Алла Айзеншарф 1936 - 2018
Обновлено: 16 апр. 2019 г.
Алла АЙЗЕНШАРФ-ВАРФОЛОМЕЕВА
Родилась в 1936г. в Украине, в г. Немирове. Окончила медицинское училище и Московский Литературный институт им. А. М. Горького. В годы войны 1941-1944 была узницей гетто и концлагеря в Брацлаве. С матерью и сестрой спаслись бегством. В шестилетнем возрасте в гетто написала стихи.
В 2007 г. эти стихи были переведены на иврит, английский, украинский языки, изданы общественной организацией «Центр культуры г. Ашкелона» и переданы в День Катастрофы и героизма европейского еврейства в Организацию Объединённых Наций. Автор шестнадцати поэтических сборников. Лауреат премии им. Давида Самойлова Союза русскоязычных писателей Израиля и «Олива Иерусалима».
Репатриировалась из Молдавии в 1988 г. Жила в Ашкелоне.
Ушла из жизни 3 января 2018г.
Библиография
Книги стихов:
“Я и ты”
“Кочевье”
“Стихи”
“Молитва”
“Другу”
“Наедине”
“Пределы”
“Ночь охранная”
“Тень птицы”
“Рука твоя”
“- Хорошо, если выстрелят в рот.
- Это, доченька, как повезёт”.
“При свете звёзд”
“Ветры горние”
“Час урочный”
“Стойбище”
“И этот день”
“На каменном календаре”
"Превыше любви и печали"
Содержание поста:
Из биографии. Библиография.
Слово об Алле:
* * * От автора
Семь стихотворенеий
"Рукава на ветру"
Альбом Натальи Воронцовой
Стихи из альманахов "ЮГ"
Алла Айзеншарф: "Я помню каждый цветочек"
"Шарлотта, Шарлотта, Шарлотта..."
Слово об Алле:
Леонид Финкель
Любовь Розенфельд
Леонид Дынкин
Иосиф Келейников
Ася Тепловодская
Макс Койфман
* * *
…Первое утро в Израиле. Иерусалим. Ветер. Декабрь 1988 года.
«Тебе холодно, ты дрожишь?» – спрашивает меня сын, держа меня за руку.
«Нет, давай ещё постоим».
Высоко над зданием полощется флаг. Белый с голубым. На узком тротуаре нас обтекают прохожие, а мы стоим и стоим – смотрим в небо. «Хорошо?» – спрашивает пожилой человек и сам же отвечает: «Ну да, дома, как дома».
Прошло двадцать четыре года. Друзья, хвори, заботы, товарищи по литературному цеху. Цех – семинар имени Ширы Горшман. И готовая продукция, и полуфабрикаты – всё на общий строгий суд. Общие праздники, дни рождения, горе. Всё, как в семье – пёстрой, многоликой, с особым мнением каждого. Позавидуешь терпению и мудрости руководителя Леонида Финкеля. Тринадцать номеров альманаха, коллективный сборник «Русская поэзия Ашкелона», другие книги – его детище, его нервы, талант писателя – подвижника… Перебираю бумаги и нахожу моё первое в Израиле стихотворение:
Отчего ты, душа, онемела,
Что бессмертную ввергнуло в страх?
Как хоронят на этих камнях?
Как лежится здесь белому телу?
Теперь понимаю: хоронят правильно, пристойно. А как лежится? На ашкелонское кладбище, что видно из моего окна, упал «кассам» (стреляли из Газы), разворотил могилы. Осколок надгробья – тяжёлый кусочек мрамора с буквой «Л» – хранится у меня среди рукописей. Хранится и «купчая» на землю – приобрела на Голанах один квадратный сантиметр земли. Как-никак – собственность. А вдруг государство не посмеет её отдать? Мою землю, – мой дом?!
* * *
Конечно, можно смеяться, но я счастливая. Ну да, бывает плохо. Но ещё с концлагерного детства, мама научила меня: «А почему тебе должно быть лучше, чем остальным?» К моим cемидесятипяти – у меня нет ответа. Думаю, что и не может быть. Иначе – стыдно. Перед Богом, перед собой, перед животными. Уж они-то – единственные, вправе презирать людей. Я не сужу – просто стыдно. А так – счастливая. Дружу со звериками, людей лечила и учила. И есть у меня замечательный друг, дружище – мой сын. И есть друзья и стихи, и читатели, и мой Ашкелон. Слава Богу! Хорошо бы ещё, если бы и всем остальным было бы хоть немного лучше. Обо всём этом – мои стихи. А ещё о непознанном и непознаваемом: Времени, Боге, Любви, Озарении. В качестве вопросов, конечно.
Рукава на ветру
Вечер памяти в “Яд ва-Шем”. Тонко и высоко плачет смычок. Торжественно и молитвенно звучит хор. И такая тишина в зале. Такая тишина! Кажется, – дыхание одно на всех. И вот начинается танец детей: медленное плавное движение друг за другом, по кругу, по кругу. Без начала и конца. Не могу! Выхожу на воздух. Огромный солнечный диск, тяжёлый, лиловый, сейчас коснется земли. И вдруг! Или это мистика? На багровом фоне появляются двое. Они несут длинный шест, и на нём висят надетые на плечики прозрачные одежды с длинными рукавами. Рукава колышутся на ветру, вздрагивают. Приподнимаются в прощальном жесте и опадают. И проплывают, пронизанные заходящим солнцем. Души ушедших? Почему-то машу рукой им вслед. Экскурсия закончилась. Экскурсия в наше прошлое. А может, в будущее? И кто-то будет так же осторожно проносить на шесте костюмы для выступающих на вечере памяти в «Яд ва-Шем». И будет садиться солнце, и будут вздрагивать на ветру прозрачные рукава.
Война вышвырнула меня и сестричку Мэрочку на улицу. Уже убит в погроме папа, мама далеко в концлагере. Родительский дом – недавняя сказка – стоит, как стоял. Но там – немцы. И мы, держась за руки, бродим и бродим по улицам Немирова – две голодные затравленные девочки. Мне – шесть, Мэрочке – десять. Мы не смеем подойти ни к одной калитке, ни к одному окну. Вот в такое время (лето сорок второго) и родились эти «стихи». И я не меняла в них ни одного слова не только потому, что «автору» шесть лет.
Эти семь стихотворений – из книги:
– Хорошо, если выстрелят в рот.
– Это, доченька, как повезёт.
* * *
Её раскачивало ветром,
и вбок свисала голова.
И я не знаю, как про это
сказать слова.
Я убежать, бежать хотела,
а всё равно она – висела.
И так скрипели скрипом ветки,
и было холодно от ветра.
-----------------------------------------
В первый раз я увидела повешенную.
* * *
В лопухи завёрнутый, лежал
целый хлеб, опухший от дождя.
Целый хлеб! Его мы ели, ели,
ели, - ели – больше не хотели.
Мы потом увидели, потом
мёртвую с раскрытым настежь ртом.
------------------------------------------
Два дня шёл дождь. Мы очень изголодались. Вначале увидели
хлеб, а уже, когда насытились, и отошли на несколько шагов,
увидели женщину. Мёртвую, красивую.
* * *
Листья – в клочья!
Тучи – в клочья!
Что-то будет этой ночью.
Ветер пыль закручивает,
страх меня замучивает.
* * *
Вечером люди ушли домой,
даже не видно немцев.
Небо счернело над головой,
и каждый сарай чужой-чужой.
Куда деться?
* * *
Так я к папе на руки хочу!
Но я не плачу и не кричу.
Если б тогда нас вместе убили,
мы бы вместе и были.
------------------------------------------
Очень страшно и бездомно было по вечерам.
* * *
Я об ножку ножку грею.
Я сама себя жалею.
А когда себя жалею,
ещё больше холодею.
------------------------------------------
После ночного инея земля отогревалась только
К полудню. А обуви не было.
* * *
Дождь закончился, и мушка
обсыхает, чешет брюшко.
Я её не прогоняю,
я же тоже обсыхаю,
я же тоже вся дрожу
и внутри себя жужжу.
Стихи из книг Аллы Айзеншарф,
публиковавшиxся в Альманахах «ЮГ»
(Ашкелон)
«Яд ва-Шем»*
Тишина набегает на камни,
на чёрные камни. –
разбивается вдребезги время,
хрустит под ногами.
Так поют о печали
Вселенские чистые трубы.
Наша песнь отзвучала,
и Вечность целует нас в губы.
Ах, какая в «Чертоге имён»
тишина гробовая!
Мы другой тишины испокон
и вовеки не знаем.
***
Отброшена мучительная маска,
спектакль уже доигран до конца,
а всё в ушах суфлёрская подсказка,
и в зеркале – о, ужас! – нет лица.
И в пустоте покинутого зала
клубится бездна. Что о ней я знала?
***
А тайна там, где ветер первороден,
где блик мерцает в сумерках глубин,
где каждый так мучительно свободен,