопросам религии.

- Поведение религиозных партий, - сразу же откликнулся комментатор, - показывает всему миру, что Тора и еврейская религиозная традиция чужды ненависти. Религиозные партии не подверглись никакой трансформации под непосредственным воздействием Феномена Сан-Франциско. Если вы помните, в позапрошлом году были опубликованы результаты представительного опроса израильтян на тему ксенофобии. Оказалось, что они ни к каким народам не испытывают ненависти. Даже виновных в Холокосте немцев только небольшая часть израильтян лишь несколько недолюбливает. Так что настоящее поведение религиозных иудеев вполне логично. Другое дело, какова их позиция в условиях новой политической реальности. Вот партия религиозных сионистов Мафдал считает возникшую ситуацию благоприятной для форсирования темпов поселенческого движения. Не встречая сопротивления, они в кратчайшие сроки восстановили снесённые форпосты, готовят создание новых и развернули широкую кампанию по сбору средств на эти цели за границей. При определённом развитии событий, их неоднозначные действия могут благоприятствовать идее двунационального государства. Хотя лидеры Мафдала полностью её отвергают.

- А как Шас (религиозная партия евреев-сефардов; А. Б.)?

- В партии Шас сторонники двунационального государства имеются. Наиболее радикальные элементы призывают таким образом раз и навсегда покончить с диктатом ашкеназов, а также нанести сокрушительный удар по секулярному всевластию с помощью сплошь религиозного арабского большинства.

- Им непонятно, что вместе с водой будет выплеснут и ребёнок?! - возмутился ведущий.

- Они ссылаются на исторический опыт терпимого отношения мусульман к еврейской религии в арабском галуте. Но есть, конечно, и противники двунационального государства. В целом же партия пребывает в состоянии колебаний и неопределённости.

- Но ведь решающим является положение в трёх ведущих партиях. Как вы оцениваете положение там? - обратился ведущий к обозревателю по внутрипартийным вопросам.

- Во всех трёх партиях, - начал обозреватель, - имеются сторонники двунационального государства. Больше всего их в Аводе, на втором месте Шинуй. Но есть и ликудники.

- Чем же это можно объяснить? Кто эти люди? - недоумевал ведущий.

- Я бы разделил их на две группы. Первая, большая группа – это коренные израильтяне, истеблишмент страны. Десятилетия господства коммунистов и мерецников в системе образования воспитали целое поколение евреев, лишенных религиозного и национального самосознания. Их место занимает идеология пролетарской солидарности и европейского либерализма. Иерусалим, Храмовая гора, могилы праотцев, еврейская история для них пустые звуки. Их священные коровы - свобода слова, права человека, социальное и национальное равенство. Люди эти занимают ведущее положение в СМИ, экономике, образовании, госаппарате. Будем справедливы, они не в восторге от двунационального государства, но готовы смириться с ним, как с наименьшим злом.

- В такое отношение к сионистской идеологии даже части израильского истеблишмента трудно поверить, - усомнился ведущий.

- Если позволите, я мог бы кое-что добавить к сказанному, - обратился к ведущему другой русскоязычный комментатор.

- Пожалуйста, - согласился ведущий.

- Ещё будучи советским учащимся, я был свидетелем визита в СССР руководителя израильской компартии Шмуэля Микуниса. В "Правде" была тогда опубликована его статья, провозглашавшая основной задачей партии трансформацию Израиля в демократическое еврейско-арабское государство с арабским большинством. То, что еврей мог мечтать о превращении своего еврейского государства в галут, меня глубоко поразило. А второе аналогичное потрясение я испытал уже в 1991 году в ипостаси нового репатрианта, изучавшего в ульпане иврит. Накануне Пурима администрация ульпана организовала для нас предпраздничное представление в конференц-зале. Оно началось с выступления приглашенного профессора Тель-Авивского университета. Он рассказал нам вкратце об истории Пурима и более подробно об обрядовой стороне праздника. В заключение профессор сказал: "Обряды - это главное, что отличает нас от других народов". Затем с некоторым вызовом спросил: "А что ещё отличает нас от других наций?!" И, выдержав паузу, безаппеляционно ответил: "И больше ничего"! Ни национальный характер, ни генетические отличия, не к ночи будь помянутые, ни национальное самосознание. Только обряды. А ведь в российском галуте мы не знали еврейских обрядов. Но мы, тем не менее, не переставали быть евреями. В нас было и осталось еврейское национальное самосознание. Для представителя же израильской интеллектуальной элиты оно не существовало. Осмелюсь высказать крамольную мысль, почему еврейские национальные святыни, включая Храмовую гору, могилы Праотцев, Иосифа и праматери Рахели, несмотря на многочисленные победы, так и не оказались в руках Израиля. Потому, что правящая социалистическая элита к этому не стремилась. Более того, она боялась национальных святынь. Они могли отвлечь народ от светлого пути социализма и международной классовой солидарности в сторону "националистического угара" и "религиозного мракобесия". По этой же причине отвергался и замалчивался мощный потенциал многомиллионных масс евангельских христиан Америки и Европы, готовых оказывать Израилю всестороннюю поддержку.

- Я вынужден вас прервать, - сказал ведущий. - Мы отвлеклись. Я хотел бы вернуться к предыдущему выступлению. И как вы оцениваете численность этой первой группы сторонников двунационального государства?

- Я полагаю около двадцати процентов в Ликуде и до семидесяти процентов в Шинуе и Аводе. Хотя, Шимон Перес, лидер Аводы, высказался против.

- Ничего себе! - воскликнул ведущий. - А Вы не преувеличиваете?! Ну, хорошо, будем считать это вашим частным мнением. А что собой представляет вторая группа?

- Она широко представлена и в репатриантской среде. Это так называемые колбасники, т. е. приехавшие в Израиль из России по экономическим соображениям, или, как говорят израильтяне, за тремя В - Вилла, Валюта, Волво. Они, действительно, лишены национального самосознания. В двунациональном государстве, по их мнению, может воцариться мир и начаться экономический расцвет. А если не получится, можно будет уехать в Канаду, Америку, Германию, Австралию.

- И какова их численность?

- Процентов тридцать, если не больше?

- Так Вы считаете, что исход борьбы за сохранение еврейского национального государства неоднозначен?! – в голосе ведущего звучал вызов.

- Совершенно верно, - ответил обозреватель.

Ведущий предоставил слово следующему комментатору. Обсуждение продолжилось.

ВТОРОЕ ХАНУКАЛЬНОЕ ЧУДО

В воскресенье шестого июня, на расширенном заседании правительства, состоялось голосование по вопросу создания двунационального государства. Этому событию предшествовала интенсивная деятельность различных партий и фракций. В конце концов, правительство разделилось на две группы - сторонников и противников двунационального государства. Группа сторонников, в частности, включала министра юстиции и лидера Шинуя Томи Лапида, а также министра просвещения Лимор Ливнат. Позже к ним осторожно присоединился и встал во главе группы вице-премьер Эхуд Ольмерт. Он слыл выразителем взглядов премьер-министра Ариэля Шарона, и его решение породило целую волну комментариев и догадок о позиции самого Шарона. Эти люди считали создание двунационального государства хоть и вынужденным, но небезысходным. Их аргументы сводились к следующему. Все другие варианты мирного урегулирования, как показал исторический опыт, не имеют никаких шансов на успех. Но кровопролитие не может продолжаться вечно. Нужно проявлять гибкость и искать новые возможности. И было бы непростительной ошибкой не воспользоваться столь благоприятными условиями, которые возможно уже никогда не повторятся. При этом в мирном соглашении можно и нужно будет предусмотреть все необходимые гарантии для безопасного развития и процветания еврейского населения. Исторический опыт двунациональной Бельгии, в которой фламандцы и валлоны добрососедствуют в одном государстве, казался им вполне подходящим и для Ближнего Востока. Ведь теперь мы имеем дело с совсем другими, миролюбивыми и дружественными палестинцами. Они указывали на необратимость палестинской трансформации, и каждый день приносил наглядные тому подтверждения. Другим их аргументом был страх перед международной изоляцией. Раньше, по меньшей мере, Америка была на нашей стороне. Теперь этого нет. Мировое сообщество не приемлет отказ Израиля от мирного урегулирования. А что такое международная изоляция, было видно на примере судьбы ЮАР. Лишенный природных ресурсов Израиль, в отличие от ЮАР, в таких условиях не продержится и трёх лет.

В группе противников двунационального государства наиболее активными были лидер религиозных сионистов Эфи Эйтам, министр транспорта Авигдор Либерман и министр по делам Ерусалима Натан Щаранский. Последние двое по собственному опыту знали, что такое галут. Их поддерживал министр обороны Шауль Мофаз. Позже к ним присоединился министр финансов Беньямин Натаньягу, который и возглавил эту группу.

К моменту заседания правительства практически все министры определили свои позиции, примкнув к первой или второй группе. И только позиция премьер-министра казалась неопределённой. Когда-то, будучи молодым генералом, Шарон совершил гениальный военный манёвр, позволивший Израилю выиграть войну Судного дня. Тогда молодые солдаты писали на своих танках его имя: "Шарон царь Израиля". Его заслуги перед страной были несомненны. Но все также знали, что именно он руководил насильственной ликвидацией еврейских поселений на Синае. Под давлением обстоятельств он мог уступать и отступать. Многим это казалось непростительным. Говорили, что он стар и склонен к конформизму, что он панически боится американского президента. Но существовало и другое мнение. Шарон мудр и не раскрывает своих позиций, чтобы избежать американского и европейского давления перед принятием правительственного решения.

За этим заседанием правительства с напряженным вниманием следил весь мир, не говоря уже об израильтянах. Один за другим выступали министры с обоснованием своей позиции. Наконец наступил момент истины. Началось голосование. В какой-то момент количество голосов за и против стало равным. Это равенство оставалось неизменным в течение нескольких напряженных секунд, казавшихся вечностью. Ничья?! Нет. К голосам против прибавился ещё один. Это был голос Шарона. двунациональное государство было отвергнуто. Впоследствии видный израильский журналист писал в "Маарив": "Старый генерал одержал свою вторую великую победу. И ещё неизвестно, какая из двух его побед важнее для народа Израиля".

Вслед за голосованием правительство приняло решение о форсированном продолжении строительства заградительной стены, восстановлении системы блок-постов и контрольно-пропускных пунктов Цагала, а также депортацию всех палестинцев, незаконно проникнувших в страну в последние дни. В правительственном заявлении также указывалось на готовность к мирным переговорам с палестинцами на основе незыблемости Израиля, как самостоятельного еврейского национального государства.

Сразу же по окончании заседания министр юстиции Томи Лапид заявил, что требует переноса этого вопроса в кнессет, и уже завтра спикеру Реувену Ривлину будет представлено необходимое количество подписей депутатов парламента, поддерживающих его требование.

Голосование в кнессете состоялось через день, восьмого июня. Но и в кнессете Двунациональное государство было отвергнуто, правда, с небольшим перевесом всего в 7 голосов. Пикантность ситуации состояла в том, что как раз семь голосов в кнессете принадлежали крайне правой партии Мимек, состоящей из вчерашних мерецников и шоломахшавников. Получалось так, что именно они отвергли Двунациональное государство. На это обратил внимание Эфи Эйтам, выступая перед журналистами. Не лишенный некоторой мистики и патетики, он сказал, что Всевышний совершил своё второе ханукальное чудо и спас страну, заставив врагов Израиля голосовать в его пользу.

ЭПИЛОГ

Вечером десятого июня, после последних известий и прогноза погоды диктор первого израильского телевизионного канала напомнил, что ночью предполагается повторное сближение потока солнечного излучения с Ближневосточным регионом и выразил надежду на благополучный исход. И действительно, весь следующий день прошел спокойно. Однако уже через день, двенадцатого июня, израильтяне услышали, увы, столь привычные последние известия: "У Шхемских ворот Иерусалима охрана пыталась задержать подозрительную машину. Из неё стреляли. Двое солдат ранены. Три пассажира машины уничтожены. Обнаружены два пояса шахидов. Сдерот обстрелян ракетами Кассам. Пострадавших нет. В Газе состоялись похороны боевика Хамаса, бросившего гранату в израильский блок-пост. Улица Газы, заполненная вооружёнными исламскими фанатиками в масках. Искаженное ненавистью небритое лицо Рантиси, пресс-секретаря Хамаса: "Мы отомстим"! Евросоюз возражает против строительства защитной стены". Стало очевидным, что Феномен Сан-Франциско столь же эффективно сработал и во второй раз, вернув Ближний Восток в прежнее состояние. В связи с этим Авигдор Либерман сказал в беседе с комментатором радио Река: "Мы можем попытаться представить себе, что сейчас творилось бы в Израиле, если бы уже существовало двунациональное государство. Ничем и никем не ограниченные живые бомбы взрывались бы среди нас на рынках, автовокзалах, в автобусах, магазинах и офисах. Убийцы с автоматами Калашникова беспрепятственно входили бы в наши дома. И не было бы уже никакой реальной возможности что-то предпринять, кроме массового панического бегства евреев из страны".

В этот же день, двенадцатого июня, в субботу у Стены Плача было, как обычно, много молящихся. Среди них ничем не выделялся старик в кипе, идущий к Стене с записочкой в руке. Ему было лет семьдесят пять, а может быть и больше. Этот старый еврей, прошедший через столь немилосердное двадцатое столетие, наверное, очень многое видел и пережил на своём веку. Он подошел к Стене, с трудом отыскал свободную щёлочку и вложил в неё свою записку. Затем он прижал ладони к тысячелетним камням, закрыл глаза и повторил про себя содержание записки: "Даруй, Господи, мир народу Израиля!"

______

НАЛОГ НА СЧАСТЬЕ

Есть время жить и умирать, и время быть счастливым,

Есть время тихо увядать и громко быть красивым,

Лишь нужно помнить мысль одну философа давнишнего --

Не посягайте, господа, на помыслы Всевышнего.

Рабочий день окончился, но домой идти не хотелось. Позвонил жене, предупредил, что сегодня вернусь позже. Секретарши в приёмной уже не было, ушла, почему-то не попрощавшись. И никого из нередких для этого времени, поздних посетителей. Я вышел из офиса, доехал до центра города на своём автомобиле и, оставив его на платной стоянке, бесцельно побрёл по тель-авивской улице. Настроение было отвратительное. И тут мой взгляд задержался на тусклой вывеске: «Предсказательница Дебора. Астрология. Карты Таро. Исправление кармы», внизу приписка: «Вход со двора, третий подъезд». А я ведь у неё бывал. Лет пятнадцать тому назад… И тот визит изменил всю мою жизнь!

Захожу во двор, иду к третьему подъезду. Метрах в тридцати от входа большой зелёный мусоросборник. Возле суетится ушастый щенок. Завидев меня, несётся к подъезду и безуспешно пытается попасть в здание вместе со мной.

И вот я открываю дверь в приёмную предсказательницы. Она сидит за столом напротив входа. Лицо постаревшее, но глаза те же, пронизывающие. От них ничего не скроешь.

-- Добрый вечер, Дебора.

-- Добрый… Проходите, присаживайтесь. Вы у меня уже были?

-- Да, -- я опускаюсь на стул, -- и очень многим вам обязан…

-- Нет-нет, -- энергично протестует она, -- это не мой стиль работы. Я сама расскажу, что с вами произошло. Только сообщите своё имя, место и время рождения.

Получив необходимые данные, она углубляется в компьютер, а я осматриваю офис. Выцветшие тяжёлые портьеры задёрнуты, из-за чего в помещении полумрак. Штукатурка на стенах местами в трещинах. На полу линолеум с полустёртым рисунком. А сама Дебора… Кажется, пятнадцать лет тому назад она была в этом же длинном, тёмном платье с бесчисленными рюшами и карманчиками.

-- Вспомнила, -- она отрывает глаза от компьютера. -- Венера и Марс в непримиримом противостоянии. Заоблачный Ай Кью и уникальная судьба. Но в прошлый раз я сделала для вас почти невозможное. Отвела суицид и раскрыла новые потенции. У вас всё должно было получиться.

-- Спасибо, Дебора. Так и было. Я сделал блестящую карьеру, стал главным инженером крупного предприятия высоких технологий. Наивно думал, что в этом и состоит счастье. Хотя... У меня прекрасная семья – жена, очень достойная женщина, хорошие дети.

-- А счастья нет, -- покачала она головой.

-- Да. До женитьбы я был влюблён в красавицу Шоши. Но она погибла. И теперь я сомневаюсь, есть ли в жизни без любви какой-то смысл. А когда вы пятнадцать лет тому назад заново переопределили мою жизнь, разве в ней исключалась счастливая любовь?

Дебора не отрывает от меня глаз, и я читаю в них осуждение.

-- Почему-то одарённые люди полагают, -- она иронически изгибает брови, -- что вместе с талантами они получили от Бога лицензию на счастье. Им подавай любовь в одной упаковке с карьерой. А тысячи людей вполне благополучны и без страстной любви.

-- Они благополучны потому, что по-настоящему не любили. А тот, с кем это случилось, уже никогда не сможет успокоиться. Выходит, в одной упаковке они несовместимы?!

-- Совместимы, -- в её голосе уже нет иронии, -- но вы со своим Ай Кью могли бы догадаться, моё переопределение не единственный фактор, влиявший на вашу судьбу. Кое-что зависело и от вас лично. Ведь Шоши погибла неслучайно.

-- Знаю, Дебора. Вначале я не принял всерьёз её любовь, а когда понял, что это единственное настоящее счастье, было уже поздно. Я сам во всём виноват.

-- Само собой, -- подтверждает она. -- Но, в конце концов, не это главное.

-- А что главное? -- в моём вопросе ни тени скепсиса, в этом-то Дебора разбирается.

Но она медлит, как будто сомневается, стоит ли объяснять столь неподготовленному клиенту скрытый механизм управления счастьем.

-- Вот скажите, Зеев, -- решается она, наконец, -- что, по-вашему, движет миром?

-- Это слишком сложный вопрос.

-- А ничего сложного. Миром движет борьба Добра и Зла, Света и Тьмы, Огня и Льда...

-- Миром? А применительно к отдельной личности?

-- То же самое. Ну, само собой, с некоторой спецификой. Прежде чем нанести удар, Зло информирует вас об этом каким-нибудь непрямым способом, чтобы оценить вашу реакцию. И только после этого действует. Вам снилось что-нибудь перед гибелью Шоши?

-- Да. Я видел её во сне. Она молча удалялась от меня.

-- И вы не возмутились?

-- Нет.

-- Вот и результат. А если бы вы энергично протестовали, она, может, и не умерла бы.

-- Как протестовать, Дебора?! Это же сон!

-- Нужно учиться управлять собой даже во сне. Например, путём предварительной настройки ума перед сном. Следует внушать себе, что если будет сниться что-то плохое, вы в этом же сне должны категорически возражать.

-- А если не возражал, уже ничего нельзя поделать?

-- Нужно поскорее заснуть, вернуться в тот же сон и всё-таки выразить свой протест. Вам, наверное, и теперь снится что-то угрожающее? Иначе вы бы не пришли ко мне.

-- Да, Дебора. Мне приснилось, что у меня из нижней челюсти выпадают зубы.

-- Какой кошмар! И вы не возмутились? Не закричали, что этому не бывать, что ничего подобного не допустите?!

Я, подавленный, отрицательно качаю головой. Предсказательница останавливает застывший взгляд на портьерах. Она как будто общается сама с собой.

-- Многие понятия не имеют, что может твориться в душе вполне благополучного, даже преуспевающего человека. А потом удивляются, откуда на него свалились несчастья.

-- Что?! Зато теперь, Дебора, благодаря вам, я знаю, что нужно делать.

-- Вы мне так безоговорочно верите? -- в её глазах почти детское любопытство.

-- Да. С тех пор, как вы переопределили мою судьбу.

-- Замечательно! -- она облегчённо вздыхает. -- Люди, которые никому не верят, обречены. Им невозможно помочь. А вам я кое-что могу объяснить. Стопроцентно надёжных средств против Зла нет. И протест во сне – это лишь одна из возможных мер.

-- А какие ещё есть?

-- Необходимо помогать слабым, быть справедливым, милосердным и тем самым увеличивать сокровищницу Добра. И тогда кое-что из неё может перепасть и вам.

-- То есть нужно постоянно платить Добру такой вот своеобразный налог на счастье?

-- Налог на счастье? -- Дебора впервые улыбается. -- Очень точный термин.

За окном сгущаются сумерки. Я давно должен быть дома. Наверняка, Дана уже переживает и не звонит только из чувства собственного достоинства. Я достаю чековую книжку, заполняю её и кладу перед предсказательницей.

-- Дебора, мне пора. Спасибо. До свидания.

-- Десять тысяч?! -- она с удивлением разглядывает мой чек. -- Это ошибка. Вот прейскурант моих услуг.

Бегло просматриваю протянутую мне бумагу. Объяснение прошлого – 150 шекелей; предсказание будущего -- 200 шекелей; снятие порчи – 300 шекелей…. Самая дорогая услуга, исправление кармы, – 400 шекелей.

-- Нет, Дебора, это не ошибка. У вас высочайшая квалификация. Знаю по собственному опыту. И к тому же вам пора сделать ремонт офиса, сменить портьеры и линолеум, может быть, купить себе новое платье, -- я поворачиваюсь и иду к двери.

-- Остановитесь!

Пятнадцать лет тому назад она точно так же задержала меня, уходящего, возле самой двери. Это её манера. Останавливаюсь, не оборачиваясь. У меня тоже свой почерк.

-- Зеев, люди от природы доброжелательны. Но их окружают барьеры, мешающие проявлять доброту. А у вас всё получится, потому что вы… вы всё поняли правильно.

-- Спасибо, Дебора. Будьте здоровы.

Выхожу из подъезда, всё ещё во власти впечатлений от встречи с предсказательницей. Тихое повизгивание возвращает меня к действительности. Тот самый ушастый щенок смотрит в мои глаза с надеждой. Вот незадача. И тут из дома выходит паренёк лет двенадцати с пластиковым пакетом. Он направляется к мусоросборнику.

-- Мальчик, ты знаешь, чей это щенок?

-- Приблудный. Я хотел взять домой, но мама не согласна. А мы с ребятами даже имя придумали – Зеев. Возьмите его, дядя, он хороший.

Хм, так этот паршивец ещё и мой тёзка! Наверняка, он вызывал симпатию у всех, кто видел его здесь во дворе. Но, как это сказала Дебора? Мешают барьеры… Я опускаюсь на корточки и пытаюсь погладить Зеева по голове.

-- Как ты насчёт вечной дружбы?

В ответ он норовит лизнуть мне руку.

Я возвращаюсь домой часа на три позже обычного. Дана открывает дверь. За ней трое наших детей – Залман тринадцати лет, десятилетняя Ора и восьмилетний Давид. А четвёртый ребёнок, пятилетняя Аяла, даже не вышла встречать папу с работы. У неё проблемы общения с окружающими.

-- Ох, Зеев, -- возмущается жена, увидев у меня на руках щенка, -- что это ты надумал? Собаки нам только не хватало.

Дана добрая женщина. Но барьеры… Ей нужно помочь.

-- Видишь ли, Даночка, мой сотрудник свёл меня с хорошим детским психиатром. И он посоветовал подарить Аяле щенка. Есть такая порода, Чайлди, специально для общения с детьми. Вот я за ним и съездил.

Жена продолжает придирчиво осматривать моё приобретение.

-- О Чайлди никогда не слышала. С виду обычный кокер. А почему такой грязный?

-- Дело в том, -- пытаюсь выйти из затруднительного положения, -- что щенок опрокинул мусорное ведро как раз перед моим приездом. Хозяин хотел помыть его, но у меня не было времени ждать.

-- Всё-таки надо было со мной посоветоваться, -- примирительно ворчит жена. -- Ну, ладно, давай сюда это чудовище, мы его вымоем. А ты переодевайся. Будем ужинать.

Она с детьми уносит Зеева в ванную, я переодеваюсь, мою руки и заглядываю в детскую. Дочь в своём уголке укладывает куклу спать.

-- Добрый вечер, Аяла! Как дела?

-- Т-ссс, -- у неё не по-детски печальные глаза, -- Эстер засыпает.

-- Понял. Буду говорить шёпотом. Я принёс тебе подарок.

-- Новую куклу?

-- Нет, это щенок. У него нет ни папы, ни мамы. Но о нём кто-то должен заботиться.

-- А как заботиться? Укладывать спать?

-- Не только. Его нужно кормить, купать и водить на прогулку.

Судя по грустным глазам Аялы, в её замкнутом мире как будто приоткрывается какая-то дверца. Мы выходим в гостиную. Там никого, все в ванной. Я кладу кусочек сосиски в блюдце и ставлю его на стул.

-- Сейчас, доченька, мама принесёт щенка, и ты его угостишь сосиской.

Наконец, Зеева выносят из ванной и ставят у ног Аялы. Мы впятером наблюдаем за встречей больного ребёнка и беспризорного щенка. Они сами, разумеется, не понимают всей судьбоносности этой встречи, но, мне кажется, что-то чувствуют. Зеев тычется носом в ноги Аялы, а она протягивает ему кусочек сосиски. Угощение с жадностью проглочено, щенок становится на задние лапки, опираясь передними на девочку. А она, обняв его ушастую голову, смотрит на Дану.

-- Мама, его нужно кормить, купать и водить на прогулки.

Чтобы Аяла произнесла такую длинную фразу, да ещё по своей инициативе?! Это кажется невероятным.

-- Обязательно, -- у Даны по щеке катится слеза. -- Мы его только что искупали, а завтра вместе с тобой поведём на прививки.

Семья усаживается за стол. Жена расставляет тарелки.

-- Твой детский психиатр -- гений, -- тихо говорит она мне.

А новый член семьи получает блюдо из молока и хлебной мякоти, приготовленное с участием Аялы. Это лохматое создание, наверняка, родилось под счастливой звездой. В его безоблачном будущем уже можно не сомневаться.

Утром прихожу на работу, как всегда, минут на пятнадцать раньше. В восемь начало рабочего дня, но секретарши всё ещё нет. Она работает у меня всего неделю. Переключаю телефон приёмной на свой кабинет. И сразу же звонок от Смадар, секретарши генерального директора Моше Тавора.

-- Алло, Кармит…

-- Её нет. У телефона главный инженер. В чём дело?

-- Здравствуйте, Зеев. Моше приглашает вас в свой кабинет к одиннадцати часам. Будет представитель генштаба Цагала.

-- Понял. Приду.

Наконец, с двадцатиминутным опозданием, появляется секретарша. Я вызываю её в кабинет. Ей лет двадцать восемь, лицо растерянное, блузка измятая, волосы растрёпаны.

-- Кармит, вы иногда смотрите на часы?

-- Смотрю. Извините, пожалуйста, я немного опоздала.

-- А вчера вы ушли, не оставив мне никакой информации о возможных посетителях.

-- Простите, Зеев. Мне позвонили, что соседку с сердечным приступом увозит скорая помощь. А она присматривала за моим ребёнком. Вот я всё бросила и помчалась домой.

-- А почему вы не устроили ребёнка в наш заводской детский садик?

-- Туда принимают только детей работников, имеющих квиют (привилегированный статус постоянного работника).

-- Понимаю. Но учтите, Кармит, так работать нельзя. Больше никаких опозданий. А сейчас сообщите, кто и на какое время записался на приём сегодня.

-- По-моему, в десять придёт главный механик.

-- Что значит -- по-моему? У вас должен быть журнал регистрации посетителей. Посмотрите, как это делает Смадар, секретарша директора.

-- Хорошо.

Она уходит, а я раскрываю папку с данными по разработке новой системы управления беспилотным самолётом. Сигнал мобильного телефона прерывают мою работу. Это не заводской звонок. На экране фамилия и номер Амнона, старого товарища студенческих лет. От него, генерального директора Министерства торговли и промышленности, зависит финансирование нашего государственного концерна.

-- Привет, Амнон! -- начинаю я первым. -- Как дела?

-- Привет. Вот рассмотриваю твою заявку на увеличение бюджета ваших исследовательских подразделений.

-- Ну и как? У нас есть шансы?

-- Пока не знаю. А ты запрашиваешь дополнительные ассигнования на новые разработки или на текущие?

-- Разумеется, Амнон, на новые. Все данные о них содержатся в приложении.

-- Ясно. Просто я ещё не дочитал до конца. Между прочим, у тебя трудится мой племянник Шимон Розенталь, руководитель группы во Втором отделе. Как он там?

-- Нормально работает. А что?

-- Да ничего, Зеев, это я так, к слову. Ну, будь здоров!

Я кладу мобильник в карман. Дело в том, что начальник Второго отдела Ашер Аллони собирается на пенсию, и вокруг освобождающегося места уже захлопотали ходатаи. Я снова углубляюсь в работу, но через полчаса звонок по заводской линии. На проводе замначальника отдела кадров.

-- Добрый день, Зеев. Яаков беспокоит. Хочу справиться, как твоя новая секретарша. У неё ведь испытательный срок.

-- Пока не очень.

-- На эту работу просится претендентка с высшим образованием и солидным стажем. Ждать окончания испытательного срока Кармит не обязательно. Тем более что я узнал о ней кое-что новое. Она только что выписалась из наркологической клиники, сняла квартиру и с трудом восстановила свои материнские права. Получится ли из неё секретарша?

Мой ответ почти готов: «С ней просто невозможно работать! И при такой биографии из неё никогда ничего не получится!». Но что-то мешает мне озвучить эти слова. И вдруг в памяти всплывает Дебора: «Налог на счастье? Очень точный термин…».

-- Да, Яаков, из Кармит получится отличная секретарша. Только нужно устроить её ребёнка в наш детский садик. Ты можешь посодействовать?

-- Нет, это сфера председателя профкома.

Звоню в профком.

-- Авигдор? Привет. Главный инженер. Есть просьба. Нужно устроить в детский садик одного ребёнка. У его матери нет квиюта, но она очень ценная работница, знает языки, владеет сложными компьютерными программами.

-- По закону садик ей не положен.

-- Я знаю. Но бывают же исключения. Про тебя говорят -- Авигдор всё может.

-- Иногда могу, -- скромно признаёт председатель профкома. -- Но, кстати, раз уж ты позвонил… У тебя во Втором проектном отделе мой родственник работает, Шмуэль Клебанов. Парень ведь должен расти. Как ты считаешь?

-- Разумеется, Авигдор, я обязательно возьму его на заметку. Но, понимаешь, садик для ребёнка нужен срочно.

-- Тогда пусть она зайдёт ко мне с заявлением и твоим ходатайством. Будем считать, что ты мой должник.

Положив трубку, я быстренько набросал ходатайство в профком и позвал Кармит.

-- Ну как, вы были у секретарши директора?

-- Была. Теперь и у меня есть журнал регистрации посетителей. Хотя…

-- Что, хотя?

-- Смадар сказала, что меня всё равно уволят, раз я не знаю таких элементарных вещей, -- её голос дрогнул, вот-вот заплачет.

-- Так и случится, -- строго бросаю я, -- если вы будете опаздывать, уходить с работы, когда вздумается, и не выполнять своих функций.

-- Но мне сейчас позарез нужна работа! Я буду стараться, вот увидите!

-- Посмотрим. А пока напечатайте эту бумагу. Но сначала прочтите, всё ли понятно.

Она читает текст и поднимает удивлённые глаза.

-- Вы ходатайствуете о месте в садике для моего ребёнка? Почему?!

В одиннадцать иду к директору. Через пять минут появляется полковник Йорам Кантор, помначальника генштаба по связям с промышленностью. Очевидно, речь пойдёт об итогах военной операции «Несокрушимая скала».

-- Вы, возможно, и без меня понимаете нашу главную проблему? -- начинает Йорам, удобно расположившись за директорским столом.

-- Тоннели? -- предполагаю я.

-- Точно. Хамас создал разветвлённую подземную инфраструктуру. Штабы, склады оружия, узлы связи, ракетные пусковые установки – всё расположено в тоннелях. Десятки километров, прорыты и под границей, позволяют террористам проникать в Израиль, нападать на гражданское население, захватывать заложников. Предположительно то же самое создала Хезболла на нашей северной границе. Это новый вид войны. А средств обнаружения тоннелей у нас нет.

-- Никаких? -- сомневается директор.

-- Кое-что есть, -- уточняет полковник, -- сообщения агентурной сети, данные воздушной разведки. Но самих тоннелей мы не видим и о многих вообще ничего не знаем.

Наступает длительная пауза.

-- А почему вы ставите такую задачу перед нами? -- в словах директора чувствуется раздражение. -- Есть же предприятия, прямо соответствующие этой тематике.

-- Есть. Но у вас репутация генераторов самых плодотворных идей, -- Йорам, улыбаясь, переводит взгляд на меня. -- Вероятно, как раз вам удастся найти решение.

Директор косится на меня, и я вступаю в разговор.

-- Наши проектные отделы полностью загружены. Ни одну тему закрыть невозможно. То есть без дополнительных ассигнований не обойтись.

-- Деньги найдём, -- обнадёживает полковник. -- У этой разработки огромный экспортный потенциал. Египет давно стонет от контрабандных тоннелей на границе с Газой. По тоннелям нелегальные эмигранты из Мексики пробираются в Америку. Десятки стран купят у нас эту технологию. А может, идея у вас уже есть?

Теперь они оба, директор и полковник, пристально смотрят на меня, подозревая, что мне ничего не стоит вот так просто выложить на стол готовое техническое решение. Их подозрения, разумеется, основаны на знании моего многолетнего послужного списка, полного значительных разработок и изобретений. И они недалеки от истины. Проблема средств ведения подземной войны, этого нового террористического вызова, привлекала моё внимание с момента её возникновения. Но я медлю и, казалось бы, совершенно не вовремя вспоминаю Дебору. Зомбирует она своих клиентов, что ли? Хотя нет. Её «налог на счастье» вошёл в меня через ум и сознание, а не путём сомнительного таинства внушения. Вносите вклад в сокровищницу Добра, и тем слабее будет Зло, и тем больше появится счастливых людей, среди которых можете оказаться и вы. Наивно, примитивно, но убедительно.

И я начинаю понимать, почему это мне вдруг вспомнилась Дебора. Вокруг авторитетных, талантливых людей нередко словно выжженная пустыня. Они вольно или невольно подавляют на прилегающей территории любое проявление новаторской мысли кем-то другим. Поэтому в истории крупнейших успешных проектов, как правило, сияет чьё-то одно имя – генерального конструктора или руководителя разработки. Разве мой подчинённый имеет шансы преуспеть, выступив с собственными идеями в противовес моим? Но ведь так было всегда. Это стало правилом, не имеющим, однако, ничего общего со справедливостью. Увы, таких правил в человеческом обществе не счесть. Но никто не заставляет меня им подчиняться.

-- Идей пока нет, -- разочаровываю я своих собеседников. -- Вот соберу инженеров, поставлю перед ними задачу, и дня через два-три, надеюсь, мы кое-что определим.

Вернувшись в свой кабинет, прошу Кармит вызвать ко мне начальника Второго отдела, надо ознакомить его с новой задачей. Возможность сделать это по телефону исключается. Двадцать первый век. Над нами на стационарной орбите висит американский спутник, записывает все телефонные разговоры. В дальнейшем с помощью комбинации Булевых операторов, включающей слово «тоннели», из этой гигантской информационной массы выделят наш телефонный разговор и получат представление о новом израильском направлении исследований. И с этого момента будут тщательно отслеживать. Кроме американцев, есть ещё китайцы, иранцы, русские…

-- Привет, Зеев! -- в кабинет входит седовласый начальник Второго проектного отдела Ашер Аллони, тот самый, что собирается на пенсию. -- Что-то срочное?

-- Здравствуй, Ашер. По меньшей мере, неотложное. Присаживайся. Перед нами поставили задачу разработать средства обнаружения тоннелей.

-- Этого можно было ожидать. Направление не совсем наше, но… будем выполнять.

-- Так и есть, -- подтверждаю я. -- В четыре жду тебя с руководителями групп. Может, что-нибудь предложат. Часа три на обдумывание у вас есть.

Провожаю Ашера до приёмной и останавливаюсь около секретарши.

-- Кармит, сегодня с четырёх до пяти у меня совещание. Никаких посетителей.

-- А на эти часы уже кое-кто записался, -- сообщает она. -- Но я кого-нибудь перенесу на более позднее время сегодня и кого-нибудь на утро.

-- Молодец. Правильно. А как дела с профкомом?

-- Ох, Зеев! Уже завтра мой ребёнок будет в садике. Я у вас в неоплатном долгу.

-- Так и есть, в долгу. Садик – это вам аванс за хорошую работу в будущем.

-- А что ещё сделать, чтобы стать хорошей секретаршей?

Ну и вопрос! Впрочем, если она сама его задаёт…

-- Кармит, у вас есть представление о внешности деловой женщины? Речь идёт об одежде, обуви, причёске. Ведь такие работники, как вы и Смадар, создают первое впечатление о стиле работы предприятия.

Телефонный звонок. Она снимает трубку, а я возвращаюсь в свой кабинет.

Став главным инженером и пользуясь негласным мандатом на реформирование неэффективной проектной системы, я ввёл для руководителей конструкторских групп ценз по Ай Кью. Приглашённая извне комиссия произвела тестирование, и выяснилось, что около шестидесяти процентов руководителей не соответствуют установленному цензу. В основном это были люди, назначенные на свои посты по протекции. С огромным трудом, при яростном сопротивлении профкома и влиятельных родственников, удалось перевести их в рядовые инженеры, хотя и без снижения окладов. Последнее было необходимой уступкой, без которой я бы ничего не добился. Получилась революция, до абсурда милосердная к свергнутой элите. Очень по-еврейски. Преобразования принесли свои плоды. Но вместе с тем вскоре выяснилось, что даже среди обладателей высокого Ай Кью генераторы новых идей -- большая редкость. Во Втором отделе таким оказался только один Михаэль Бродски, которого в настоящее время на работе не было.

Когда началась военная операция «Несокрушимая скала», Бродски находился в милуиме, на военных учениях резервистов. Поэтому он оказался непосредственным участником боевых действий, хотя массового призыва в армию не было. Что до меня, я бы таких талантливых людей освободил от военной обязанности. В качестве учёных или инженеров они способны принести своей стране неизмеримо большую пользу. Но в израильских законах и народных понятиях отсутствует слово «бронь». В случае войны профессор теоретической физики и сантехник вполне могут оказаться в одном окопе.

Осколок разорвавшейся рядом мины вспорол его живот. Мы с Ашером поехали проведать его в Беэр-Шевский госпиталь «Сорока». Удалось поговорить с ассистентом хирурга, раненый ещё не пришёл в сознание после операции.

Основная причина гибели солдат на поле боя во все времена -- потеря крови. Их просто не успевали довезти до госпиталя. А ранение Бродски ещё совсем недавно считалось смертельным, потому что на такие раны невозможно наложить тугую повязку. Но израильская военно-полевая медицина в последние десятилетия развивалась беспрецедентными темпами, сводя потери на поле боя до почти неправдоподобного минимума. Нашего коллегу спас военный парамедик, наложивший на его развороченную брюшную полость обширную салфетку. Ее пропитали составом, вызывающим свёртывание крови.

-- Какие перспективы возвращения Михаэля на работу? -- спросил Ашер.

-- Если это произойдёт, то очень нескоро, -- огорчил ассистент хирурга. -- Задеты важные внутренние органы. После госпиталя ему предстоит многомесячная реабилитация и, не исключено, инвалидность. Но давайте надеяться на лучшее.

В четыре часа начальник Второго отдела с руководителями групп уже сидели за столом моего кабинета. Вместо Бродски пришёл инженер Игал Малкин, временно исполняющий его обязанности. Об этом парне мне почти ничего не было известно. Я кратко сформулировал задачу и попросил присутствующих выступить с предложениями.

-- Маловато у нас было времени, -- отозвался после некоторой паузы Шимон Розенталь, сухощавый тридцатилетний мужчина в очках, племянник гендиректора Министерства торговли и промышленности.

Я знал Шимона как способного аналитика, но генератором новых идей он не был. Очевидно, в этом отделе заменить Михаэля Бродски было некем.

-- Да, -- согласился я, -- времени мало. Могу дать ещё два дня. Подумайте, и, если возникнут идеи, милости прошу.

Никто так и не выступил с предложениями. И на этом, казалось, совещание можно было закрывать. Но тут раздался голос Игала Малкина.

-- А можно, я попробую?

-- Что вы хотите попробовать?

-- У меня нет окончательного решения, -- он говорил с явно русским акцентом, -- лишь некоторые соображения.

-- Слушаю. И вы, Ашер, останьтесь. Остальные свободны.

Руководители групп покинули кабинет.

-- Хотелось бы уточнить задачу, -- не без смущения начинает Игал. -- Тоннели ведь нужно искать не только в нашей пограничной зоне, но и на территории противника?

-- Желательно, -- подтвердил я.

-- Но тогда единственная возможность – обнаруживать их с беспилотника или спутника. А вот как тоннели сделать видимыми, у меня есть две версии.

Игалу около тридцати, работает у нас третий год. Почему же я ничего о нём не слышал? Не было случая? Да ведь рядом был талантливый Михаэль Бродски, а вокруг выжженная пустыня….

-- Вы начали анализировать эту тему только сегодня? -- интересуюсь я.

-- Не совсем. Она привлекает моё внимание с момента, когда стали вырисовываться масштабы подземной инфраструктуры Хамаса. Но только сегодня я на скорую руку сформулировал свои предложения.

-- Продолжайте.

-- Так вот, первая версия предполагает установку в земле, на глубине метров пятидесяти, источников излучения высокой проникающей способности, например, гамма-частиц с таким расчётом, чтобы уровень радиации над поверхностью земли не превышал допустимый радиационный фон. Этого достаточно для просвечивания слоя земли, лежащего над излучателями. И тогда нано-приборы беспилотника покажут некое подобие медицинского рентгеновского снимка с расположенными на нём линиями тоннелей.

Совпадение с одной из моих идей полное. Но я даже не подозревал, насколько болезненным для меня окажется отказ от авторства. Хотя… В изложенном виде версия Игала ещё непригодна для реализации.

-- Допустим, - соглашаюсь я. -- Но как разместить излучатели гамма-частиц на глубине пятидесяти метров, в частности, на территории противника?

-- А вам известен принцип действия антибункерной бомбы? -- он будто ждал моего вопроса. -- Это израильская разработка. Прежде чем взорваться, бомба пробивает шестидесятиметровый слой железобетона. Мы могли бы снабдить наши излучатели её проходческим механизмом и бесшумно сбрасывать их на территории противника с беспилотника в ночное время.

Безукоризненно. Очевидно, поймать его на каких-то частностях невозможно. Пытаюсь скрыть свою подавленность под маской озабоченности.

-- Всё-таки довольно дорогостоящая система.

-- Недешёвая, -- соглашается Игал, -- но для оснащения пограничной зоны затраты оправданы. Ведь излучатели будут действовать десятилетиями. И каждый из них обслуживает обширный участок поверхности земли, так что понадобится их не так много.

Устанавливается непродолжительная пауза.

-- Понятно, - подвожу я итог. - Расскажите, пожалуйста, о себе. Вы из России?

-- Конечно. 1984 года рождения, окончил в Петербурге политехнический институт и в 2007 году с родителями приехал в Израиль. А в 2011 году стал ещё и выпускником Хайфского техниона.

Дверь кабинета приоткрывается, и Кармит сообщает, что уже пять часов и в приёмной ждут записавшиеся на это время посетители. Я прошу её перенести их визиты на завтра. Разговор в кабинете возвращается в исходное русло.

-- У вас есть ещё одна версия обнаружения тоннелей?

-- Есть. Сейчас объясню.

-- А хотите, я сам расскажу?

Ашер не без лукавства улыбается. Он прекрасно осведомлён о моём изобретательском потенциале. Но вот у меня особой уверенности в себе нет. Почему я не даю Игалу возможность представить свою идею? Чтобы вокруг по-прежнему была выжженная пустыня? Разумеется, нет. Я не хочу занижать оценку его способностей или мешать ему в продвижении по службе. Но всё же он должен знать, с кем имеет дело. То есть мне хочется удовлетворить уязвлённое самолюбие?

-- Так вот, -- начинаю я, -- представьте себе низко летящий самолёт, преодолевающий звуковой барьер. При этом возникает акустический эффект такой силы, что из окон домов вылетают стёкла. На поверхность земли он воздействует весьма ощутимо, вызывая колебания грунта. Эти колебания доходят до бетонированного тоннеля, отражаются от его стен и фиксируются приборами самолёта, определяя месторасположение подземного объекта. Так?

-- Конечно, -- соглашается Игал. -- Только преодоление звукового барьера необязательно. Его функции может выполнять генератор акустических волн. И он будет бесшумным, если удастся использовать ультразвуковой или инфразвуковой диапазон.

-- Но имеется хоть какой-то опыт практического использования геоакустики? -- сомневается Ашер.

-- Имеется. Геологи определяют наличие полезных ископаемых по скорости распространения геоакустических волн, вызванных взрывами малых фугасов. И явление отражения акустических волн от более плотной среды известно. Это обычное эхо.

-- А какая из двух ваших версий лучше? -- допытывается начальник отдела.

Я молчу, позволяя молодому инженеру восстановить своё авторское реноме.

-- Геоакустическая, -- говорит он, -- требует больших предварительных исследований и не даёт полной уверенности в успехе. Но у неё потрясающие перспективы. Она применима для поиска не только подземных сооружений, но и полезных ископаемых и даже для дальней связи.

-- И всё-таки, -- настаивает Ашер. -- Какая версия предпочтительней для начала работ?

-- Предпочтительней начать разработку обеих версий одновременно, -- определяет Игал свою позицию и после добавляет, -- если будет финансирование.

Я внимательно слушаю. Меня уже интересуют не технические детали предложений молодого инженера, а он сам, масштаб его способностей, специфика подхода к делу.

-- Как, по-вашему, Игал, на какую глубину может проникнуть геоакустический глаз?

-- Если подобрать оптимальную мощность и длину волны предположительно в инфразвуковом спектре, можно говорить о тысячах метров.

-- А что значит «и даже для дальней связи»?

-- Известно же, чем плотнее среда, тем дальше распространяется звуковая волна, -- Игал как будто приглашает нас к участию в своих рассуждениях. -- И если гидроакустика обеспечивает связь на тысячи километров, то геоакустика – никак не меньше. Мы, например, втыкаем в землю миниатюрный щуп и связываемся с человеком, живущим на Аляске. И нашу беседу, как голубиную почту, не перехватят никакими радарами. Но об этом пока не пишут даже фантасты.

Часы показывают без четверти шесть. Трудно было предположить, что этот разговор так затянется. Но вот он закончен. Игал прощается и уходит.

-- Ну, что скажешь? -- обращаюсь я к Ашеру.

-- Бродски не случайно оставил его вместо себя, когда уходил в милуим, -- заключает начальник отдела, -- со временем из него выйдет отличный руководитель группы.

-- Со временем? И только группы? А почему не отдела?

-- Вместо меня?! -- недоумевает мой собеседник.

-- Да. Ты на пенсию, а Игал займет твоё место. По праву самого талантливого. Или он не справится как менеджер?

Ашер всегда нравился мне способностью быстро схватывать мысль и находить положительные аспекты в аргументах оппонентов.

-- Талантливый – это точно, -- признаёт он. -- И менеджер из него получится. С руководством группы справляется без проблем. Но сколько лет он в стране? Без году неделя. И рабочий стаж менее трёх лет.

-- Но разве талант не весомее всего остального?

-- Весомее, -- вздыхает мой собеседник. -- Но в нашем обществе есть неписаные правила. И такое назначение не может не вызвать яростного сопротивления.

Моему визави шестьдесят семь лет, а мне сорок три. Он имеет право говорить со мной тоном человека, умудрённого жизнью. А что касается неписаных правил, я в полной мере познакомился с ними, когда вступил в должность главного инженера. И всё же…

-- Что ты имеешь в виду, Ашер?

-- На мою должность претендует Шимон Розенталь. Его дядя уже, я думаю, договорился и с директором, и с профоргом. А руководителем группы вместо Шимона станет Шмуэль Клебанов, протеже профорга, но весьма посредственный инженер.

Некоторое время я воздерживаюсь от реакции, взвешиваю его слова.

-- А ты, Ашер, поддержишь мои усилия назначить Игала начальником отдела?

-- Я?.. Поддержу. Ради справедливости.

-- Спасибо. Тогда напиши Игалу рекомендацию как своё частное мнение. Хотя навыков руководителя ему всё же не хватает. Вот если бы ты после оформления пенсии ещё с полгода поработал при нём в качестве консультанта.

-- Я подумаю, Зеев. А что ждёт Михаэля Бродски, когда он поправится?

-- Дай Бог, чтобы поправился. Его место руководителя группы пока занимать не будем.

Наконец-то этот затянувшийся рабочий день завершён. Я покидаю свой кабинет и в приёмной останавливаю взгляд на секретарше.

-- Вы всё ещё здесь? Рабочий день давно закончился!

-- Мне казалось, раз вы работаете, я могу понадобиться.

И тут я начинаю замечать кое-что, ускользавшее до сих пор от моего внимания. На ней строгая тёмно-синяя юбка до колен, отглаженная, голубоватая блузка без кружев, тщательно зачёсанные назад прямые волосы и туфли на невысоких каблуках. От прежней, растрёпанной и растерянной, Кармит уже ничего не осталось. Она, значит, не пренебрегла ни одним словом из моих недавних, мимоходом брошенных сентенций о внешнем виде деловой женщины?

-- Кармит, вы вовсе не обязаны работать сверхурочно.

-- Но… Вы для меня столько сделали. Мне хочется быть полезной. Тем более, что есть такая возможность, ребёнок в садике на продлённом рабочем дне.

-- Спасибо, Кармит, буду иметь это в виду.

Домой возвращаюсь в семь вечера. Поздно, но такое не редкость. Переодеваюсь, выхожу в гостиную. И Дана, накрывая к ужину стол, рассказывает:

-- Аяла поглощена щенком. Помогает готовить для него еду, убирать за ним. Вместе со мной ходила к ветеринару, сделали прививки.

Приоткрываю дверь детской. Дочь за маленьким столиком рисует, Зеев лежит рядом на коврике.

-- Добрый вечер, Аяла. Чем ты тут занимаешься?

-- Рисую Зеева.

-- Я тебе помешал?

-- Нет, папа. Я уже почти закончила.

Подхожу и замираю от удивления. На столике лист с нарисованным щенком -- Зеев положил мордочку на вытянутые вперёд лапы. Очень достоверно. Я бы так не смог. Но мы же не учили её рисовать! Хотя бумага, карандаши, маленькая палитра с красками всегда на виду. Ими иногда пользуются старшие дети. Но Аяла?! Ни разу не видел.

-- А ты можешь подарить мне свой рисунок?

-- Возьми, папа. Себе я другой сделаю.

Дана зовет ужинать, и мы с Аялой отправляемся в гостиную.

На следующий день я прихожу на работу и, войдя в кабинет, раскрываю свой портфель. К моему удивлению, там лежит рисунок, вчера подаренный мне Аялой. Значит, она сама положила его в мой портфель. А рисунок хорош. Кладу его на стол рядом со стопкой деловых бумаг. В это время из приёмной доносится шум. Пришла секретарша. Она больше не опаздывает на работу.

-- Кармит, доброе утро. Свяжите, пожалуйста, меня с начальником Второго отдела.

Через минуту моя просьба выполнена.

-- Ашер, доброе утро. Зайдите ко мне с Игалом.

Вскоре они входят в кабинет, здороваются.

-- Садитесь, -- приглашаю я. -- Речь о тоннельном проекте. Подготовьте докладную записку на моё имя с описанием обеих версий, включая их преимущества и недостатки.

-- Может, к этой работе привлечь Шимона Розенталя? -- предлагает начальник отдела. -- Он прекрасно умеет составлять подобные бумаги.

-- Ни в коем случае. У докладной должен быть только один автор – Игал, а ты, ради субординации, её завизируешь, - я пристально смотрю на Ашера. -- Но опыта составления таких документов у Игала нет, так что помоги ему.

-- Помогу.

-- Срок – два дня, -- продолжаю я. -- в случае каких-нибудь затруднений звоните мне.

Вопрос как будто исчерпан, но они не уходят. Ждут, может, я ещё что-нибудь добавлю. Взгляд Игала останавливается на листе с рисунком Аялы.

-- Нравится? -- я киваю головой на лист.

-- Конечно, -- улыбается он. -- Замечательная графика. Всего несколько штрихов, а щенок, как живой.

-- Это вчера нарисовала моя пятилетняя дочь.

-- Учите её живописи?

-- В том-то и дело, что нет. Вдруг взяла и нарисовала. Мы сами очень удивились.

На лице Игала появляется выражение вежливой озабоченности.

-- В детской графике хорошо разбирается мой дядя. Не только как любитель искусства, но и как детский психиатр. Он говорит, по рисунку можно поставить диагноз.

-- Можно попасть на приём?

-- Я с ним поговорю, -- обещает Игал.

Через два дня докладная записка у меня на столе. К ней приложена рекомендация Ашера назначить Игала начальником Второго проектного отдела. Иду к директору. Он бегло просматривает докладную и поднимает недовольные глаза.

-- Почему столь важный документ поступает ко мне за подписью рядового инженера?

-- Ты же помнишь, Моше, моё обещание собрать инженеров и поставить перед ними задачу. Так и было сделано. И вот от одного из инженеров действительно поступило предложение.

Директор смотрит на меня с недоумением.

-- Ты хочешь подчеркнуть, что проблема решена не тобою лично?

-- Так и есть, Моше. Но дело не только в этом. Позже я ещё кое-что объясню.

-- Кто такой Игал Малкин?

Я сообщаю данные инженера и объясняю сущность его предложений.

-- И что теперь требуется от меня? -- этот директорский вопрос переводит проблему в сферу исполнения.

-- Во-первых, переадресуй докладную записку экономическим службам, чтобы они во взаимодействии со Вторым проектным отделом определили объём финансирования. Во-вторых, сообщи полковнику Йораму Кантору, что мы берёмся за эту работу. И нужно решить один кадровый вопрос.

-- Ну да, у тебя же уходит на пенсию Ашер Аллони, -- вспоминает Моше.

-- И я хочу на его место назначить инженера Малкина, автора этой докладной. Во Втором проектном отделе он самый способный. Его кандидатуру поддерживает и сам Ашер. Вот от него рекомендация.

-- С какой это стати?! - тон директора не сулит ничего хорошего. - Начальником Второго проектного должен стать Шимон Розенталь, а его место займёт Шмуэль Клебанов. Я обещал эти назначения.

-- Нет, -- я резко качаю головой, -- проектные отделы – это мозг нашего концерна. Только благодаря им он стал яркой звездой мирового хайтека. Нашу продукцию покупают британцы, американцы, китайцы…

-- Ну и что? -- упорствует директор.

-- Знаешь, Моше, почему мы выиграли все войны и вошли в элитный клуб развитых стран? Потому, что у нас на ключевые посты людей назначали не по протекции.

-- Мы, Зеев, победили на полях сражений и в экономике потому, что исходили из реального положения дел. Не я создал это всевластие чиновников и профсоюзов и не мне с ним бороться. Пусть этим занимаются политики. А наш концерн стал звездой мирового масштаба потому, что я исходил из сложившихся реалий. И сейчас поступаю так же.

Да, за словом в карман он не полезет. Но я всегда уважал этого человека не только за находчивость. Когда меня назначили главным инженером, Моше, в те времена ещё коммерческий директор концерна, поддержал мои преобразования проектных отделов. И сейчас он меня поймёт. Нужно только найти убедительные аргументы.

-- Ты не забыл, Моше, как пятнадцать лет тому назад деградировали наши проектные подразделения из-за кадровых назначений по протекции? Концерн оказался на грани банкротства. Но именно твоя помощь в проведении преобразований оказалась решающей. А сейчас ты делаешь шаг в обратном направлении?

Он медлит с ответом. Очевидно, мои слова произвели должное впечатление.

-- Не забыл, -- наконец, отзывается директор уже примирительным тоном. – Ты прав, но и я тоже. Мы не можем не считаться с реально действующими факторами.

Для меня примирительный тон его речи – единственная надежда. Он, кажется, готов к компромиссу. Нас, евреев, в мире считают неглупыми людьми. Но, очевидно, мы не умнее других. Единственное наше преимущество – исторический опыт беспрецедентной выживаемости в совершенно невыносимых условиях. В чём же наши предки всегда находили выход? В компромиссе, предполагающем максимальные уступки ради спасения главного. Этим принципом я и воспользуюсь.

-- Помнишь, Моше, на встрече с полковником Йорамом я сказал, что наши проектные мощности перегружены и для нового про-екта нужны дополнительные средства.

-- И какой тайный смысл сокрыт в твоих словах? -- иронизирует директор.

-- Смысл в том, что за счёт этих средств мы можем создать новое подразделение.

-- Какое подразделение?

-- Например, новый Отдел технико-экономической экспертизы. Его начальником назначим Шимона Розенталя, а руководителем группы в нём -- Шмуэля Клебанова.

-- Это же раздувание штатов, -- не очень энергично возражает Моше.

-- Но зато проектные отделы сохранят способность создавать новации. И за счёт них мы с лихвой окупим некоторый рост непроизводственного персонала.

-- Знаешь, что, Зеев, -- Моше избегает прямого взгляда, -- мне нравится твой план. Только найдутся ли убедительные аргументы, чтобы обосновать создание нового отдела?

-- Можешь не сомневаться.

-- Тогда подготовь один общий приказ по Малкину, Розенталю и Клебанову. И на всякий случай переговори с профоргом и с Авигдором из министерства.

-- Спасибо, Моше.

-- Пожалуйста. Только познакомь меня с этим твоим инженерным гением. Как его зовут? Игал Малкин?

Я возвращаюсь в свой кабинет, и Кармит встаёт из-за стола при моём появлении.

-- Зеев, вам только что звонили из Америки. Я попросила перезвонить через час.

-- Кто звонил?

-- Представитель «Эйркрафт Локхид корпорейшен», по вопросу каких-то испытаний.

-- Понятно. Значит, через час, -- я открываю дверь кабинета, но, спохватившись, оборачиваюсь к ней. -- А на каком языке вы с ним говорили?

-- На американском английском, -- улыбается она. -- Это мой родной язык. Я родилась в Израиле, но мои родители из Пенсильвании.

Ничего себе! О такой секретарше можно было только мечтать. Но времени для рассуждений по поводу этой новости у меня нет. Я вызываю начальника Второго отдела и Игала, сообщаю им о достигнутой с директором договоренности и прошу Ашера подготовить приказ о новых назначениях. Мы обсуждаем детали этого приказа.

-- А что мне делать? -- напоминает о себе Игал.

-- О, молодой человек, у вас работы теперь выше крыши. Экономистам нужна ваша помощь в расчётах финансирования тоннельного проекта. И придётся выступать перед различными коллегиями и комиссиями по поводу этой разработки. А они каждый раз будут присматриваться, по плечу ли вам такая должность. Так что нужно быть на высоте.

Посетители уходят, но Игал тут же возвращается.

-- Извините, Зеев, чуть не забыл, -- он кладёт передо мной листок с какими-то записями.

-- Что это?

-- Я обещал поговорить со своим дядей, детским психиатром. Его зовут Хаим Малкин. Он примет вашу дочь. Здесь адрес его больничной кассы и часы работы. Обязательно покажите ему её рисунок.

-- Спасибо, Игал. Я и не думал, что вы так серьёзно отнесётесь к этой проблеме.

Вечером я показываю Дане листок с расписанием работы Хаима Малкина.

-- У нас же есть свой детский психиатр, -- напоминает она.

-- Но ведь не он рекомендовал подарить Аяле щенка, -- парирую я. -- Ты видишь, какой результат. Ее просто не узнать. А на этого психиатра я надеюсь.

-- Ладно, -- Дана всегда уступает, -- завтра, пока старшие дети в школе, мы с Аялой съездим. Между прочим, Зеев, сегодня звонила твоя мать. Скоро школьные каникулы. Приглашает приехать к ней с детьми на недельку.

-- Почему бы и нет. В киббуце хорошо. И в Кинерете можно купаться.

На следующий вечер Дана рассказывает мне о визите к детскому психиатру. Он поговорил с Аялой, внимательно рассмотрел её рисунок, но признаков патологии не обнаружил. По его мнению, у девочки наблюдается пограничный случай с ярко выраженной индивидуальной склонностью к одиночеству и сосредоточенности. Мы правильно сделали, подарив ей щенка. И целесообразны дальнейшие шаги по её социализации. Врач рекомендовал обучать Аялу рисованию.

-- А, кроме того, -- улыбается Дана, -- он сказал, что это счастье иметь такого ребёнка.

Решаем пригласить для дочери платного учителя рисования.

Оборонное ведомство одобрило тоннельный проект. Теперь он проходит стадию экономического обоснования. Игал представил мне список группы инженеров-проектировщиков. Он показал себя предусмотрительным руководителем, включив в их число геолога и инженера-ядерщика. Такие специалисты никогда не участвовали в наших разработках, но в этом проекте они необходимы. Только где их найти? В университетах и ядерных центрах? Да. Но едва ли их устроят оклады рядовых инженеров.

-- Не вижу никаких проблем, -- говорит Игал. -- Таких людей я знаю, это репатрианты из России. Геолог трудится на хлебозаводе, а ядерщик -- лаборант в муниципальной санинспекции, оба на мизерных окладах. Они сочтут за счастье работать по специальности, тем более с инженерной зарплатой. Я приведу их к вам на собеседование.

С подобным явлением мне уже приходилось сталкиваться. Последняя алия из России, включавшая классных специалистов в самых различных отраслях, оказалась для Израиля чем-то вроде золотого дождя. Их предыстория была мне известна. В 1941 году советские власти перемещали на восток промышленные предприятия, научные и культурные учреждения, чтобы предотвратить их захват наступающими немецкими войсками. Вместе с ними эвакуировали персонал, в котором значительную часть составляли еврейские инженерно-технические работники и деятели науки, культуры и искусства. Остальные евреи оказались на оккупированной территории и погибли в пламени Холокоста. В результате этого совсем не дарвиновского отбора послевоенное еврейское население СССР на тридцать процентов состояло из людей с высшим образованием и включало беспрецедентную долю выдающихся математиков, физиков, врачей, музыкантов и литераторов, в том числе и нобелевских лауреатов. Из них и образовался еврейский русскоязычный субэтнос – одна из самых талантливых ветвей народа Великой Книги.

Прошли две недели. На министерском уровне приняли решение о выделении финансирования. Приказ о кадровых назначениях был утверждён, Игал Малкин вступил в должность начальника Второго проектного отдела. С таким работником мне наверняка не придётся самому вникать в каждую мелочь. Наконец-то у меня появится время, чтобы заняться своими многообещающими, хайтековскими идеями.

Можно было немного расслабиться. И вечером, когда дети уснули, я попросил Дану принести вина. Она достала бутылку Мартини, поставила на стол бокалы и вазочку с конфетами.

-- Можешь расслабиться, -- заметила она, наполняя бокалы вином, -- а я?

-- Давай устроим себе театральный сезон. Сходим в ресторан.

-- Ох, Зеев, ты не представляешь, о чём говоришь. Разве мать четырёх малых детей может себе такое позволить? А отдохнуть хотелось бы.

Я пригубил вино и опустил бокал на стол. Жена впервые жаловалась на свою жизнь. А ведь ей тоже нужен мой налог на счастье. Даже больше, чем другим. Она слишком долго безропотно тащит воз семейных забот, предоставляя мне возможность целиком отдаваться любимой работе.

-- Мне кажется, Даночка, выход есть. Школьные каникулы уже наступили. Собирай детей и вези их в киббуц к маме. Она же приглашала. А сама возвращайся.

-- Нет, Зеев, бросить на твою маму четверых детей, а самой уехать – это уж слишком.

-- А если так: днём ты ей помогаешь, а к вечеру возвращаешься домой? Тут езды часа полтора. Ну, не каждый день, хотя бы раза три в неделю. А в субботу я сам к вам приеду.

-- Можно попробовать, -- неуверенно соглашается Дана.

В приподнятом настроении ложимся спать. Но почему-то именно этой ночью мне снова видится прежний сон. Такое ощущение, что весь передний ряд зубов нижней челюсти вывалится, как только я раскрою рот. В растерянности пытаюсь удержать их ребром ладони, и на нём появляется кровь. Сновидение обрывается. В полусне ворочаюсь в постели, и вдруг в мозгу яркой строкой всплывают слова Деборы: «Нужно поскорее вернуться в тот же сон и всё-таки выразить своё возмущение». Полностью вернуться не удаётся, но ощущение выпадения зубов как будто восстановлено, и всё моё существо преисполняется бурным протестом: «Ни за что! Никаких выпадений! Не бывать этому! Не допущу!». К моему удивлению, пальцы, прижатые к нижней губе, натыкаются на твёрдое сопротивление изнутри. Раскрываю рот и ощупываю каждый зуб. Они неподвижны, и только один всё ещё немного качается. Неужели атака отбита?! Хотя… чья атака? Окончательно просыпаюсь и снова проверяю зубы. Ни одного шатающегося. И я долго еще, лежа на спине, осмысливаю пережитую драматическую ситуацию.

Проходит обычный рабочий день, вытесняя из сознания незначительные события и обстоятельства. Включая и недавний сон. Сегодня Дана с детьми поедет к моим родителям в киббуц под Тверией.

В нашем распоряжении две машины. На одной, служебной Тойоте, я езжу на работу. А старенькой Маздой среднего класса пользуется жена для поездок на рынок, в магазин. Мы держим такой крупный автомобиль, чтобы можно было возить четырёх детей – тринадцатилетний Залман садится на переднем сидении, а трое младших в специальных детских креслах сзади. На всякий случай одно детское кресло установлено сзади и в моей служебной машине.

В десять часов Дана звонит, она выезжает. Обещает связаться часа через два, по прибытии на место. И я погружаюсь в свои дела. Минут через сорок звонок по мобильнику. Это явно не Дана. Слишком рано.

-- Вы Зеев Пинскер?

-- Да.

-- У вас жена и четверо детей?

-- Да. А в чём дело?

-- Капитан дорожной полиции Меир Леви. Автомобиль с вашей семьёй столкнулся со встречным автомобилем. Шоссе номер четыре, десятый километр от Тель-Авива в сторону Натаньи.

-- Что?! -- я вскакиваю с места. -- Они живы?

-- Да, но об этом вам расскажет врач амбуланса. Только сообщите адрес гаража, куда отправить ваш автомобиль для ремонта.

Полицейский передаёт мобильник врачу

-- Что с моей семьёй, доктор?

-- Трое детей, сидевших сзади, как будто не травмированы, -- отзывается он, -- но они в шоке. А у старшего мальчика сломаны правая рука и, возможно, несколько рёбер.

-- А женщина?! -- кричу я. -- Что с женщиной?!

-- Она в коме. Через двадцать минут мы будем в госпитале Тель Ха-Шомер. Приезжайте. Да, ещё у вашей собаки повреждена лапа. Мы завезём её в ветлечебницу.

Телефон отключается, и я спешно выхожу в приёмную.

-- Кармит, меня не будет до конца дня. Всех записывайте на завтра.

Мчусь в госпиталь и думаю о Дане. Только теперь ко мне приходит осознание, что она для меня значит. Непритязательная, немногословная, самоотверженная. Без неё моя жизнь просто немыслима. Только бы поправилась! Отныне всё будет по-другому. Я сторицей верну ей недоданное за много лет внимание.

Процесс становления личности человека не подчиняется закономерностям роста и старения его организма. Некоторые доживают до старости, оставаясь в душе подростками или даже детьми. Но ведь эта мысль прямо касается и меня. Мне уже за сорок, а я всё ещё тоскую по несостоявшейся любви своей молодости. Да, Шоши навсегда останется в моей памяти, но жизнь продолжается. И время разбрасывать камни давно прошло. Пора собирать их. Я ответственен не только за самого себя, но и за свою семью, за многих людей на работе. Мне кажется, что по этой дороге в госпиталь, занимающей двадцать минут, я преодолеваю путь к своей душевной зрелости длиной в несколько десятилетий.

Вхожу в больницу, останавливаюсь у поста дежурной медсестры.

-- Девушка, к вам должны были привезти женщину после дорожной аварии. Как её стояние?

-- А вон как раз идёт врач из реанимации. Сейчас узнаем.

Врач грустно качает головой.

-- Такая травма несовместима с жизнью. А кто-нибудь из её родственников уже здесь?

-- Вот, мужчина, -- медсестра переводит на меня испуганные глаза.

-- Подождите, -- спохватывается врач, -- за последние полчаса к нам поступили две женщины, пострадавшие в дорожной аварии. Как зовут вашу родственницу?

-- Даниэла Пинскер. Это моя жена.

-- У вашей жены сотрясение мозга, -- сообщает он. -- Пока она под наблюдением, но есть все шансы на благополучный исход. Можете зайти к ней во вторую палату.

-- Спасибо, доктор, -- я пожимаю его руку. -- А где дети? В машине было четверо детей!

-- В реанимацию они не попали. Значит, ничего страшного. Обратитесь в педиатрическое отделение. Рахель объяснит, как туда пройти.

Врач уходит, а медсестра внимательно смотрит на меня, как будто что-то вспоминает.

-- Даниэла Пинскер? -- она быстро просматривает лежащие на столе бумаги. -- Врач скорой помощи оставил вам записку. Ага, вот.

Оказывается, это адрес ветлечебницы, в которой оставили нашу собаку. Теперь, немного успокоенный, я иду к жене. Меня предупреждают – не волновать её и долго не задерживаться. Дана лежит на койке с прикрытыми глазами, опутанная проводами и трубками. В ответ на моё прикосновение, она открывает глаза.

-- Зеев? А где дети? Ты у них уже был?

-- Пока нет. Но меня заверили, что они в порядке.

-- Я вдруг увидела, что со встречной полосы выехала машина и мчится прямо на меня. А за рулём пожилая женщина с закрытыми глазами. Наверно, заснула. Но мне удалось уклониться от лобового столкновения. Она ударила нас сбоку вскользь.

-- Успокойся, моя хорошая, это уже позади. Выздоравливай. Я тебя очень люблю.

-- Ну вот, -- улыбается она, -- нужно попасть в аварию, чтобы такое услышать. Но как же вы без меня? Попроси мою маму, пусть поживет у нас. А своим родителям объясни, что у нас сломалась машина, и мы приедем позже. Ведь так и есть.

-- Не беспокойся. Главное, чтобы ты поправилась.

Целую Дану и отправляюсь в педиатрическое отделение. Врач объясняет, что у Залмана сломаны рука и два ребра, но жизни ничто не угрожает. Сейчас ему делают операцию, увидеть удастся не раньше, чем часа через два. Остальных детей можно выписать хоть сейчас. Врач провожает меня в детскую палату.

Ора, Давид и Аяла бросаются ко мне. Обнимаемся. Передаю привет от мамы.

-- А где Зеев? -- хмурится Аяла.

-- У ветеринара.

-- Папа, поедем к нему, -- решительно заявляет она

-- Аяла поедет со мной сейчас, -- решаю я. -- Но в моей машине только одно детское кресло. Так что за вами, Ора и Давид, я заеду чуть позже.

Они нехотя соглашаются. Звоню по мобильнику матери Даны, потом своей маме, и мы с дочерью отъезжаем от больницы. У цветочного киоска останавливаемся.

-- Сначала, Аяла, нам нужно подарить цветы одной тёте, а потом поедем за Зеевом.

-- Какой тёте?

-- Видишь ли, доченька, эта тётя молилась за вас, когда вы с мамой поехали к бабушке. И поэтому вы все остались живы. Её нужно поблагодарить.

Покупаем большущий букет красных гвоздик и едем к дому с тусклой вывеской: «Предсказательница Дебора. Астрология…».

-- Сейчас, Аяла, позвоним, выйдет тётя, и ты подаришь ей цветы. А я спрячусь, чтобы для неё это был сюрприз.

-- Куда ты спрячешься?

-- Я поднимусь на полэтажа. А ты не бойся, тётя очень добрая. Отдай ей цветы и скажи: «Это вам за то, что зубы не выпали». Запомнила?

-- Запомнила.

Раскрывается дверь, выходит Дебора и замирает от неожиданности. Аяла протягивает ей букет.

-- Это вам. Папа сказал, тётя добрая и зубы не выпали.

-- Спасибо, ангел мой, -- Дебора опускается на корточки. -- А где же твой папа?

-- Он за нами сверху подглядывает.

Спускаюсь к ним.

-- Здравствуйте, Дебора. Извините, моя дочь немножко перепутала.

-- Главное я поняла, -- улыбается она. -- Зубы не выпали.

-- Моя семья попала в дорожную аварию, но все остались живы и почти здоровы. Я делал всё, как вы велели. И возмущался во сне, и платил налоги.

-- А вы, имея такое сокровище, -- предсказательница кивает на Аялу, -- всё ещё считаете себя несчастливым?

-- Уже не считаю.

-- Почему? - я почти физически ощущаю, как она пронизывает меня взглядом.

В памяти прокручивается виртуальная кинолента истории моих платежей налога на счастье. Сначала я подобрал бездомного щенка, с этого началось выздоровление Аялы. Потом, явно в ущерб себе, отказался уволить несчастную женщину, вскоре она стала исполнительной, квалифицированной и преданной моей помощницей. Назначение на высокую должность Игала Малкина, поначалу продиктованное соображениями справедливости, высвободило для меня массу времени, создав возможности для реализации моих собственных идей. И это ещё не всё. Налог на счастье изменил меня самого.

-- Так вы же, Дебора, сами сказали, -- напоминаю я, -- если постоянно вносить вклад в сокровищницу Добра, кое-что из неё может перепасть и на мою долю. Мне перепало не кое-что, а гораздо больше.

-- Не очень понятно, -- признаётся она, -- но я подумаю.

-- К сожалению, у нас очень много дел. Спасибо вам, Дебора, за всё. До свидания.

-- У нас с папой очень много дел, -- подтверждает Аяла.

-- Прощайте, -- у предсказательницы грустное лицо. -- У вас больше никогда не будет причин посещать меня.

До самой выходной двери она провожает нас взглядом.

2017г.

ГЕРОИ ВСЕХ ВРЕМЁН

Пусть ум и тело окружает грязь,

Они того не понимают сами,

Душа, как птица, дружит с небесами

И с небесами укрепляет связь.

В раннем школьном возрасте Иосиф, в результате прямого попадания молнии, пережил клиническую смерть, несколько дней находился в коме. В конце концов, он выздоровел. Но удар молнии не прошёл бесследно. У него возникла паранормальная способность ночного, дистанционного видения.

В конце мая 1946 года Иосиф должен был сдать экзамен по физике, последний в школьной, выпускной экзаменационной сессии. Пятёрка по этому предмету позволяла ему получить золотую медаль, потому что по остальным дисциплинам у него уже были отличные оценки. А медаль давала гарантию поступления в любой вуз страны.

За три дня до экзамена он сидел за учебниками, и перед его мысленным взором невольно возникал учитель физики Александр Денисович Незлобин. Это был полный, неуклюжий человек в очках, прозванный школьниками "уткой", потому что во время ходьбы он заметно раскачивался из стороны в сторону. И вместе с тем он пользовался репутацией замечательного педагога, способного очень доходчиво и даже увлекательно объяснять законы физики.

В девять вечера усталый Иосиф лёг спать и вскоре ощутил себя присутствующим в квартире учителя. Александр Денисович с женой сидели за ужином. Потом она принесла из кухни кастрюлю с компотом и стала разливать его в чашки.

- Что-то, Саша, ты давно не рассказывал про свою работу, - заметила она.

- Охотно расскажу, Верочка, - откликнулся учитель. - Как раз вчера со мной беседовал наш заведующий учебной частью, Степан Сидорович.

- О чём беседовал?

- Он сообщил, что завучей вызывали в райком партии, и третий секретарь требовал от них партийного отношения к медалистам, которые завтра будут определять лицо русской интеллигенции.

- Что-то я не пойму, Саша, какое это имеет к тебе отношение?

- Он потребовал от меня не допустить, чтобы ученик

Раскин на экзамене получил пятёрку. Потому что тогда придётся дать ему золотую медаль. А райком партии считает, что медалями, в первую очередь, следует награждать представителей коренного населения.

- Но если Раскин ответит на пятёрку? - не поняла Верочка.

- Об этом я и сказал завучу. А он рекомендовал не давать Раскину отвечать то, что он знает, и задавать ему дополнительные вопросы, на которые очень трудно ответить.

- Он так прямо и сказал? - усомнилась Верочка.

- Конечно. А я ему говорю: «Не кажется ли вам, Степан Сидорович, что это дурно пахнет»?

- И что дальше? - жена даже отодвинула свою чашку.

- Он стал угрожать взысканием по партийной линии.

Разговор прервался. Супруги занялись компотом.

- Ты зря ему нагрубил, Саша, - возобновила диалог Верочка. - Какое тебе дело до этого еврея Раскина? Скоро ваш директор уйдёт на пенсию, Степан Сидорович займёт его место, а ты станешь завучем, если не будешь перечить начальству.

- Но я же, Верочка, порядочный человек. У меня есть совесть.

- Так ты, со своей совестью, и останешься на нищенской зарплате, - огорчилась она.

Вечером следующего дня Раскины, мать и сын, ужинали в своей квартире. Третий стул за их столом пустовал с тех пор, как главу семьи в тридцать восьмом году увезли на Лубянку. Мать Фаина Моисеевна, врач по профессии, только что вернулась с работы. Её мысли были заняты пациентом, которого сегодня с трудом удалось спасти.

- Мама, я хочу кое-что рассказать, - отвлёк её голос сына. - Вчера ночью я побывал у Александра Денисовича.

- У кого?!

- Это наш учитель физики.

От мыслей о работе в голове у Фаины Моисеевны не осталось и следа. Уже давно ничего подобного от сына она не слышала. Ей казалось, что паранормальные ночные видения, возникшие у него после поражения молнией, с возрастом благополучно сходят на нет.

- Ты побывал на квартире своего учителя?! - переспросила она.

- Да, мама, - и Иосиф всё ей подробно рассказал.

Фаина Моисеевна задумалась.

- А какой предмет преподаёт ваш завуч?

- Раньше математику и физику, а как стал завучем, только математику.

- Значит, - подытожила мать, - он сам может задать нужный вопрос. Но насколько ты уверен в своих знаниях?

- Учитель ставил мне пятёрки. Физика мой любимый предмет.

- Так вот, Иосик, ты в выигрышном положении.

Её улыбка внушала уверенность.

- А мне, мама, оно кажется безнадёжным.

- Нет, Иосик. Вспомни роман Лермонтова "Герой нашего времени". Ты понимаешь, почему Печорин победил Грушницкого?

- Почему?

- Потому что он узнал планы своего противника и принял контрмеры.

- Ну и что?

- У тебя тоже есть такая возможность.

- Я ничего не понимаю, мама.

- Представь, Иосик, что ты вытащил экзаменационный билет, на который можешь прекрасно ответить. Это реальная ситуация?

- Вполне.

- Что ты делаешь дальше?

- Сижу и жду своей очереди.

- Ни в коем случае! - запротестовала мать. - Не забывай о рекомендации завуча. Тебя прервут, как только выяснится, что ты знаешь материал. И попросят отвечать на следующий вопрос. А потом скажут, что твой ответ был неполным.

- Так что же делать?

- В ожидании очереди законспектируй свой ответ. А когда тебя прервут, вежливо попроси разрешения всё-таки ответить до конца. Но, если не разрешат, подчинись и скажи, что ответ у тебя полностью изложен в конспекте.

- Ну и что? Будут же дополнительные вопросы.

- Разумеется, - согласилась она. - И на любой честный вопрос в рамках школьной программы ты должен ответить. Иначе тебя лишат пятёрки с полным на то основанием.

- Отвечу, - заверил Иосиф, - даже, если это немного выходит за рамки школьной программы. Я всегда читал дополнительные материалы, рекомендованные учителем. А что значит, честный вопрос? Может быть и нечестный?

- Может быть вопрос с подвохом. Не торопись отвечать, даже когда кажется, что всё ясно.

- Да? А ты могла бы привести пример такого подвоха?

- Погоди, дай подумать. Ну вот, пожалуй, из моего опыта работы с физиотерапевтическими приборами. Скажите-ка, ученик Раскин, какое место занимает ультрафиолетовое излучение в видимом световом спектре?

- Восьмое, - выпалил Иосиф. - Сразу за фиолетовым.

- К сожалению, ученик Раскин, мы не можем поставить вам пятёрку, - Фаина Моисеевна укоризненно покачала головой.

- Почему, мама? Я же всё сказал правильно!

- Увы. Этого излучения нет в видимом спектре. Оно невидимо.

- Ах, да, - смутился он, - это же вопрос с подвохом.

- Но откуда ты так знаешь физику?

- Я изучала её в школе и в мединституте. Ультрафиолетовое излучение имеет длины волн от 400 до 10 нанометров. А в лечебных целях используется диапазон от 400 до 200. Это целебные частоты.

- И, по-твоему, я могу победить в дуэли с Грушницким?

- Разумеется, но только если это действительно Грушницкий.

- Что ты этим хочешь сказать, мама?

- У Грушницкого была совесть. Он не мог хладнокровно стрелять в безоружного человека.

- Но какая здесь связь? - не понял Иосиф.

- Учитель сказал, что считает себя порядочным человеком?

- Да.

- Он, скорее всего, уступит давлению завуча и своей жены и будет тебя топить. Но, если ты безукоризненно ответишь на все вопросы, будешь вежлив и скромен, он может дрогнуть. Только потому, что у него, как и у Грушницкого, есть совесть.

- А если не дрогнет?

- Тогда он поставит тебе четвёрку. И с этим мы ничего не поделаем. По сути, это не дуэль. Твои противники стреляют в безоружного, ничем не рискуя.

Наступил понедельник, день экзамена по физике. Отправляя Иосифа в школу, мать ещё раз критическим взглядом окинула его долговязую фигуру.

- Тебе предстоит не только показать свои знания, - наставляла она его напоследок. - Это противоборство, где значение имеет всё. Лучше, если ты будешь сдавать экзамен одним из последних?

- Почему?

- Потому что активность экзаменаторов уже немного спадёт, и у них будет, с чем сравнивать твой ответ. Ведь большинство учеников, наверняка, не отличники.

- Да, мама, я согласен с тобой.

- Погоди, - она никак не решалась отпустить сына, - антисемиты типа твоего завуча нередко применяют один известный приём. Он может накричать на тебя, чтобы выбить из колеи, или спровоцировать на ответную грубость. Не поддавайся, держи себя в руках.

В празднично убранном классе за длинным столом сидели завуч Степан Сидорович, учитель физики Александр Денисович, классная руководительница Екатерина Васильевна и инспектор районного отдела народного образования (районо) Ксения Павловна, возглавлявшая экзаменационную комиссию. Перед ними стояла ваза с цветами и, чуть поодаль, экзаменационные билеты. Иосиф вошёл в класс предпоследним, вытащил билет, назвал его номер и расположился за ближайшей партой. Прежде чем предстать перед комиссией, он успел законспектировать свои ответы.

Первым был вопрос по закону Бойля-Мариотта. Иосиф сформулировал его и начал уверенно развивать тему.

- Достаточно. Переходите ко второму вопросу, - прервал его Степан Сидорович.

- Может быть, вы разрешите мне закончить? - попросил Иосиф.

- Выполняйте, что вам сказано, - гаркнул завуч. - Если каждый будет здесь делать всё, что ему вздумается, мы и до ночи не кончим. Отвечайте на второй вопрос.

- Ладно, - согласился Иосиф, - но ответ на первый вопрос у меня законспектирован, так что, при необходимости, вы сможете проверить мой конспект.

- С чего это мы станем проверять ваш конспект?! - взорвался завуч. - Вы зачем сюда пришли?! Я вас спрашиваю, зачем вы сюда пришли?!

- Сдавать экзамен, - тихо ответил Иосиф.

- Вот и сдавайте, и не учите нас уму-разуму. Он, видите ли, законспектировал свой ответ!

- Я лишь хотел вас проинформировать, - пробормотал Иосиф.

- Спокойно, товарищи, - призвала Ксения Павловна, - продолжаем экзамен.

- Не волнуйтесь, Иосиф, - это был ободряющий голос Екатерины Васильевны. - Вы хорошо отвечаете.

Он обстоятельно ответил на второй вопрос по статическому электричеству и на третий по интерференции волн. И никто его больше не прерывал.

- У кого есть вопросы? - обратилась Ксения Павловна к экзаменаторам.

- У меня, - вызвался учитель физики. - Скажите, Раскин, какое место в видимом световом спектре занимает ультрафиолетовое излучение?

- Что?! - спонтанно вырвалось у Иосифа.

На нём были сосредоточены четыре пары глаз, и каждая из них по-своему реагировала на душевное смятение, которое в первое мгновение отразилось на лице юноши. У Ксении Павловны глаза были безучастно холодные, у учителя физики бегающие, у завуча безжалостные, а у Екатерины Васильевны озабоченные. Мама Иосифа пыталась спрогнозировать предстоящее экзаменационное действо, но возможность подобного совпадения не могла даже представить. А Александр Денисович, значит, поддался давлению завуча и жены и добросовестно отрабатывал своё будущее повышение по службе. Его вопрос был сформулирован на совесть. Хотя слово совесть, благодаря уникальным возможностям великого и могучего русского языка, имело здесь смысл, прямо противоположный традиционному. Но у него бегающие глаза... Похоже, всё-таки он Грушницкий. Это обнадёживало.

- Повторяю, - засуетился Александр Денисович. - Какое место в видимом световом спектре занимает ультрафиолетовое излучение?

- Никакого, - Иосиф уже полностью овладел собой. - Ультрафиолетовое излучение находится вне видимого спектра, между ним и рентгеновским излучением.

Экзаменаторы с застывшими физиономиями некоторое время молчали. И только лицо Екатерины Васильевны, сдерживающей улыбку, вносило заметный диссонанс в общую картину.

- Ещё вопросы будут?

- Позвольте мне, - это был завуч. - Раз уж затронули тему ультрафиолетового излучения, ещё один вопрос. Вот на столе солнечное световое пятно. Скажите, какую долю занимает в нём ультрафиолетовая составляющая?

Мозг Иосифа лихорадочно заработал. Он никак не мог вспомнить какие-либо данные о количественном соотношении составляющих солнечного излучения. Неужели придётся признать своё незнание? И тем самым поставить крест на радужных надеждах своих и маминых? Мысль о маме была особенно тягостной. Но вопрос завуча, видимо, был с подвохом. В нём таился какой-то скрытый смысл.

- Вы, Раскин, или отвечайте, или скажите, что не знаете, - напористо потребовал завуч. - Мы не можем без конца играть с вами в молчанку.

Иосиф беспомощно оглянулся на солнце, как будто оно могло подсказать ему правильный ответ. За окном лето вступало в свои права, и яркие солнечные лучи напоминали о начинающейся поре цветения. Как было бы здорово сдать, наконец, эти опостылевшие экзамены и отправиться позагорать куда-нибудь в Химки. На свежем воздухе солнце совсем не то, что здесь за оконными стёклами. Что?! За оконными стёклами?! Он вдруг всё понял.

- Доля ультрафиолетового излучения здесь близка к нулю.

- Почему?

- Это солнечное пятно образовано светом, проникающим сквозь оконные стёкла, а обычное стекло не пропускает ультрафиолетовых лучей.

Иосиф не сводил глаз с экзаменаторов. Екатерина Васильевна уже не сдерживала улыбку. От этого её благородное лицо, которым он всегда так восхищался, становилось ещё прекрасней. Глаза Александра Денисовича перестали бегать. Он смотрел на Иосифа ясным и твёрдым взглядом, полным какой-то неожиданной уверенности. Лицо же Степана Сидоровича оставалось сосредоточенным.

- Вы, Раскин, - голос завуча звучал почти дружелюбно, - демонстрируете знания, достаточные для твердой четвёрки. Что же касается отличной оценки, её получить не так просто. Я задам вам последний вопрос. Если ответите, у вас есть шанс получить пятёрку. Но если нет, не обессудьте.

- Я вас слушаю, - сразу же согласился Иосиф, не давая себе труда разобраться в тонкостях вновь возникающей ситуации.

А между тем, тирада завуча заранее предопределяла решение комиссии поставить Раскину четвёрку, несмотря на все его безукоризненные ответы. Тем более что сам ученик как бы признавал это, давая согласие на дополнительный вопрос.

- Хорошо, - одобрил Степан Сидорович. - Но не думайте, что я буду спрашивать что-нибудь заумное. Мой вопрос всего лишь по ходу уже затронутой темы. Назовите диапазон длин волн этого самого ультрафиолетового излучения.

Этот еврейчик вызубрил материал и не ловился на подвохи. Но такие подробности он не должен знать. А если даже знает, он, завуч, всё равно скажет, что ответ неправильный. Потом, когда дело будет сделано, поди докажи обратное.

- Школьная программа не предусматривает заучивание подобных цифровых данных, - неожиданно заявил Александр Денисович. - Их не запоминают и выпускники физико-математических факультетов. Для этого существуют справочники.

- Несогласен, - возмутился завуч. - Ученик должен иметь представление о длинах волн.

- Ксения Павловна, я считаю, такой вопрос не может использоваться для оценки знаний учащихся, - учитель физики уже не заботился о своей карьере.

Грушницкий не мог хладнокровно стрелять в безоружного человека.

- По-моему, Александр Денисович прав, - включилась в спор Екатерина Васильевна.

- Товарищи, успокойтесь, пожалуйста, - попыталась овладеть ситуацией Ксения Павловна. - Раскин, вы можете ответить?

- Могу. Диапазон ультрафиолетового излучения включает длины волн от 10 до 400 нанометров, - вчера эти цифры Иосиф слышал от мамы.

- Чтобы не было потом никаких проблем, - сразу же забеспокоился Александр Денисович, - давайте проверим правильность ответа.

Из лежащей на столе стопки книг он взял справочник, немного покопался в нём и положил в раскрытом виде перед Ксенией Павловной, указав пальцем нужную строчку.

- То есть, ответ Раскина на сто процентов правильный? - уточнила она.

- Конечно, - подтвердил учитель физики.

- Раскин, вы свободны, - подвела итог Ксения Павловна. - Кто следующий? Баранкин Михаил?

Иосиф пошёл к выходу. За дверью стояли одноклассники.

- Что-то тебя уж слишком долго спрашивали? - удивилась Наташа Булахова.

- А тебя меньше?

- Меня минут семь. Я сразу на всё ответила и до свидания.

- Молодец, Наташка. Слушай, у меня к тебе просьба. Я пока отдохну в пустом классе, а ты позови меня, когда начнут объявлять оценки.

- Позову.

Иосифа неудержимо клонило ко сну. Он вошёл в пустой класс, сел за парту и, мгновенно уснув, сразу же оказался у экзаменационного стола. Там уже обсуждали оценки. Наташе Булаховой поставили пятёрку. Ответ Миши Баранкина оценили на четыре. Но вот было названо имя Иосифа Раскина. Александр Денисович и Екатерина Васильевна поставили ему пятёрки, а Степан Сидорович четвёрку. Теперь всё зависело от Ксении Павловны.

- Чем вы мотивируете свою оценку, Степан Сидорович? - поинтересовалась она. - Вы обещали Раскину пятёрку, если он ответит на ваш вопрос. И он ответил.

- По-моему, Раскин отвечал неуверенно, - нашёлся завуч. - И вы, Ксения Павловна, не хуже меня знаете, что наша партия озабочена лицом будущей русской интеллигенции.

- Если Раскин получит четвёрку, я опротестую это в районо и в райкоме партии, - предупредил Александр Денисович. - На лице будущей русской интеллигенции не должно быть штампа подлости.

- Я поддержу ваш протест, - присоединилась к нему Екатерина Васильевна.

- Но райком партии меньше всего заинтересован в скандале, - пристальный взгляд Ксении Павловны остановился на завуче.

- Понимаю, - примирительным тоном произнёс он. - Если Раскину нужно поставить пятёрку, это не проблема. Только в райкоме мы будем отчитываться вместе с вами.

После объявления оценок Иосиф и Наташа Булахова пошли к выходу.

- Ты уже решила, куда будешь поступать? - поинтересовался он.

- В университет на биологический факультет. А ты?

- Пока не знаю, - признался Иосиф. - Вот, во время экзамена, завуч выступал против меня, Ксении Павловне я был безразличен, а Екатерина Васильевна меня поддерживала. Но чем руководствуются люди в подобной ситуации? Я хотел бы научиться разбираться в этом.

- Тебе нужно изучать психологию, - заключила Наташа. - Что же касается Екатерины Васильевны, она просто любит нас, как своих детей.

Когда Фаина Моисеевна вернулась с работы, сын уже был дома. Она переоделась и села за стол.

- Ну, Иосик, рассказывай.

И он поведал матери о всех перипетиях сдачи экзамена.

- Расскажешь кому, не поверят, - улыбнулась она. - Значит, недаром лечащий врач назвал тебя везунчиком, когда ты начал поправляться после смертельного удара молнии.

- Да?! А ты, мама, по-прежнему считаешь, что мой экзамен похож на дуэль с Грушницким?

- Разумеется.

- И о нём тоже можно написать роман? - воодушевился Иосиф.

- Почему бы и нет. Только не «Герой нашего времени», а «Герой всех времён». И этот герой, твой учитель физики, пытается разрешить вечную человеческую дилемму Правды и Лжи. В итоге, он преодолевает Ложь, но за это расплачивается своей карьерой.

- А какое место в романе заняла бы Екатерина Васильевна?

- Она соль земли. К таким людям не пристаёт подлость, потому что их душа наполнена любовью.

- И у нас с тобой, мама, тоже есть какие-то роли?

- Увы, - вздохнула она, - этот роман не о нас. Мы в нём лишь лакмус, проявляющий скрытые пороки и достоинства людей.

- Но мне, мама, не нравится роль лакмуса. Я хочу быть человеком.

- Ты будешь им, мой мальчик. В это нужно верить. Такие времена обязательно придут.